-Я сейчас умру, – Кама смотрела на палец. Капли крови. Кровь казалась слишком жидкой и слишком прозрачной. – Сраный нож, убиваешь меня.

Возможно, так и было, что зарубы на утомлённом лезвии хотели крови или даже смерти Камы.

Голова гудела. Последние коктейли были лишними, решила она. И предпоследние. Алкоголь всегда был лишним, но только после. Каждый раз она надеялась, что такое "после" не придёт, однако не случалось.

Нож стучал по деревянной доске. Громко и грубо. Кровь уже остановилась; за дело взялся звук.

–Сука, – со злости Кама стукнула сильнее, но соглашаясь, что лишь усугубляет проблему.

–Кама! Иди сюда!

Слабая от остатков алкоголя она забыла, что дома была не одна. И чего ему не работается, обозлилась она. И не считалось важным, что вокруг была суббота – у Вити был выходной.

Человек чересчур требовательный и немного мстительный он не мог не воспользоваться возможностью. За пьянку Каме полагалось страдать. Ох, как же плохо Витя переносил алкоголь в доме, особенно внутри жены.

Им предстояло передвинуть диван. Быстро Кама поняла, что нож не пытался её убить. Просто не мог. А вот дивану это было под силу. Когда мышцы напряглись, по крови забегали остатки коктейлей. И все оказались в голове. Зашумело море, залетали самолёты. Кама уловила тошноту.

А Витя улыбнулся, уловив беду жены. Даже улыбнулся и языком коснулся верхней губы. Триумф. Но Кама не считала себя побеждённой или наказанной. Даже продираясь сквозь шторм и рвотные позывы, она близилась к цели – большой комнате в их двухкомнатной арендушке. Негоже оставлять такое сокровище засранцу вроде тебя, сверкнула глазами Кама в сторону Вити. Тот то ли испугался и спрятал язык, то ли завершил триумф.

В одиночку она надавила на диван, но лишь крякнула. Убийца, снова подумала Кама, уловил волну в желудке. Все вокруг сговорились против хрупкой неё. Но когда они всё-таки затолкали диван на правильную позицию, и она легла на него, старания окупились. Даже потолок оказался более белым.

–А ты пиздуй в мелкую комнату! – сказала Кама Вите, но очень тихо. Витя не отреагировал.

Он стоял рядом. Вероятно, ждал, что она подвинется. Но нет. Кама растянулась изо всех сил. Её диван, её комната; место только для неё. Глаза отяжелели. Шум моря усилился. Витя превратился в статую, что красовалась за сотню метров. Вчера она пила и греческую водку, значит, сейчас была в Греции. Через шум моря пробивался голос. Она не слушала, ведь знала, что доносится из реального мира.

–Сегодня суббота, вчера была пятница. Смекаешь? Конечно, мы вчера напились! И сегодня напьёмся. На-блю-дай! – Последнее слово она нарочно растянула, продолжая держать глаза закрытыми.

На некоторое время Кама отключилась. Мерзкие греки смотрели на неё, но лишь один говорил. Я всё равно уйду от тебя, огрызнулась она, но во сне и слова, и действия размывались. Она хотела показать средний палец, только руки оказались тяжелы. Всё равно.

Через пару минут глаза уже смотрели на стену, не встречая на пути Витю. Кама победно улыбнулась.

-Птицы, птицы, птицы, – протянула бессознательно. Сегодня или только сейчас её голос казался звонким и лёгким, – бабушка говорила, что на своих крыльях вы уносите счастье.

–Мой дед говорил так о бабочках, – вмешался кто-то смазливый и высокий.

Кама намеренно медлила и не переводила на него взгляд.

–Эти птицы уносят лишь время, до счастья им дела нет. Такой был замысел. Но если они украли и ваше счастье, приношу свои извинения.

–Звучит так, точно это ваша выставка, – звонкое настроение Камы звучало заигрыванием; она до сих пор не окинула взглядом незнакомца, только изучала боковым зрением.

–В преимуществе. Птицы мои. Есть ещё пара интересностей. Хочу показать их вам.

Художник пестрил словами. Иногда Кама отвлекалась от картин и смотрела на него. Худое и бледное лицо точно и само было нарисовано, очень удачно. И ей понравилось смотреть на него не меньше, чем на птиц, пожелавших украсть её время. Изучая прорезанные черты, Кама не сразу уловила вопрос.

–…так ведь?

–Ещё раз. Бубните что-то. Не разобрала.

–Думаю, не птицы вызвали вашу печаль. Я её вижу сразу за искрящими глазами.

–Что за чушь? – Кама замерла. Да что он мог там увидеть? На миг она разозлилась и запаниковала.

Очень вовремя на глаза попалась картина: мёртвая птица со вспоротым брюхом, пара капель крови на траве. Кама переключилась. Так мало, подумала она, конечно, ты не смогла улететь от кота. В голове даже заиграла тревожная музыка. Она прищурилась, хотя успела разглядеть каждый выпавший орган. Привычка, скорее, была жестом защиты.

–Однажды я думала о таком. Ты же любишь попиздеть странные вещи. Вот тебе ещё одна история о дохлых птицах. Сидел же на карантине? – Кама дождалась кивка отупевшей от резкости головы. – Наверняка, в те дни и придумал рисовать дохлых птиц. Мой карантин проходил в одиночестве. Мужа упекли в инфекционку на две недели. В целом было отлично, но только первую неделю. Но суть не в этом. Я надеялась, что каждый звонок с неизвестного номера – тот самый. Что мне скажут, нам очень жаль, ваш муж умер.

Глаза Камы блеснули. Заворожённый художник сплющил губы, хотя пару минут назад не мог замолкнуть.

–И я представляла его почти таким же: мало вытекшей крови, и опухшая синяя рожа. Как у утопленника. Но он вернулся. Ещё и улыбался, и праздник хотел устроить. А я ему ни разу не позвонила! Неужели, ты бы не догадался, что праздником тут и не пахнет?! Выпить-то я согласилась, хотя все две недели такого желания не было. Ох, знатно я тогда нахерачилась.

Художник с неприметным именем Костя, которому сразу не нашлось места в памяти Камы, походил на мальчишку. Точно тому подарили самый большой конструктор в мире, и он радовался до онемения. Кама точно видела эту эмоцию, хотя места ей, вроде, здесь и не было. Почему художнику нравилось?

–Ты, походу, того.

–Я же художник. Иначе картин не продашь. Если не ухо отрезать, так, хотя бы, руку в кипяток опустить.

–Покажи, – потребовала Кама, забывшая дома очки и неспособная разглядеть шрамов обожжённой руки.

–Не. Мои фишки так не увидишь. Как вашу печаль. Но мы можем встретиться ещё раз, и в точно всё заметите.

Пришло время прощаться – Костю окрикнули. Он извинился и убежал. Кама ответила или только подумала. И её внимание переключилось на птицу. Живой неудачнице выпало запутаться в выброшенной сетке. Картина так и называлась “Мучайся”. И птичка мучалась. И уже не пыталась взлететь. А вдали стоял мужчина. Он явно не собирался помогать; он наблюдал. Всемогущий художник хотел, чтобы одному существу было плохо, а второму любопытно.

–Выбрала…мучайся, – пробубнила Кама.

Так сказал ей Витя. Тогда был неплохой день, за исключением, что Юля собралась разводиться. Она решила рассказать Каме и остальным. Конкретно Каме Дима никогда не нравился, потому искренне переживать настроения не нашлось. Зато использовать новость в своих целях было можно. Ещё в коридоре она рассказала новость о Юле и Диме. Витя стоял так же далеко, как этот ублюдок на картине, но Кама всё равно видела каждую борозду его лица. До сих пор отчётливо помнила, что в конце разговора сказала: “даже они уже развелись, и нам пора!” Выбрала – мучайся. Возможно, он сказал что-то ещё. И ушёл в комнату. Сука.

Очень некстати вернулся создатель птиц. В плену воспоминания она согласилась на встречу и даже оставила подсказку, как найти её в соцсетях. Вне стен, под завязку забитых живыми и мёртвыми птицами, она бы не посмотрела на него, но это место справлялось со своей задачей.

Когда Кама оставила несчастных крылатых тварей, на улице теплился тёмный вечер. Разум достраивал картинки до кино; одна его часть сменялась следующей, та – следующей. Теперь она думала о другом, не менее цепляющем. Телефон малозначительно вибрировал в кармане – короткие сигналы намекали на сообщения. Может, это был тот художник. Или, как обычно, работа. Не желая расстраиваться, Кама не замечала вибраций. Даже гул поливальной машины не пробивался через защиту.