Через полчаса оба приблизились шагов на триста к цыганам, которых на мгновение скрыла от них небольшая роща.

Цыгане два-три раза обернулись; это доказывало, что они тоже заметили наших путников, и заставило Мюзарона высказать – правда, с несвойственной ему робостью – предположение, что, обогнув эту рощицу, они больше не увидят цыган, поскольку те ускользнут по какой-нибудь дороге, известной им одним.

На этот раз Мюзарон просчитался, потому что, объехав рощу, они увидели цыган, которые спокойно – так казалось внешне – продолжали двигаться своей дорогой.

Однако Аженор заметил кое-какую перемену: женщина, ехавшая верхом на осле, – он видел ее издалека и не сомневался, что она та самая цыганка с белыми ножками и красивым личиком, – теперь шла пешком рядом со своими спутниками, не отличаясь от них ни внешним видом, ни походкой.

– Эй, добрые люди! Постойте! – крикнул Аженор. Мужчины обернулись, и рыцарь заметил, что они опустили правые руки на пояса, на которых висели длинные ножи.

– Вы видели, ваша милость? – спросил всегда осторожный Мюзарон.

– Отлично вижу, – ответил Аженор. Потом он снова обратился к цыганам.

– Эй вы, ничего не бойтесь! Намерения у меня самые дружеские, и я очень рад сообщить вам об этом, храбрецы вы мои. Ваши ножи, будь все по-другому, в случае нападения не повредили бы моей кольчуги и моего щита, а вас не защитили бы от моего копья и моего меча. Теперь, когда вам это известно, скажите, господа хорошие, куда путь держите?

Один из мужчин нахмурился и открыл рот, собираясь сказать какую-нибудь грубость, но другой тут же его остановил и, наоборот, вежливо спросил:

– Вы хотите следовать за нами, сеньор, чтобы мы показывали вам дорогу?

– Разумеется, если не считать желания иметь честь оказаться в вашем обществе, – подтвердил Аженор.

Мюзарон состроил одну из своих самых приветливых гримас.

– Хорошо, сеньор, мы идем в Сорию, – ответил вежливый цыган.

– Благодарю вас, нам просто повезло, ведь мы тоже едем в Сорию.

– К несчастью, господа, вы двигаетесь гораздо быстрее нас, бедных пешеходов.

– Я слышал, что люди вашего племени могут потягаться в быстроте с самыми резвыми конями.

– Возможно, – сказал цыган, – но не тогда, когда с ними две старые женщины.

Аженор переглянулся с Мюзароном, который в ответ ухмыльнулся.

– Это верно, для дороги вы экипированы плохо, – согласился Аженор. – И как только ваши женщины могут терпеть такие неудобства?

– Наши матери давно привыкли к ним, сеньор. Мы, цыгане, рождаемся для страданий.

– Да, несчастные женщины ваши матери, – сказал Аженор.

Несколько минут рыцарь боялся, что прекрасная цыганка поедет другой дорогой; но он сразу же подумал, что именно она и есть та сидевшая верхом на осле женщина, которая спешилась, едва его заметив. Осел был жалким, однако благодаря ему отдыхали эти нежные и натертые мазями ножки, которые Аженор рассматривал ночью.

Он приблизился к женщинам; они пошли быстрее.

– Пусть одна из вас едет на осле, – предложил он, – а другая сядет ко мне на лошадь.

– Осел тащит наши пожитки, – ответил цыган, – ему и так тяжело. Что же касается вашего коня, то господин рыцарь, вероятно, шутить изволит. Ведь для бедной старой цыганки это слишком породистый и нарядный конь.

Аженор пристально всматривался в обеих женщин, и на резвых ножках одной он заметил замшевые полусапожки, что видел ночью.

«Это она!» – прошептал он, уверенный, что на этот раз не ошибся.

– Послушайте, матушка в синей накидке, примите мое приглашение и садитесь ко мне на лошадь. А если вашему ослу тяжело – не беда: ваша спутница сядет к моему оруженосцу.

– Благодарю вас, сеньор, – ответила цыганка благозвучным голосом, который развеял последние сомнения, что еще могли оставаться в душе рыцаря.

– Просто чудо какое-то! – рассмеялся Аженор; его смех заставил вздрогнуть обеих женщин, а мужчин взяться за ножи. – Для старухи поистине ангельский голосок…

– Сеньор! – угрожающе воскликнул цыган, который до сих пор молчал.

– Ладно, не будем ссориться, – спокойно продолжал Аженор. – Если по голосу я угадываю, что ваша спутница молода, и, хотя на ней плотная накидка, вижу, что она красива, то из-за этого не стоит хвататься за ножи.

Оба мужчины подались вперед, словно хотели прикрыть собой свою спутницу.

– Стойте! – властно крикнула молодая женщина. Мужчины остановились.

– Вы правы, сеньор, – сказала она. – Я молода и, как знать, может быть, даже красива. Но я спрашиваю вас, какое вам до этого дело и почему вы не даете мне идти туда, куда я хочу, лишь потому, что я выгляжу не старухой?

Аженор замер, услышав звуки этого голоса, выдававшего благородную, привыкшую повелевать женщину. Значит, воспитание и характер незнакомки были в гармонии с ее красотой.

– Сеньора, я не хочу вам мешать, ведь я рыцарь, – пробормотал молодой человек.

– Это прекрасно, что вы рыцарь, но я не сеньора, а бедная цыганка, пусть не такая уродливая, как другие женщины моего племени.

Аженор недоверчиво пожал плечами.

– Вы видели когда-нибудь, чтобы жены сеньоров ходили пешком? – спросила незнакомка.

– О, ваш довод неубедителен, – возразил он, – ведь всего минуту назад вы ехали на осле.

– Согласна, – ответила молодая женщина, – но все-таки вы должны признать, что одета я не как знатная дама.

– Знатные дамы иногда переодеваются, мадам, если им необходимо, чтобы их принимали за простолюдинок.

– Неужели вы думаете, что знатная дама, привыкшая к шелкам и бархату, согласится носить такую обувь? – спросила цыганка.

И выставила вперед ногу в замшевом полусапожке.

– Обувь вечером снимают, а нежная ножка, утомленная дневной ходьбой, отдыхает, когда ее натирают мазями.

Если бы путешественница подняла капюшон, то Аженор увидел бы, как кровь прилила к ее щекам, а глаза сверкнули гневом.

– Что еще за мази? – тихо спросила она, с беспокойством повернувшись к своей спутнице; в этот момент Мюзарон, не упустивший ни одного слова из этого разговора, плутовато улыбнулся.

Аженор решил больше не смущать незнакомку.

– Мадам, от вас исходит такой тонкий аромат, – сказал он. – Я хотел сказать лишь это, и ничего больше.

– Благодарю за комплимент, господин рыцарь. Если вы хотели сказать мне только это и ничего больше, то вам, наверное, этого вполне достаточно.

– Значит ли это, мадам, что вы приказываете мне удалиться?

– Это значит, сеньор, что по акценту и особенно по вашим комплиментам я узнаю в вас француза. Но опасно путешествовать вместе с французами, если ты всего лишь бедная молодая женщина, которая очень ценит учтивое обхождение.

– Так, значит, вы настаиваете, чтобы я покинул вас?

– Да, сеньор, к моему великому сожалению, настаиваю. Услышав ответ хозяйки, слуги, казалось, приготовились поддержать ее упорный отказ.

– Я послушаюсь вас, сеньора, – сказал Аженор, – но, поверьте мне, не из-за угрожающего вида ваших спутников, с кем я хотел бы встретиться в менее приятном обществе, чем ваше, чтобы отучить их по любому поводу хвататься за ножи, а по причине окутывающей вас тайны, что, вероятно, скрывает какой-то ваш план, мешать которому я не хочу.

– Уверяю вас, что у меня нет никакого плана, которому вы могли бы помешать, и нет никакой тайны, которую вы могли бы раскрыть, – возразила путешественница.

– Прекратим спорить об этом, мадам, – сказал Аженор. – Кстати, вы идете слишком медленно, – прибавил он, уязвленный тем, что его бравый вид почти не произвел на нее впечатления, – а это помешало бы мне как можно быстрее, поскольку дело срочное, прибыть ко двору короля дона Педро.

– О, так, значит, вы едете к королю дону Педро? – живо спросила молодая женщина.

– Еду сейчас же, сеньора, и, прощаясь с вами, желаю вашей милости всяческого благополучия.

Молодая женщина, как показалось, внезапно решилась и откинула капюшон. Грубое обрамление капюшона еще больше, если это было бы возможно, подчеркивало тонкую красоту ее лица; глаза ее смотрели ласково, а губы улыбались.