— Не понимаю, — шепчет. — Зачем тебе это? — он поджимает губы, будто может сказать лишнее.

— Я принесла чай. Денис, ну ты чего стоишь столбом? Садись. Боже, — вздыхает она. — Вот, пожалуйста, чай, сахар, если нужно. Принести чего-нибудь перекусить?

— Нет, спасибо, — отвечаю я.

В присутствии этой женщины Денис напрягается сильнее. Она делает так, как неудобно ему.

— Ну тогда разговаривайте. А я пойду дальше вещи собирать. Вы, конечно, говорите сколько хотите, но не задерживайтесь.

Она уходит, но Денис не расслабляется, хоть и сидит. Его лицо показывает, что ему было бы легче сорваться с места. Брови опускаются на глаза, губы до сих пор поджаты. Его взгляд игнорирует меня.

Появление этой женщины губит настрой.

Денис жмёт кружку.

— Ответь.

— Я не знаю, зачем мне это. — И я смотрю на кружку.

— Тогда какой смысл? Зачем ты пришёл? — его голос начинает дрожать.

Откидываюсь на спинку дивана. Четыре месяца назад я бы такого не сказал:

— Зачем пришёл – не знаю, но я пришёл потому, что… потому что беспокоился. Ты не отвечал. — Начинаю тереть пальцы. — Тебя не было в сети с восемнадцатого августа. Потому что только на линейке я узнал, что ты забрал документы… И вот я пришёл сюда, а ты – переезжаешь?

— Да, — этим ограничивается.

— Куда?

— На Дальний Восток.

Далеко.

— Почему туда?

— Потому что… там живёт моя тётя, — чем длиннее предложения, тем больших усилий они требуют.

— А твой брат?

— Он, — заглатывает Денис и замирает. Прижимает кружку к себе, а напряжение медленно уходит, даёт ему раскрыться. Но, кажется, он не хочет этого. Хочет опять собраться, вернуть форму колонны и не отвечать мне. Как это было раньше. Когда всё должно было выглядеть «хорошо». Но как раньше уже не будет. И Денис это знает. Он плачет. — Он умер.

Денис отставляет кружку и закрывает лицо, вытирая глаза.

— Он чем-то болел?

Когда я увидел его, он действительно выглядел болезненно. Болезненно чистым, сглаженным. Безупречным. Он выглядел слишком здоровым – белое лицо, острый взгляд, и поэтому казался не слишком нормальным. Тогда с ним всё было не так.

Денис мотает головой.

— Нет. Наверно, он болел. Все так думали. — Всхлипывает. — Но Максим… он не поэтому…

Я думал, что, если проблема исчезнет, Денису станет легче. Проблемы нет. Но ему только хуже.

Я не знал, какую выгоду он получит. И будет ли она.

И почему её нет.

— Он, — Денис выдавливает слово и сильнее трёт лицо, — он, — и кажется, повторял бы «он» до тех пор, пока оно не обрело другой смысл: — он п-повесился.

Мне нечего сказать.

Это шокирует. Пугает. Но, отчасти, я ничего не ощущаю и поэтому не понимаю, почему Денис плачет по нему. Если было до трясучки страшно, если ради него нужно было притворяться и строить дурака, если надо было прятать свои чувства и выдавать себя за чёрт знает кого, разве Денис не должен чувствовать облегчение? Освобождение?

Это злит.

Потому что я не понимаю.

— Знаешь, — говорит Денис и наконец смотрит на меня, с каким-то подобием улыбки, с красными глазами и лицом, на котором потерялись прыщи, — его… его никто не любил. Даже родители… они с-с презрением относились к нему. — Он вытирает губу. — Они считали его сумасшедшим. Может… быть, так и было. Наверно, было. Но… н-никто не знает, как он страдал. О-он, — Денис заикается, резко вздыхает, не может успокоиться, но хочет рассказать то, что, похоже, знал только он, — мне его было жалко. Жалко, когда родители игнорировали… когда он был один. Когда над ним издевались. Он ничего плохого не сделал. Он был хорошим… просто хорошим. И я это знал. Даже… даже если он был больным. Ему нужна была помощь, но родители, — Денис повёл головой, кусая губу, — они об этом не думали. Наверно, можно было помочь. Исправить. Но они ничего не делали. И всё стало хуже. Я-я не знаю, что Максим видел… наверно, галлюцинации. Он их боялся. А я жалел его. Наверно, поэтому, — Денис показывает улыбку и опять плачет, — поэтому ко мне он по-особенному относился. Знаешь, я… я н-никогда не говорю «мои родители», потому что… они умерли. — Денис замолкает, будто задумывается над словами. Сказать, что умерли родители, оказалось проще, чем то же самое про брата. — А Максим обо мне позаботился. Но к этому времени… всё стало хуже. Его состояние… Ему всё под контролем нужно было держать. И меня тоже. Поэтому… так. Но, — Денис проглатывает воздух, останавливается и продолжает, — но мне… много свободы не было нужно. Я… мог делать то, что нужно ему. Поддерживать его порядок. Вовремя домой приходить. Покупать необходимые вещи… Просто… иногда не очень получалось. Я что-то забывал, не понимал. — Денис совсем затихает. — Его боялись, потому что он был непредсказуем. Мог накричать. Что-то кинуть. Ударить. — Денис берётся за руку, выше локтя. Там был синяк. — Ты уже понял, да? Всё было от него. Когда он злился, он не… не контролировал себя, бил. Но когда отходил, всегда извинялся. Винил себя. Это так странно, — Денис почти смеётся и трёт глаза. — За всё это время это случилось так часто… иногда продолжалось так долго, что… было так больно и страшно, что я хотел… хотел его н-ненавидеть. Хотел злиться на него. Но… но он же не был виноват, да? Просто так получилось. Я же знал, что он не такой. Что он может быть хорошим. Он всегда был таким. Когда взял меня, заботился. Но… но когда бил, когда не останавливался… я знаю, надо было, надо было говорить себе, что он плохой, но я не мог. И поэтому, — Денис поворачивается ко мне телом и смотрит слезливыми глазами, — я… так завидовал тебе. Потому что ты мог. Я так хотел быть тобой. Хотел немного… совсем немного твоей решимости, чтобы сказать: «Нет». Я так хотел… может быть, если бы я так поступил, то… то можно было что-нибудь исправить. Но… я н-ничего не сделал. Совсем. Всё просто… произошло.

Наверняка, я не понимаю, что чувствую потому, что чувства Дениса слишком массивны для меня. Я не понимаю, что в нём: боль, грусть, злость, любовь, ненависть, сожаление, страх, отчаяние?

Сплошная горечь.

— Я… я не хотел, чтобы он умирал. Даже если он плохой. Даже если все его ненавидят и боятся. Даже если это я. Даже если сумасшедший. Я знаю, что это неправильно. Но по-другому… никак. А ты… то, как поступил бы ты, было бы правильным. Это я тоже знаю. Поэтому и хотел… как ты. Уметь ненавидеть. — Он опускает глаза. — Должно быть, звучит ужасно. Но, я думаю, это – хорошее качество. Извини. Я…

— Всё рассказал, — я не представляю, что могу ответить, поэтому заканчиваю за него.

— Считаешь меня ненормальным?

— Нет.

Мне его жалко.

Не думал, что кто-то захочет стать тем мной, который может ненавидеть. Ведь за ним ничего не стоит. Он хрупок и сыпется от правильного вопроса.

— Я не хотел этого рассказывать…

— И хотел. Одновременно.

Денис активно кивает.

— И тогда… когда ты увидел Максима, я хотел уйти с тобой.

Комментарий к 37. Понедельник-вторник, 02-03.09

Максим - https://d.radikal.ru/d34/1912/8c/f23a345ef52e.png

Спасибо Садоводу за скетч - https://vk.com/wall-182134115_23226?z=photo-182134115_457243775%2Fwall-182134115_23226

========== 38. Вторник-среда, 03-04.09 ==========

Когда возвращаюсь домой, подвергаюсь нападку старика:

— Это ты мощно, сынок, — он закидывает руку на плечо и прижимает к себе. — Слился в первый учебный день, — если бы старик мог, он бы написал эти слова на воздухе.

— Что, такого в списке твоих заслуг нет? — язвлю и попадаю в цель.

За обедом говорю родителям, что ходил к знакомому.

— Это который торгаш? — старик думает о другом.

— Нет, — спокойно отвечаю я, и он чувствует тон. — Я не рассказывал о нём, — я ни о ком не рассказывал. — У него… проблемы, поэтому он переезжает. Но раньше рассказать не мог.

— Поэтому ты пошёл напролом, да?

— Ага.

— Так их, этих неговорливых!