========== 1. 11.09, суббота ==========

— Дим, послушай, это не выход. Ты же знаешь. С этим надо прекращать. А то… кто знает, до чего тебя доведёт эта дорожка, — упорствовал один голос.

— Паш… Паш, вот сколько, сколько раз, э, ты мне это уже говорил? И сколько раз я тебе одно и то же говорил? Мне, правда, вот, правда-правда, тебе надо всё-всё объяснять раз за разом, чтобы… ну, м, хоть какую-то, какую-то мысль зацепить в твоей голове? — второй голос был тише, часто брал паузы между словами, тормозил и, кажется, с нуля обдумывал каждое предложение. — Я вижу, что тебе лучше знать, как жить мою жизнь, и вообще, вообще по жизни своей ты у нас отличник, ну, просто на первом месте, на самом первом из всех возможных, но – но, блин, это моя жизнь, и я делаю, что считаю нужным, а что ты считаешь правильным и, э, ну, нужным… не соотносится с тем, что, что я считаю нужным и правильным. Понимаешь? Конечно, понимаешь. Так что… ну, давай это. Закончим. А то сколько можно?

Данил стоял под дверью своей квартиры и не выходил на лестничную площадку, ожидая, когда сосед – Дима, закончит разговор со своим бывшим хахалем. Тот уже целую вечность свои вещи забирал из квартиры и никак забрать все не мог. Будто он забирал буквально всё, и вещи Димы, и его мебель, и технику, и самого Диму тоже думал забрать, да только не получалось. А на повестке дня у них как всегда – всё то, что доводилось слышать Данилу, каждый раз, когда он решался покурить и заставал эту разговорную картинку, – травка.

Дима постоянно потреблял и был, скорее всего, чаще обдолбанным, нежели трезвым. Паша, как неравнодушный, пытался наставить бывшего на путь истинный и праведный. Доказывал и читал тирады о том, почему наркотики – это плохо, и чем чревато частое их употребление. Данил слушал всякий раз, как заставал эту сцену, кивал и выбивал сигарету из пачки, вставляя её в рот. Конечно, Паша дело говорил, наркотики – это плохо, и, если часто потреблять, менталка будет в труху, но его ли это дело? Может, Дима, наоборот, хотел услышать одобрение: «Тебе разрешается курить травку!», и тогда бы он перестал хотеть?

Хотя, Данил был уверен, реверсивная психология тут не сработает. Не тот случай. Он и не знал вовсе, в чём заключается случай Димы, но был уверен, тут что-то похлеще желания выделиться, примкнуть к группе или насолить кому-нибудь. Дима гасился в квартире, один, постоянно. Ему не нужны были зрители, он ни перед кем не выкручивался, он делал это для себя.

Данил покачал сигаретой вверх-вниз. Посмотрел в глазок. Паша в длинном бежевом плаще ещё стоял у открытой Диминой квартиры. Не уходил. Данил же не хотел появляться в разгаре их беседы. Вдруг он спугнёт тот самый момент, когда до Паши снизойдёт, что говорить свои пафосные речи не имеет смысла? Данил не хотел мешать. Ещё хотел увидеть развязку. Эти сцены, эти краткие диалоги были как занятный сериал, который потребляешь серию за серией и не можешь остановиться. Вот и Данил не заметил, как пристрастился.

Паша сильно вздохнул – плечи опустились.

— Ладно, — сказал он тише, чем до этого. — Я ещё заеду. Напишу, как соберусь. — Звучал он как проигравший.

После стольких попыток, думал Данил, давно стоило привыкнуть к тому, чтобы ощущать себя проигравшим.

— Давай, — едва расслышал Данил и увидел, как дверь закрылась.

Паша стоял. Смотрел перед собой. Ждал. Ждал, когда Дима одумается и вернётся к нему. Вернётся не только в плане любви, вернётся в плане «будет слушать моё мнение». Но Дима явно не намеривался этого делать. Паша опустил голову, что-то шепнул себе под нос и снова посмотрел на дверь. Потом развернулся и ушёл. Кроме звучания проигравшего, у него были и вид, и походка проигравшего – понурый, ссутуленный, с поджатыми губами и шаркающими шагами.

Данил отсчитал коронные пять секунд и выглянул на площадку. Стоял запах жжёных листьев. Запах травки. Прямиком из Диминой квартиры. Данил даже сумел привыкнуть к тому, что ощущает его, и не выделяет как то, чего быть не должно. Запах возвращал его в собственное отрочество, когда он, ради группы, курил. Было неплохо, согласен Данил, и ничего губительного для себя он не сделал. Когда группа ему надоела, он и курить бросил.

Подставив одну руку к сигарете, будто прикрывая её от ветра, второй он чиркнул зажигалкой. Затянулся. Выдохнул. Стало хорошо. Спокойно.

Прижавшись спиной к двери, он опустился на корточки.

Наркотики, особенно такие как марихуана, – тема сложная. Кто-то считает, что надо легализовать, кто-то – что запретить насовсем. Данил считал, что, скорее всего, при обнаружении наркозависимости стоит начать лечение, а не запирать человека в тюряге. Торчки ведь не совсем здоровые люди. Здоровым людям наркотики не нужны, они как бы круче этого. У них больше ходов, они больше видят, больше знают, в их жизнях есть то, что другим дают наркотики, поэтому они и не потребляют.

Данил сделал вдох ртом. Вместе с воздухом в лёгкие поступил сигаретный дым. Возможно, думал он, тем, кто курит, тоже нужна помощь. Правда, не совсем понятно, в чём эта помощь будет заключаться. От чего и для чего.

Сколько бы сам Данил не думал над тем, почему курит, ответа не находил. Ему просто нравилось. Для него это был маленький ритуал для поднятия настроения и освобождения мыслей. Может быть, это самовнушение, но, пока оно действует, никаких проблем нет.

Данил задумался, а потом заметил, как дверь Диминой квартиры открылась. Показалась выбритая под тройку голова. Дима смотрел в сторону лестничного пролёта, не замечая Данила. Смотрел, нет ли Паши. Когда удостоверился, что того всё-таки нет, вздохнул с облегчением и повернул голову. Увидел Данила и дёрнулся.

Вид у него был ошарашенный.

— Привет, — сказал он.

Ошарашенным он выглядел всегда. Это Данил тоже знал. Видел, когда они пересекались в подъезде или он разглядывал в глазке.

— Привет, — ответил он, снова затягиваясь.

У Димы был вечно удивлённый взгляд. Кажется, его веки никогда не налегали на границы радужек. Оттого взгляд казался испуганным, настороженным. И неестественным. Как у резинового пупса с выпученными глазами.

Чему вечно был поражён Дима, Данил не знал.

— Ты в курсе, что на весь подъезд несёт? — сказал Данил и посмотрел Диме в глаза – кроме того, что они были широко распахнуты, они были красными, а зрачки – огромными как у кота. — Не парит, что на тебя заяву накатать могут?

— Э, ну, сомневаюсь, что люди знают, как травка пахнет.

— Я, например, знаю.

— Но ты – не большинство. Или ты, э, это планируешь сделать? — в отличие от взгляда, его голос не был удивлённым. Он был, насколько это возможно, уверенным. Только постоянно скакал и застревал между словами.

— Нет, — затянулся Данил, — хотя я бы подумал, что ты мне можешь толкнуть за молчание, — он говорил не серьёзно. Он хотел разбавить развернувшуюся пять минут назад драму каким-нибудь клишированным приёмом, чтобы порадовать себя.

— Разве что травку, — пожал плечами Дима. Ни секунды не раздумывал.

Данил улыбнулся левым краем рта.

Только травки ему в жизни не хватало.

— Ну, приму на заметку, — сказал он и подставил сигарету ко рту.

— О’кей, — Дима снова пожал плечами и вышел из-за двери. Всё это время он стоял за ней и поглядывал на Данила. Одет был в синюю ветровку и шорты.

Он похлопал себя по карманам, удостоверился, что кошелёк на месте, и закрыл дверь. Ушёл туда, куда ушёл Паша.

Данил докурил, когда перестал слышать шаги Димы. Потушил бычок о стенку стеклянной банки и подумал, что хочет сейчас делать. А делать ровным счётом не хотелось ничего. Промелькнула мысль дождаться Диму. Просто так. Снова поговорить. Что-нибудь спросить про травку или Пашу. Не задолбал ли он его. То, что они встречались, его не трогало. Он и сам в отрочестве встречался пару раз с парнями, ради интереса и спортивных результатов, поэтому относился к геям спокойно и непринуждённо. Не было в этом ничего сверхъестественного и ничего его не отталкивало. Люди есть люди, с кем бы они ни встречались, ни трахались, ни строили семьи.