Было удивительно, как отчетливо он продолжал мыслить притом, что его конечности словно медленно деревенели. Сейчас он был похож на кровожадного тигра, запертого в теле беспомощного котенка.

— Вы, правда, ничего не говорили, — поспешно согласился Мо Жань, пытаясь придать своему лицу обеспокоенное выражение. — Но Вас буквально качает из стороны в сторону. Хотите, я позвоню дяде Сюэ?..

Он уверенно блефовал, отлично зная, что Ваньнин даже с температурой сорок не согласится тревожить Сюэ Чженъюна посреди ночи. Ожидаемо, балетмейстер Чу вяло отмахнулся от его предложения:

— Не нужно. Просто отвези меня домой... Ты прав, я действительно ужасно устал.

Мо Жаня не нужно было просить дважды.

Расплатившись в чайной, он вывел Ваньнина на улицу. На площади все еще было многолюдно, но, к счастью, по пути к машине они не повстречали никого из знакомых.

Балетмейстера Чу немного качало из стороны в сторону всю дорогу, но выглядело это так, словно он слегка перебрал — ничего необычного.

Мо Жань помог ему сесть на заднее сидение, а сам быстро забрался за руль, и в следующую секунду они уже ехали по ночному городу.

Удивительно, но Ваньнин все еще не спал — время от времени он впивался в спину Мо Жаня тревожным взглядом, и в этот момент его лицо становилось абсолютно непроницаемым. Но весь путь он продолжал хранить молчание, и этот факт беспокоил Вэйюя намного сильнее, чем если бы мужчина продолжал сыпать вопросами, или даже напрямую спросил, что именно было в его чае.

Впрочем, он явно не был глуп, и, должно быть, уже сам все понял.

«И все же ты позволил мне увезти себя домой, Юйхэн, — мысленно изумился Мо Жань, — Насколько же сильно ты доверяешь мне?..»

То, что Ваньнин так спокойно себя повел, хотя, очевидно, уже обо всем догадался, приводило одновременно в ужас и вызывало восторг.

Мо Жань тут же вспомнил, что Ваньнин так и не ответил, чувствует ли к нему симпатию. Вместо этого он называл признание Мо Жаня вздором, и утверждал, что тот обманывает себя. Эта формулировка была весьма любопытной, оставляя огромное пространство для догадок — которые, впрочем, могли быть лишь предположениями.

«По крайней мере, он не сказал мне «нет» напрямую,» — Мо Жань снова покосился на Ваньнина, который к этому моменту уже практически лежал на заднем сидении, но все еще по какой-то причине не спал.

Они уже парковались когда Ваньнин неожиданно мягко произнес:

— Это ведь настойка, правда?

Его губы едва шевелились, и потому вопрос прозвучал почти беззвучным шепотом.

Когда Мо Жань ничего ему не ответил, он тихо вздохнул, а затем добавил:

— Я длительное время использовал ее вместо снотворного для того, чтобы избавиться от кошмаров, и потому нескольких капель мне недостаточно, чтобы уснуть, Мо Жань…

«Бл*ть!»

Мо Вэйюй покосился на мужчину, который смотрел на него с таким расслабленным лицом, словно ничего особенного не происходило, и его бывший ученик только что не пытался его опоить неведомой дрянью.

— Я просто хотел, чтобы ты остался со мной, — решил признаться он. — Ты собирался уйти, Ваньнин. Я видел это по твоим глазам.

— Действие настойки закончится. Как ты собирался остановить меня? — спросил Чу мягко, а затем медленно поднял руку к своему лицу и принялся с удивлением разглядывать свои пальцы, словно впервые их видел… при этом его брови странно хмурились.

«Да он… и вправду пьян!» — ахнул Мо Вэйюй.

До этого он никогда не видел, чтобы Ваньнин вел себя подобным образом. Обыкновенно он был относительно стоек к алкоголю — еще совсем недавно, в клубе, где Мо Жань выступал, он выпил немало, но его ум оставался предельно острым.

Но теперь его повело всего от нескольких капель снотворной настойки?..

В этом, похоже, и крылась истинная причина предельного спокойствия Чу Ваньнина.

— Откровенность взамен на откровенность, — медленно проговорил Мо Жань, не сводя глаз с Чу, который теперь принялся неловко тереть пальцами лоб, как если бы пытался избавиться от преследовавшего его наваждения. — Я честно отвечу на вопрос Ваньнина, если он ответит на мой.

— Идет, — согласился балетмейстер. — Я отвечу на любой вопрос. Но только на один, — его тонкие губы неожиданно приподнялись в хрупкой улыбке, от которой у Мо Жаня перехватило дыхание. Чу Ваньнин улыбался искренне крайне редко. Почти всегда его бесстрастное выражение лица выполняло роль плотины, перекрывающей любые проявления теплых эмоций. Но теперь… теперь, похоже, плотина дала огромную брешь.

— После окончания действия настойки я не стал бы задерживать балетмейстера Чу, и, если бы он захотел уйти, я бы позволил ему это, — ответил Мо Жань на вопрос.

Он не кривил душой, когда давал такой ответ: с самого начала он отлично понимал, что его поступок, мягко говоря, нельзя назвать честным.

Вот только он решил умолчать о том, что на самом деле в глубине души мечтал о том, чтобы продолжать спаивать Ваньнина настойкой, не давая ему возможности уйти еще несколько дней. Что до того, что он собирался делать потом… он не загадывал так далеко. Лишь надеялся, что сможет за это время убедить Чу остаться.

Он отдавал себе отчет в том, что такое поведение нельзя было назвать нормальным — но что-то внутри него давным-давно стало неправильным за все эти годы, и теперь, когда Ваньнин практически стал частью его жизни, отпустить его было немыслимо. Это бы разрушило Мо Вэйюя окончательно.

— Спрашивай, — вырвал его из мучительных размышлений голос балетмейстера Чу.

Похоже, все это время он ожидал вопроса и совсем не обратил внимание на весьма неоднозначный ответ Вэйюя и странные взгляды, которые юноша бросал в его сторону.

Мо Жань усмехнулся:

— Почему балетмейстер Чу не кажется злым или напуганным, узнав о настойке?

Изначально он хотел спросить кое-что другое, но подумал, что Ваньнин никогда не даст прямого ответа на вопрос из разряда «как ты ко мне относишься» — иногда Мо Жаню казалось, что тот и сам не понимает, как относится к Вэйюю.

Заданный же им только что вопрос был вполне логичен.

Чу Ваньнин ненадолго замолчал, а затем, хмыкнув, заметил:

— А что именно меня должно пугать? Ты, Мо Жань?.. — на его губах все еще играла улыбка, но теперь она как будто стала еще отчетливей, и в ней появилась насмешливость.

В этих словах было так много бравады, что Вэйюй едва не рассмеялся. Все-таки его бывший учитель был пьян — едва ли он мог бы выдать нечто подобное в трезвом состоянии.

— Некрасиво отвечать вопросом на вопрос, Ваньнин, — он тряхнул головой. — Я надеялся на честность балетмейстера Чу, но, похоже, недооценил его умение изысканно уходить от ответов…

Ваньнин на это лишь хмыкнул, восприняв слова Мо Жаня как комплимент... И, предприняв попытку выйти из машины, едва не грохнулся, лишь в последнее мгновение ухватившись за дверцу.

— Ваньнин! — Мо Жань не ожидал такой прыти от человека, который только что едва не пластом лежал на заднем сидении. Чу действительно вел себя словно хмельной: его движения были слегка раскоординированы, но в то же время природная пластичность никуда не исчезла — и в результате даже то, как он неуклюже хватался за раскачивающуюся дверцу внедорожника, оставляя мутные отпечатки на стекле, выглядело удивительно изящно.

— В следующий раз добавляй в чай не менее пяти капель настойки, Вэйюй, — назидательным тоном прошипел Чу себе под нос. — Избавишь меня от опасности разбить лицо об бетонный пол парковки…

Вэйюй, игнорируя бессвязные бормотания мужчины, одним движением подхватил его на руки — и, плавно закрыв многострадальную дверцу, понес Ваньнина к лифту.

Это был уже третий раз, когда он куда-то нес балетмейстера Чу — но впервые тот был в сознании, заставляя Вэйюя действительно искренне сожалеть о просчете с дозировкой.

— Я тебе не мешок редиски!.., — зло шипел он всю дорогу до лифта. — Либо поставь меня, либо возьми меня, как подобает!

Вэйюй на последней фразе действительно едва не выпустил Ваньнина — просьба мужчины «взять его» немедленно породила в его воображении целую вереницу не самых пристойных идей.