Jarosław J. Grzędowicz

POPIÓŁ I KURZ.

OPOWIEŚĆ ZE ŚWIATA POMIĘDZY

Публикуется с разрешения автора и при содействии Владимира Аренева и Сергея Легезы

В оформлении обложки использована иллюстрация Dark Crayon

Copyright © 2006 by Jarosław J. Grzędowicz

© Кирилл Плешков, перевод, 2022

© Dark Crayon, illustration, 2022

© ООО «Издательство АСТ», 2022

Если в тридцать лет ты вдруг очнешься на вокзале, сидя на руинах прежней жизни, без гроша в кармане и измазанный чужой кровью, наверняка меньше всего тебе захочется встретить своего чокнутого дядюшку.

Позор семьи.

У меня тоже не было ни малейшего желания встречаться со своим несчастным племянником.

Павел Порембский – пока не превратился в бомжа и не опустился на самое дно. Но во время редких проблесков сознания он, по крайней мере, понимал, что чертовски к этому близок. Это очень легко – намного легче, чем думают люди. Все происходит само собой. Если ты уже не слушаешь неразборчивые, произносимые недовольным женским голосом сообщения вроде: «Пассажирский поезд до Колюшек отправляется со второго перрона, третьего пути» – значит, ты никуда не едешь. Если ты видишь только ноги ниже колен спешащих в разные стороны пассажиров, составляющих основной поток жизни, так как бездумно сидишь на жесткой перронной скамейке, тупо уставившись в плиточное покрытие, – значит, ты торчишь на вокзале потому, что тебе некуда пойти. В твоем кармане не лежит билет, а узел у твоих ног – не спешно собранный перед отъездом на несколько дней багаж. Ты пришел сюда, ибо понятия не имеешь, куда себя девать. На вокзале есть крыша, стены, и никто не обращает внимания на человека, сидящего на скамейке. Обувь, которую ты видишь будто в тумане перед собой, – пассажиры. Люди, которые пришли сюда, чтобы куда-то уехать поездом. Мокасины, полуботинки, туфли, кроссовки, шпильки и штиблеты принадлежат тем, кто плывет по течению жизни. А ты сидишь на коралловом рифе, на мели, предназначенной для потерпевших кораблекрушение.

И если тебя все это не волнует – тем хуже для тебя.

Мой несчастный, обезумевший от ужаса племянник в окровавленной рубашке оказался на вокзале не потому, что ему было некуда пойти. Вроде поначалу он в самом деле собирался куда-то ехать, хотел сбежать – одному Богу известно, почему именно поездом. Но он не сбежал. Когда человек впадает в панику, его разум выкидывает разнообразные коленца. Паника – следствие эволюционной адаптации. Когда нет возможности сразиться или бежать и ситуация становится безнадежной, мозг перестает строить какие-либо планы. Решив, что пришел конец всему, он разбивает стекло и нажимает большую красную кнопку с надписью «паника», после чего совершает множество хаотических, случайных поступков, поскольку тактика и стратегия не сработали, а истерические метания иногда дают какой-то результат. А если нет – терять все равно нечего. Лучше такой шанс, чем никакого. Но порой предохранитель не выдерживает, и человек зависает будто компьютер. Тогда он сидит на вокзале с приоткрытым ртом и вытаращенными глазами, уставившись на ноги идущих по перрону пассажиров.

Примерно так я однажды угодил в больницу на психоневрологическое отделение, с диагнозом «параноидная шизофрения». Спасибо врачам – меня вылечили, и этот случай остался в документах как «шизоидный эпизод» с неплохим прогнозом.

Я не сразу узнал племянника. В моем мире он никогда не возникал в подобном контексте. Я слышал о нем от своей матери как о способном молодом человеке, образцовом муже и отце, делающем карьеру прекрасном сыне моей двоюродной сестры. А в последнее время – как о чудовище и черной овце. Боже, какая трагедия! Что за стыд! В нашей семье НИКОГДА не было разводов. Как он мог бросить СЕМЬЮ!

Его выгнали из стада. Конец обедам у бабушки Хели и дням рождения у тети Ядзи. Конец именинам у дядюшки Чеся.

Меня это нисколько не взволновало, поскольку меня самого вышвырнули из племени – сам не знаю, то ли со времен моего пребывания в психушке, то ли, вероятно, когда я упрямо решил стать этнологом, а не врачом. Чокнутый. Отщепенец. Сумасшедший дядюшка. Впрочем, лишь когда Павел стал героем скандала, я впервые ощутил к нему какую-то симпатию.

Он с безразличным видом сидел на скамейке, потирая дрожащие руки. Я увидел покрытую порыжевшими пятнами крови рубашку и понял, что не могу его так оставить.

Двое рослых полицейских в комбинезонах цвета сажи и канареечных жилетах уже обратили внимание на парня. Их медленная прогулка вдоль перрона внезапно обрела цель. Еще три минуты – и мой племянник заметит среди проворно шагающих перед его глазами ботинок пассажиров две пары совсем других – черных шнурованных пехотных берцев фирмы «Вояс». Он услышит произнесенное голосом робота: «Попрошу документы», – и, если поднимет глаза, увидит также закругленные концы двух штурмовых дубинок из стекловолокна, болтающихся на уровне колен. Удар такой штукой может свалить быка.

Я не мог этого оставить. В конце концов – родня. Не помню почему, но о родственниках следует заботиться больше, чем о других.

Вздохнув, я подошел к племяннику и, крепко схватив за плечо, поставил его на ноги. Он был легким и не сопротивлялся, особенно если учесть, что его ноги напоминали куски веревки.

Обхватив за пояс, я потащил его в сторону ближайшего эскалатора.

– Идем, – процедил я. – Шевели конечностями, а то еще немного – и окажешься в кутузке. Если будешь и дальше здесь торчать, пикнуть не успеешь, как заметут.

Он безвольно пошел со мной, что-то бормоча мокрыми губами. Я пока не знал, что с ним. Белая горячка? Обдолбался какой-то дрянью? Перебрал успокоительного?

Меня многое отличает от обычных людей – не только мое странное занятие. Не только то, что я с детства вижу больше других. Не только то, что я знаю: наш мир – лишь одна из многих плоскостей, по которым мы перемещаемся. Меня отличает еще и то, что я умею обращаться с людьми, пребывающими в состоянии крайнего шока.

Обычный человек при этом задает много ненужных вопросов: «Что случилось?», «Что с тобой?», «Что ты тут делаешь?», «Почему молчишь?».

Все эти вопросы носят почти философский характер. Невооруженным глазом видно, что парень трех слов связать не может и тем более не в состоянии рассказать, что случилось. Собственно, он сам этого не знает. Еще вчера он был уважаемым гражданином и отцом семейства, звездой рекламного агентства МБД – тем самым, которое придумало Петушка Бульончика. Он ездил на семейном «Рено-эспейсе» и повязывал шелковые галстуки, а сегодня сидит на вокзале, сжавшись в комок, и стучит зубами. Что он должен вам ответить? Что мир сошел с ума? Что жизнь взорвалась прямо перед его лицом? Что он внезапно провалился в ад? С тем же успехом можете спросить его: «Что есть Бог?» или: «В чем смысл жизни?».