Мо Жань тихо вздохнул, а затем поинтересовался у Сюэ Чженъюна:

— Я слышал, Мэн-Мэн сегодня снова выступает?

— Так и есть. Сегодня он будет играть в торговом центре вместе с близнецами Хансьюэ. Там как раз открывается фудкорт, так что… если вы двое сегодня выходные, почему бы вам не сходить прогуляться? — Сюэ Чженъюн залпом допил чай. — К тому же, Юйхэн, ты действительно выглядишь усталым. Со своими постановками ты наверняка уже забыл что такое отдых — почему бы вам всем не развлечься как следует?

Ваньнин, услышав о работе, в очередной раз почувствовал прожигающий до костей стыд. Если бы его друг только знал, сколько репетиций он пропустил за последний месяц! По правде говоря, даже сам Чу впадал в прострацию от собственной безответственности в последнее время. Никогда прежде он не вел себя настолько беспечно.

— Это неплохая идея, —тут же кивнул Мо Жань. — Балетмейстер Чу? Что скажете?

— Разве тебе больше нечем заняться, или не с кем пойти, Мо Жань? — мрачно процедил Ваньнин. — К тому же, разве ты сам минуту назад не говорил, что мои музыкальные вкусы оставляют желать лучшего — так что же зовешь теперь?..

— …... — Мо Жань открыл, было рот, чтобы сказать, что ничего подобного не говорил, и, скорее Сюэ Мэн оскорблял прекрасный вкус Ваньнина, чем наоборот — но все же решил промолчать.

Сам же Чу запоздало подумал, что снова был слишком прямолинеен — но никуда идти с Вэйюем он все равно не собирался. Ему было достаточно и того, что юноша просто находился в его доме после того, что между ними произошло — да еще и взял на себя смелость впустить своего дядю… Впрочем, Чу тут же немного заторможенно понял, что беспорядок, который раньше громоздился на кофейном столике, был убран, и в целом его дом казался намного чище и опрятней, чем был вчера.

Возможно, Сюэ Чженъюн все-таки не догадался, что что-то не так…

Ваньнин вздохнул, испытывая одновременно и облегчение, и тревогу, потому что думать о том, что Мо Жань не просто хозяйничал на его кухне, отвечал на звонки Хуайцзуя и менял его постель — но еще и убирал в его доме — было выше его моральных сил.

— Да ладно тебе, Юйхэн! Нет ничего плохого в том, что Жань-эр немного проведет с тобой времени — уж лучше с тобой, чем болтаться ночами с близнецами Хансьюэ и заниматься всяким непотребством! — фыркнул Сюэ Чженъюн. — К тому же, Мо Жань очень переживал, когда ты снова переехал жить к себе — буквально места себе не находил...

— …... — Ваньнин сощурился, глядя прямо на своего друга. Он не мог понять, к чему Сюэ-старший вообще ведет подобные разговоры: он действительно не осознает, насколько это все странно звучит?.. Все эти хвалебные оды Жань-эру выглядели так, словно Сюэ-старший сватал ему своего племянника.

Вслед за этой мыслью тут же пришла другая, не менее пугающая: Ваньнин вдруг подумал, что Мо Жань мог рассказать своему дяде что-то такое, о чем определенно следовало бы молчать.

— Мы с Мо Жанем не встречаемся, — зачем-то выпалил Чу, а затем в ужасе прикусил язык, понимая, что натворил.

Мо Жань в этот момент неожиданно громко закашлялся, а Сюэ Чженъюн понимающе закивал головой:

— Я понимаю, Юйхэн! Понимаю! Всё хорошо, можешь не объяснять. На самом деле, я ведь совсем не против, и уже давно все понял. Всё действительно в порядке…

Взгляд Ваньнина приобрел угрожающий блеск стали, а бледные губы зло сжались в тонкую линию. Его обыкновенно бледное лицо пошло красными пятнами.

— Ну… мне, кажется, пора! — Сюэ-старший не мог не заметить реакцию Чу и тут же поспешил ретироваться. — Всего хорошего! Отдохни, как следует!

— Всего хорошего, — машинально ответил Чу Ваньнин, провожая друга тяжелым взглядом. Мо Жань пошел за своим дядей следом — и на каких-то несколько минут Чу с облегчением подумал о том, что оба его гостя наконец оставили его в покое.

Машинально потянувшись за сладким шариком из муки лотосового корня, он запихнул угощение в рот. На вкус пирожное было еще лучше, чем на вид — нежное, не приторное, тающее на языке, идеального размера. Сюэ Чженъюн не врал — Мо Жань и впрямь умел отлично готовить.

Ваньнин блаженно вздохнул, наконец позволив себе вытянуть ноги на диване. У себя дома он мог не особо беспокоиться о приличиях, а потому в следующее мгновение потянулся за следующим шариком. Пальцы пришлось облизнуть, потому что салфеток и приборов нигде в поле зрения не было, а мучнистый сладкий сироп весьма неприглядно тек по руке.

— Нравится?.. — послышался тихий голос Вэйюя, который внезапно вернулся, и притом сделал это так тихо, что Ваньнин почувствовал его присутствие как-то уж совсем запоздало.

Кажется, каждый волосок на его затылке стал дыбом. Он резко дернулся, пытаясь сесть, но Мо Жань его остановил, удержав за плечи.

— Дядя Сюэ уже ушел, все в порядке.

— Но ты не ушел, — скорее, констатировал, чем спросил Чу Ваньнин.

Сердце оглушающе колотилось в груди, а дыхание снова начало сбиваться, свидетельствуя о подступающей панике. Он тяжело сглотнул и уставился на Мо Жаня, который теперь склонялся над ним с весьма взволнованным видом.

— Балетмейстер Чу… Ваньнин… если ты хочешь, я тоже могу уйти, — он нахмурился. — Я всего лишь… я хочу объясниться.

— Это лишнее, — оборвал его Чу Ваньнин, чувствуя себя особенно неловко оттого, что лежит на диване и смотрит на Мо Жаня снизу вверх.

Ох, черт, он знал, что этого разговора не избежать — и что Мо Жань захочет обсудить произошедшее. Но разве не лучше сделать вид, словно все в порядке, и ничего особенного не случилось?.. Не проще ли?

Мо Жань продолжал пристально изучать его лицо, и от этого взгляда делалось не по себе. К тому же, юноша молчал.

— Ваньнин, все, что я вчера наговорил… что я делал… — спустя несколько мучительно долгих минут, что тянулись будто целую вечность, начал он.

— Все в порядке, — балетмейстер Чу заставил свой голос звучать ровно, но тут же почувствовал, как по спине прошел озноб потому что Мо Жань мягко прикоснулся к нему.

— Я не хотел, чтобы все было так, — вздохнул юноша. — Я не должен был… Пожалуйста, прости меня, — он опустил голову, и теперь Ваньнин мог вдоволь насмотреться на его растрепанную макушку, потому что Вэйюй все еще склонялся к нему и продолжал каким-то непостижимым образом нависать над ним, изображая покаяние.

— За что ты просишь прощения? — вскинулся Чу, щурясь, и, когда Мо Жань уже открыл, было, рот, чтобы что-то ответить, перебил его. — Если в тебе есть хотя бы капля здравого смысла, ты прямо сейчас покинешь мой дом, и я забуду обо всем, что здесь произошло.

Лицо Мо Жаня потемнело.

— Забудешь? — выдохнул он сквозь зубы, а темные глаза сверкнули яростными фиолетовыми искрами на неожиданно побелевшем лице.

Чу Ваньнин только осторожно кивнул, опасаясь, что его голос может его подвести.

Однако он уже понял, что Мо Жань не собирался быть благоразумным — это было очевидно еще вчера, когда юноша, видимо, в запоздалой попытке хоть как-то оправдать произошедшее, начал нести околесицу про любовь.

По правде, Ваньнин едва помнил, что произошло после того, как Мо Жань начал увещевать его в своих благих намерениях. Его разум был слишком спутан.

Видимо, заметив хмурое выражение лица Ваньнина, Мо Жань вдруг спросил:

— Что, если я не хочу, чтобы ты забывал?..

— А разве не это имеют в виду люди, когда просят за что-то прощения? — отрезал Ваньнин, мрачно глядя перед собой. — Слова или поступки — это неважно. Я... понимаю.

— Что именно ты понимаешь? — во взгляде Мо Жаня промелькнуло странное выражение. — Я не собираюсь отказываться от своих слов. Я…

— Замолчи! — Ваньнин буквально толкнул Вэйюя, упираясь юноше в грудь.

— ...люблю тебя, Чу Ваньнин, — закончил фразу Мо Жань, отшатываясь. — А ты?..

Балетмейстер Чу уставился на Мо Жаня таким жестким взглядом, словно тот внезапно оскорбил его последними словами. Но он… молчал.

Да и что он мог сказать, если в его памяти все еще звучало признание Вэйюя, которое тот вчера шептал в его волосы? Он все еще чувствовал на своих губах поцелуй, который на какое-то мгновение напрочь лишил его рассудка и способности к сопротивлению.