Минуя пронизывающий ветер, толпы рабочих, не заметивших монахиню без клобука, Ху Тао забежала в монастырь, почти задыхаясь от бега по сугробам. Внешний вид девушки шокировал, особенно Нин Гуан, оказавшейся как нельзя вовремя в главном зале, русоволосая и не надеялась на такую удачу, забыла все старые обиды и взмолилась:

— Прошу, помогите! — вспоминая, как жалко выглядел незнакомец, как он от боли не мог ничего сказать, Ху Тао заревела: — В сарае человек… Он умирает, помогите, прошу…

Монахини сорвались на улицу звать мужиков, кто-то — лекарей, а Нин Гуан настигла упавшую на пол настоятельницу, удержала за руки, подняла и притянула к себе, руками и тканью собственного клобука прикрывая волосы.

— Тише, маленькая. Пойдём наверх, ты вся дрожишь.

Но Ху Тао оттолкнула женщину, запуталась в ткани своего подрясника и почти упала в молитвенный зал. Ревя во весь голос, юная настоятельница на четвереньках пробилась к алтарю Властелина, но в этот раз его железная статуя выглядела ужасающе, словно гнев Божий готов был в любой момент обрушиться на хрупкое сломленное тельце. Ху Тао прижала лоб к ковру, сложила руки и начала горячо молиться, свернувшись, как лесной ёж. Нин Гуан наблюдала, как этот комок подрагивал, срывался на жалобный писк в своём плаче, как русоволосая яростно и даже с отвращением тянула на себе волосы и одежду, как будто пытаясь самолично разорвать себя. Ху Тао утонула в своём отчаянии, превратившись в безвольную сопливую лужицу, что Нин Гуан было как никогда на руку.

Белокурая сделала шаг к алтарю, но остепенилась, застыла, глядя на статую Властелина, потом окончательно исчезла в коридоре, недовольно сжав кулаки. Поймав какую-то послушницу на кухне, настоятельница попросила найти «ту самую, пухлощёкую, с розовыми волосами». Нин Гуан притворялась, будто никак не могла запомнить её имени, но оно не раз всплывало в голове настоятельницы не в самом добром ключе. Янь Фэй была тем препятствием, которое женщина никак не могла преодолеть. Однако могла сломать. Мысли о скорой расправе подняли белокурой настроение, и она властно принялась командовать мужиками: куда нести раненого, какие вещи принести с чердака и каких лекарей стоит позвать для операции.

День в монастыре предстоял сумасшедший. Янь Фэй с трудом заставила подругу уснуть, Ху Тао отчаянно просилась в старую комнату, ей не спалось в кабинете, в нём она видела кошмары! Фиалка пообещала, что будет с ней. Так девушка просидела около кровати подруги до самого вечера, пока тело Ху Тао не перестало дрожать, а разум не одолел спокойный мягкий сон. Без кошмаров.

***

— Кто вас ранил? — незнакомец проснулся ночью. Лекари опасались, что от такой потери крови он не выживет, но произошло настоящее чудо, в которое Нин Гуан совершенно не верила. Она с подозрением отнеслась к юноше, привлёкшему слишком много ненужного внимания, каждая вторая послушница желала за ним ухаживать: приносить еду, менять бинты и «просто навещать». — Собираетесь играть в молчанку?

Настоятельница была уверена, этот юноша — посланник Дьявола и готов принести раздор в монастырь. Он лишь набирался сил, лёжа в постели, опустив на подушку свои чёрные волосы средней длины, блестящие на свету бирюзой.

— Скажите своё имя, гость. Мы даже не знаем, за кого молиться Властелину, чтобы вы поскорее оклемались, — Нин Гуан даже не скрывала неприязни в голосе, на что юноша совершенно не реагировал, продолжая глядеть в потолок и держать свободной рукой какую-то темную ткань.

— Где та монахиня? — он подал сиплый голос и впервые за битые полчаса расспросов повернулся к настоятельнице лицом. — Та, с русыми длинными волосами и красными глазами.

— Сестра Ху Тао не монахиня, она тоже одна из аббатис. По счастливой случайности, — не смогла не добавить Нин Гуан, однако ответ незнакомца весьма устроил, судя по тому, как поднялись его уголки губ. — Вы её знаете?

— Нет, но она мне очень помогла. Аббатиса отдала мне свой головной убор, чтобы я не истёк кровью, — юноша поднял чёрную ткань, и белокурая наконец поняла, что в руке он держал клобук. Нин Гуан показалось, что незнакомец был очень горд тем, что смог увидеть слугу Божью с распущенными волосами, и это разозлило настоятельницу. Пытаясь держать себя в руках, она поднялась со стула, думала выхватить головой убор из рук, но самоконтроль взыграл в последний момент — Нин Гуан остановилась около кровати раненого, смиренно скрестив пальцы на животе.

— Позвольте я отдам головной убор хозяйке.

— Не стоит, я верну его сам. Хочу отблагодарить сестру Ху Тао, — имя из его уст прозвучало «похотливо», Нин Гуан посчитала своим долгом вытурить этого мужика из священного места, но никто бы ей не позволил, тем более, когда юноше было противопоказанно вставать после операции. — Когда я смогу с ней увидеться?

— Не сейчас, уважаемый, уже поздно. И мы с вами тоже засиделись, — настоятельница поклонилась, развернулась, чуть не свалив своим напором стул, и удалилась из комнаты, взрываясь внутри от неконтролируемой злости и ненависти.

Нин Гуан редко доверяла мужчинам, стремилась быть выше их по статусу и мудрости, стремилась управлять их грубой силой, но нередко попадались столь строптивые и своевольные — самый ненавистный типаж для привередливой женщины. Таких юношей необходимо было воспитывать, наказывать и принижать, чтобы знали своё место, но у Нин Гуан всё ещё не хватало власти. В этом мире женщина, пускай и настоятельница, стояла ниже любого мужчины, пускай самого никчёмного, с этой истиной приходилось мириться, однако терпению всё равно был какой-то предел. Аббатиса вновь поймала какую-то послушницу, взглянула на её лицо и цыкнула. По мнению Нин Гуан, в монастыре большая часть была уродинами, служанками, по примеру которых женщин и относили к слабому полу. Однако в этих холодных стенах было несколько экземпляров, которые обязаны были стать частью секретной коллекции.

— Найди мне Сян Лин и скажи, чтобы зашла ко мне, — пока послушница что-то несвязно мямлила, Нин Гуан устремила свой скучающий взгляд на лестницу, по которой кто-то медленно поднимался. — Погоди, замолчи, — глаза настоятельницы сузились, когда та увидела на ступеньках незнакомку со смуглой кожей, несущую тяжёлые мешки. — Иди, ты свободна.

Нин Гуан привлекала экзотика, делала совсем нетерпеливой, поэтому настоятельница быстрым шагом настигла прибывшую гостью, одну из тех рабочих. Белокурая знала лишь её имя, Синь Янь, и помнила несколько комментариев от Фреки, когда та забежала в кабинет, негодуя по поводу самовольности новой аббатисы. Тогда Нин Гуан и значения не придала, но в ту минуту её будто осенило: она хочет её. Эту безвольную одинокую игрушку, которую все бросили, даже родители. Такая несчастная и услужливая обязана была стать частью коллекции Нин Гуан, неудивительно, что Синь Янь оказалась прижата к двери комнаты, которую ей выделили этим днём. В темноте смуглолицая не сразу поняла, кто перед ней стоит и пробубнила что-то на своём языке.

— Очаровательный голосок, — женщина облизнулась, провела пальцем по мягкой щеке и вздёрнула чужой подбородок. Глазки молодой девушки заблестели страхом, что только раззадорил руки настойчивее пройтись по привлекательным выпуклостям. — Ты меня совершенно не понимаешь? — Синь Янь помотала головой. Она знала несколько необходимых фраз, но редко их использовала, потому что не любила здешний язык, он для неё казался чересчур грубым. — Ты ведь хотела зайти в комнату, так иди, — Нин Гуан опустила ручку, приоткрыв дверь, на что Синь Янь удивлённо завертела головой. — Ну же, иди, зверёк.

Смуглолицая и не догадывалась, что её ждёт, даже не могла предположить. Ей казалось, настоятельница просто желала поближе познакомиться с чужестранкой, в своей необычной манере, однако столь наивные мысли не смогли успокоить шустро бившееся сердце. Подсознательно Синь Янь желала убежать, поскорее закрыться в комнате и зарыться под одеяло, оставив страх в тёмном коридоре жуткого монастыря. Нин Гуан с широкой улыбкой удержала дверь, не дав девице осуществить свой план. Настоятельница застыла, увидев в тусклом свете свечей сидевшую у окна знакомую девушку. Она обернулась, на что розовые прядки подпрыгнули на её плечах. Скребя ногтями по деревяшке, настоятельница медленно ретировалась назад, прикрыв дверь. В комнате зазвучали девичьи голоса, щебечущие на непонятном языке.