— Ты про Розарию? — Ноэлль закусила эклером, предчувствуя интересную историю.

— Она всех туда и повела, предводитель монахинь! — Барбара закипала ещё больше. — Ещё и курит прямо в церкви! Ладно бы на территории, пока никто не видит, но прямо во время службы, это как называется вообще?!

— Да, сложно тебе с ней.

— Не то слово. Но… — девушка задумалась, пошевелив ногами взад-вперёд. — Она добрый человек. Честный. И искренний. В соборе таких мало, на самом деле. Притворяются святыми, а в итоге все мечтают оказаться в постели с капитаном Кэйей. Или с господином Дилюком. Кто-то даже за Альбедо бегает, бедняжки.

— С твоих уст это и правда звучит жалко, — Ноэлль задумалась о словах подруги и решила спросить: — Капитан и правда такой популярный?

— Он многим нравится, это правда. Мне тоже, но как человек, меня другие мужчины привлекают. А так… Хороший, добрый. Но за ним столько бегает, значит, флиртует со всеми, а это плохо.

— Думаешь, флиртует?

— Это же Кэйа. Ой, то есть, капитан, — Барбара невинно хихикнула. — Я слышала, ему нравятся сильные девушки. Как моя сестра, например. И немного раскованные… О, смесь Джинн и Розарии! Вот идеал для него.

От слов подруги Ноэлль совсем поникла. К магистру Джинн она и так стремилась, сколько себя помнит, а о Розарии знает не много: любит алкоголь и ненавидит церковь, а горничная больше всего не любила вкус Мондштадского вина, если он, конечно, не в выпечке. Неужели такие скромницы не могут понравиться Кэйе? Без шансов…

— Могу попросить тебя об услуге? У меня очень много дел, и я совсем не успеваю сегодня, — Барбара засуетилась, и вернулась старая-добрая Ноэлль, желающая всем помочь и не думающая о парнях так часто, как сейчас. Ей казалось, у неё переходный возраст, а оказалось, стоило просто себя занять работой и всё пройдёт. Одна мысль о поручениях, пускай бессмысленных, исцеляла. — Мне нужно, чтобы ты разнесла некоторые посылки. Это благотворительность от нашего собора. Несколько из них нужно разнести по тавернам, наши девушки бережно собирали эти растения для зелий и коктейлей, но отнести сами не могут, сегодня очень плотный график службы.

— Конечно, я отнесу.

— Не нужно всё, не к спеху, тем более, коробки тяжёлые.

— Я справлюсь, не волнуйся. К вечеру, уверена, закончу.

Ноэлль любила тяжёлую работу, потому что в ней не нужно было думать, мышечная боль заглушала душевную, и девушка могла проживать день за днём без слёз. Доставляя по три коробки за раз, она вытирала пот со лба и говорила, что всё в порядке. Но это было далеко не так. Если другие могли пустить всё на самотёк, то Барбара не могла позволить подруге медленно убивать себя, девушка сто раз пожалела, что попросила её об одолжении. Монахиня отвлеклась на какое-то время, и последние четыре коробки были схвачены, остановить неугомонное тело уже было невозможно. Барбара переживала, что всё могло закончиться плохо, ведь последние коробки предназначались господину Дилюку. Тогда волнение чуть поубавилось.

Ноэлль совсем не спешила закончить работу и пойти отдыхать. В её голове планировалось ещё много дел, которые обязательно нужно сделать, уйма мелких поручений, без которых Мондштадт уснуть не сможет. Сторонний наблюдатель точно бы сказал, что Ноэлль похожа на Джинн больше, чем она думает. Девушка так стремилась дотянуться до уровня магистра и работала притом не меньше. А горничная хотела ещё больше признания, да только рвение превысило норму и уже приносило вред. Не хватало того, кто бы мог его охладить.

— Дура совсем, куда столько коробок взяла? — горячий нрав Дилюка совсем не подходил на эту роль. Красноволосый взял три коробки, опустил возле выхода, была бы воля забрал бы все, но Ноэлль на удивление сильно в них вцепилась. — Извини, что нагрубил, показалось, ты сейчас упадёшь.

Дилюку в глаза никогда не хотелось лгать, но и говорить правду тоже. Его миролюбивое лицо могло вмиг превратиться в испепеляющее зло, Ноэлль не хотела подливать масла в этот огонь. Дилюк был молодым, но выглядел весьма уставшим, всегда нахмуренным. Сложно представить, чтобы он был расслабленным или беззаботным, из-за этого парень казался на добрый десяток старше. Мужчина, который повидал много ужасного и теперь не может испытать умиротворение.

— Капитан Кэйа совсем, что ли, не следит за своими подчинёнными? — произнёс он как-то раздражённо. — Зачем вообще столько разом таскать? Мне сказали, ты весь день так.

— Да ладно вам, господин Дилюк, я в полном порядке. — Ноэлль подняла дрожащую кисть, чем сильнее обеспокоила собеседника. — Вам не стоит волноваться, у вас и так забот хватает.

— Ты — тоже моя забота, юный рыцарь, — от слов красноволосого в сердце приятно закололо, непонятно только лишь, от каких конкретно слов. — Зайдём внутрь?

Ноэлль показалось, что где-то она уже это слышала. Кажется, капитан кавалерии говорил нечто похожее. И не раз. В приглашении Кэйи слышалась просьба, вежливое предложение. От Дилюка же слышался приказ, твёрдое намерение увидеть девушку в своей таверне. Горничная не чувствовала, что вошла туда по своей воле, будто огонь души Дилюка повлёк её, как мотылька на свет.

Внутри, как и полагает таверне вечером, было людно, даже очень, казалось, эти люди собрались по какому-то поводу, который мог бы потешить их перед сном. На что же они смотрели, как на зверушку? Ноэлль отвернулась от пьяных тел и последовала за Дилюком к барной стойке. Пить она совсем не хотела, но мужчина протянул девушке горячую, словно заготовленную, кружку с травяным напитком. Его цвет был прозрачным, а запах напоминал раствор с мятой. Горничная сделала несмелый глоток и сморщилась от горькости. Какая же это всё-таки гадость, мята с кипятком.

— Могу добавить мёд, если горько. Я обычно без всего пью, — Дилюк заботливо протянул закрытую баночку с золотой густой жидкостью, которую, после пробы противного напитка, хотелось зачерпнуть ложкой и положить на язык.

— Для чего этот чай?

— Мышцы в тонусе держит. Кажется, ты скоро свалишься от перенагрузки, а так хоть до постели дойдёшь.

— Вы очень добры, но… — хотелось сказать “но я не могу выпить эту гадость!” Из уст лишь вылетело: — Но я в порядке. Не нужно так беспокоиться.

— Пей давай. Завтра помощь на винокурне не нужна. Можешь отдыхать.

— Спасибо, господин Дилюк, — горничная была совсем не рада. — Вы правда очень добры.

Ноэлль нехотя потянула руку к кружке, но Дилюк перехватил её пальцы, поднёс к губам, пока девушка не успела понять, что произошло, и поцеловал бережно, не оставив ожога, лишь приятное заботливое тепло. Взгляд красных глаз скользнул по красным щекам девушки и опустился на мягкие приоткрытые губы. Ноэлль жутко смутилась, не зная, как же реагировать на этот жест, а Дилюк продолжил, наблюдая за очаровательным лицом горничной. Никто словно не видел их. За барной стойкой мужчина поднимался губами по коже, щекотал дыханием область между пальцев и целовал каждый пальчик, шершавый, грубый для девушки.

Ноэлль совсем забыла, что в таверне находились люди, а как пришло неловкое осознание, румянец поднялся до самых ушей. Дилюк отпустил руку и протянул кружку с остывающим раствором. Мужчина словно тоже смутился, отвернулся и безразлично стал натирать бокалы, пока официантки пробегали мимо с подносами грязной посуды, скрываясь за служебной дверью. Она уткнулась взглядом в баночку с мёдом, в жидкости виднелись небольшие пузырьки, ложка внутри будто окрасилась в золотой. Мёд напомнил Ноэлль цвет её же собственных глаз, а мятный чай… Девушка боялась признаться себе, что искала во всём холодный, но нежный взгляд капитана Кэйи, который направит и похвалит.

— Уже поздно, тебе стоит идти домой, — Дилюк отложил натёртые бокалы и облокотился об стойку. — Ты как? Сама дойдёшь?

— Вы не беспокойтесь, конечно дойду. Но всё же я хочу прийти завтра на винокурню…

— Если ты придёшь, то я уволю тебя, Ноэлль, — отрезал мужчина, испугав пьянчуг неподалёку. — Удачно дойти и сладких снов, юный рыцарь.