Дима по инерции замотал головой, а потом кивнул, скрещивая руки на груди и пряча взгляд в сторону.
— Паша рассказывал, что, ну, в школе у него, у него на руке портак был. На правой руке. От запястья до локтя. — Дима зашумел носом. — Тысяча восемьсот… девятьсот восемьдесят четыре. Фотки показывал. И там… там был такой же. Думаешь, — Дима посмотрел своими распахнутыми глазами на Данила, — думаешь, мог быть ещё один человек, у которого был такой же, ну, такой же портак? С его сестрой?.. Блядь, — Дима зажмурил глаза и сделал шаг от Данила. — Это был он. Я знаю. И он… теперь он тоже знает.
Данил боялся задышать. Боялся сглотнуть и прикоснуться к Диме. Казалось, одно прикосновение и он разобьётся. Настолько уязвимым он выглядел сейчас. Настолько был сокрушён своим признанием.
Никому такая дрянь не понравится.
— Покурим? — ничего лучше Данил был не в состоянии предложить.
Дима мелко закивал.
— Садись, я достану, — сказал Данил и развернулся к стенке.
Выдвинул ящик, увидел несколько прозрачных зажигалок, а под пакетом – другие, пустые пакеты. Будто Дима их собирал.
Данил присел к Диме. Раздал каждому снаряжение и отложил пакет на свою сторону. Дима положил голову на плечо и зажал губами самокрутку. Его голова казалась легче обычного. Данил не чувствовал тяжести.
Он взглянул на Диму. Тот на автомате поднёс зажигалку и чиркнул колёсиком. Затянулся и прикрыл глаза. Данил повторил за ним.
— Дерьмово, да? — сказал Дима.
Данил сжал глаза.
— Ну да. Не каждый день такое… узнаёшь.
— Да, не каждый день, — повторил Дима и затянулся.
— И что теперь… — затянулся и Данил, — что теперь думаешь делать?
— То есть?
— Паша к тебе может больше не прийти. — Больше ничего на ум Данилу не пришло. — И с видениями твоими мы не разобрались… и вернулись… ну, ты понимаешь.
— Вернулись к травке? — невесело хихикнул Дима. — А чё ещё поделать? Раз такой путь. — Дима сделал вдох и выдохнул дым. — Раз так должно быть, верно? Или не верно… не знаю. А с Пашей, ну, ничего не думаю. Если не придёт, не умру. Если придёт, если придёт, то тогда! Тогда придётся думать, что делать, — он засмеялся, натужно, через силу, — не знаю я, а что вообще можно делать? Чем сам планируешь заниматься, как уйдёшь отсюда?
Данилу хотелось уточнить, когда именно он уйдёт и какой срок подразумевает Дима: на ночь или навсегда?
Данил подставил руку к губам. Медленно сделал затяжку. Почему-то пугали оба ответа.
— Я… не знаю. Продолжу жить?..
Неожиданно Дима громко заржал и похлопал Данила по колену.
— Хорошо, что ты не собираешься умирать! Скажешь, блин, «продолжу жить». Дань, блядь, — не унимал смеха Дима.
— Ну, блядь, откуда мне знать? Буду жить как раньше, буду приходить к тебе и всё такое. Вот что я имел в виду!
Дима отсмеялся полноценно.
— Бля, ну скажешь тоже, — он шмыгнул носом и потёр пальцами под глазами, — скажешь, ну. — Затянулся.
— Тебя такое устраивает? — спросил Данил. — Что всё будет как прежде?
— Меня… наверно. Не могу просить о большем. Ты знаешь. Не думаю, что, ну, вообще могу чего-то просить. Даже тебя остаться. — Голос Димы звучал глубоко. Уравновешенно. Будто это то решение, к которому он пришёл спустя многие года раздумий. — Хочу, ну, чтобы это всё было… было, как его, это, эх… добровольным. Чтобы воля решала. А не, ну, эти, мани-манипуляции. Игры с чувствами. Давление. Страх… Хочу, чтобы человек, чтобы ты, — затянулся Дима, — решил так, как тебе ближе всего. Без всяких «я боюсь обидеть его». Это так, ну, к слову. Ты меня не обидишь ни одним, ни одним своим решением.
— Даже если уйду прямо сейчас? Даже если… брошу тебя?
Дима кивнул, зашуршал своей короткостриженой головой.
— Даже если так. При условии, что ты, ну, действительно, действительно этого хочешь. Если тебе это, ну, э, необходимо. Тогда я готов это принять.
— Звучит так, будто ты ничего не хочешь, — сделал затяжку Данил и снова посмотрел на Диму. Он не отвечал, не двигался. — Ты ничего не хочешь? — настоял Данил.
— Блядь, Дань, — Дима хотел прозвучать сердито и привередливо, но звучал понуро и устало, — конечно, конечно, я, мать его, хочу. И хочу дохуя. Но знаю, знаю, что, — его голова покачивалась в такт активной жестикуляции, — чтобы я ни решил, есть то, что от меня, ну, не зависит. Воля – одно из них. Не хочу её, ну, об-об… не хочу, короче, заключать человека в тиски. Хочу, чтобы всё было, ну, честно и открыто. Не хочу никого, ну, обременять, обременять, блядь. Да, может быть от этого паршиво, ну и что? Это можно пережить, намного хуже, ну, когда ты подрезаешь кому-то крылья. Понимаешь? Это же пиздец как важно. Без этого, ну, отношения уже не отношения, — Дима опустил руки.
Кажется, Данил начал понимать, чем именно Дима привлёк Пашу. Именно такими мыслями и изречениями. Именно такой открытостью и честностью. Немного, но Данил завидовал Паше, ведь он познакомился с Димой тогда, когда тот находился в лучшем состоянии – не затупал на долгосрочной основе. Наверняка, и мыслей у него было больше и большим количеством размышлений он делился. Но не сейчас. Сейчас Данил может довольствоваться только малой их частью.
Это огорчало. Но исправлять это Данил не собирался. Как Дима и сказал, это – выбор. Его выбор, на который он был готов пойти, ради которого разорвал отношения, о которых вспоминает только с теплотой, о которых грезит и к которым хочет вернуться. Возможно, Данил и близко не подходящий кандидат на роль замены, но лучшего у Димы нет. И лучшего он не просит. Он довольствуется тем, что есть сейчас. Он не желает, не ноет, он держит себя в руках.
Они оба чем-то в одинаковой мере довольствуются и, кажется, остаются вполне счастливы, ведь лучших вариантов попросту нет.
— Вот как, — только сказал Данил, докуривая последнее.
— Вот так, — повторил эхом Дима.
Данил запрокинул голову и нащупал рукой пакет.
Пока это удовлетворяло обоих, всё хорошо. Всё, правда, хорошо.