— Звучит так, словно ты избегаешь его.

Слова Александра Владимировича бьют метко.

Я замираю, опустив глаза, в сторону от кофейного столика. И дышать становится вязко.

Я понимаю, почему он говорит так, но вижу другую ситуацию. Но такую же, где я избегал. Мне нужно было избегать, а Коля смотрел. На меня. С надеждой, тревогой, он ждал, когда я откроюсь и расскажу. Он ещё верил мне. В меня. Верил в дружбу, которую я променял на безопасность.

«Ты мне неприятен. Вызываешь отвращение», – эти слова колом встали поперёк мыслей и образов, где в его глазах остывали едва тёплые ожидания.

Мои руки настолько слабы, что я не могу их сжать.

— Вадим? — спрашивает Александр Владимирович. — Как ты? Тебе, кажется…

— Всё в порядке, — спешу оправиться, — я немного удивился вашим словам, но… они справедливы. Надо же. До чего докатился. Сам решил его избегать. На днях только и делал, что поливал его, а теперь думаю, как уйти подальше.

— Тебя беспокоит что-то ещё?

— Нет, — отвечаю с улыбкой, но чувствую себя отвратительно. Потому что старые воспоминания поглощают, как новые впечатления, и свисают тяжёлой грязью.

«Ты мне неприятен». Это сто тысяч раз так.

— Время у нас заканчивается, — замечает Александр Владимирович, — как ты себя чувствуешь?

— Обескураженно. Я подумаю, о чём мы говорили, и зайду к вам отчитаться.

— Я могу быть уверен, что сейчас ты уйдёшь и с тобой ничего не случится?

— Можете. Если что, позвоню вам посреди ночи и изолью всю душу в уши. Да так, что слышать потом не захотите.

— Попробуй, — улыбается Александр Владимирович. Я тоже.

Но когда выхожу из кабинета, нет сил держать лицо.

Я выдохся.

========== 5. Четверг, 25.04 ==========

Прусь к станции и отгоняю мысли.

Не люблю, когда что-то задаёт тон тех времён. Не люблю потому, что начинаю вспоминать, каким дерьмом являюсь. От этого хочется убежать сильнее, чем от дрочильщика. Дрочильщик на фоне этих мыслей – пылинка, которая затирается всплеском разочарования.

Выходит, он не стоит и части моей злости. Он оказывается чем-то совсем нелепым и пустым.

Усмехаюсь и смотрю в сторону. В витрину бутика.

Выгляжу не так паршиво, как тогда. В состоянии перетерпеть себя.

— Нарцисс не наглядится на себя?

— Могу себе позволить. Как и сигареты, — оборачиваюсь и вижу Гошу.

— Да-да, твоя взяла.

— Наверняка, комментарий не с первого раза придумал?

— За идиота меня держишь?

— Ни в коем разе.

— А что за интонация?

— Меняю характер.

— Думаешь, это поможет тебе?

— С чем?

— С общением.

— У меня нет с ним проблем.

— Ха! — смеётся Гоша. — С кем ты общаешься, кроме нас и Александра Владимировича?

— С Денисом.

— Это он с тобой общается.

— С ним по-другому не получится.

— Та ещё трещётка! Как только терпишь?

— Не терплю.

Медленно разговор с улицы перетекает в почти приличную беседу в закусочной.

— Ты, кстати, поздно. От Александра Владимировича? — спрашивает, жуя, Гоша.

— Именно.

Я пересказываю ситуацию с письмом.

— Я бы тоже не стал читать.

— Да?

— Ну, как бы, на хер нервы мотать?

— Ты не меньше мне нервы мотаешь.

— Для разрядки ситуации.

— Не сомневаюсь.

— Но, если говорить об ситуации в общем, мне бы тоже хотелось, чтобы всё по-быстрому разрешилось и все жили, как раньше.

— Это да, — соглашаюсь я. Но насколько это «быстро» возможно и не будет ли оно «избеганием»? Чтобы не вернуться к тому, с чего начал и во что погрузился, я спрашиваю: — Ты тоже ходишь к Александру Владимировичу? — подразумевая посещение на постоянной основе.

Гоша понимает:

— Да, периодически.

— О чём разговариваете?

— Это – секретная информация.

— А – ты не психолог, а клиент. Б – почему все знают, по какой причине хожу я, но я не могу знать, почему ходят другие?

— Да потому, что твой случай – школьное достояние. Ты у нас локальная звезда. Не думал в кино продаться? Сцены яростных потасовок с твоим участием будут самыми эффектными.

— Так ты лечишь мои нервы?

— Вижу плюсы в том, как ты пылишь.

А я вот ни капли не рад.

— Ну спасибо. Скажи лучше, почему ходишь.

— Тебя хоть что-нибудь может сбить с пути?

Ответ конечно «да». В первую очередь, я – человек и знаю не все факты, которые могут меня сбить, но такие могут попасться. А во вторую, я был «сбит с пути» от самой школы до встречи с Гошей. Горячий пример.

— Да, но не ты.

— Ты не воспринимаешь меня всерьёз.

— Прошу.

— Ты бываешь невыносим.

— Ха, — смеюсь через силу. Стас бы согласился. — Прошу второй раз.

— А Будда милостив лишь три раза?

— Так точно.

— Определённо невыносим, — тихо говорит Гоша с улыбкой. — Как у всех, — делает мощный глоток и выдыхает, — из-за родителей.

Об этом я и говорил.

— Не у всех, — демонстративно подпираю подбородок.

— Да-да, счастливчик, у которого нет проблем в семье. Как такое возможно? Ты точно родился в России?

Я точно знаю, что отсутствие проблем в семье компенсируется рядом проблем в других областях. Тот же Дрочильщик, тот же педсостав с их: «Такое поведение выходит за рамки, является крайне некультурным и даже, извините за резкое словцо, отвратительным. Вы пятнаете не только собственное лицо, молодой человек, но и престиж школы». Хотел бы я запятнать престиж данного учреждения, не поскупился бы на баллончики и сверху донизу исписал стены красными словами.

— Чё ты лыбишься? — спрашивает Гоша, прищурившись.

— Рад, что стал счастливчиком в номинации «Парень без проблем в семье». Как круто. Осталось получить статуэтку.

Гоша монотонно и приглушённо хлопает в ладоши. Я отпиваю со дна остатки сока и трещу трубочкой, настырно втягивая воздух.

— Что у тебя с родителями? — после минутного противостояния я переключаюсь.

— Да такое, — Гошу передёргивает, он не готов к моему интересу. Я предпочитаю не лезть в семейные склоки. — Ничего необычного.

— У всех «ничего необычного» разное. Наверняка, схемы похожие, но содержание – одно лучше другого.

— А почему ты интересуешься?

— Нельзя?

— Можно, но, — редкое зрелище: Гоша возводит стены против меня, моего любопытства, — ты так не делаешь.

— Меняю характер, — напоминаю к случаю.

— Перестань! Это пугает.

Я, который проявляет интерес к проблемам других, пугаю. Вот останусь один, и никто не спросит: «Что-то случилось?».

Верно, не спросит, сам расскажу.

— Плыви к своим проблемам! — напутствую Гошу, когда мы расходимся на станции.

— А ты – к своему извращенцу!

— И унесут тебя железные гусеницы, подальше от города, прямиком в кабинет психолога!

Гоша не успевает сообразить ироничный ответ, поэтому строит гримасу из недовольства и ребячества. Я, как победитель, смеюсь в горло.

***

По какой-то причине я не следую своим словам. Достаю письмо и читаю без помех.

«По себе я человек слабовольный и податливый. Я – тот, кто не сопротивляется общественному мнению, кто идёт в сердцевине стада, кто никогда не выходит из пелотона. Я поступаю так потому, что знаю, что на мне будет меньше ответственности, возможно, я не буду нести её вовсе. Намного проще повиноваться, чем думать, что делать и как поступить. Самому, без прикрытия, пусть и мнимого, тяжелее крутить педали…»

Бла-бла-бла.

— Чё это за брехня?! — ору я в телефон, втройне раздражённый тем, что продолжением письма оказалась длинная тирада (я дочитал до конца) о том, какой «слабый» этот Дрочильщик; из-за того, что я позвонил ему, а оператор вежливо и услужливо доложил: «Абонент находится вне зоны действия сети. Оставьте своё сообщение после сигнала», и я оставляю это грёбаное сообщение, чтобы облегчиться. — Ты знаешь, что такое письменное извинение? Это не самооправдание и повествование о том, какой ты! Думаешь, мне есть дело? Ни-ху-я. То, что ты сделал в метро, – единственный факт, который волнует меня в тебе. Что, блять, за личные причины? Причины – это твой характер? Так знай, тебя он никак не прощает и не снимает вины и ответственности за то, что ты дрочил на незнакомца в общественному месте! Трудно представить, что может быть хуже.