Юноша краем глаза отметил брошенный среди скомканных одеял электронный градусник — он все еще показывал температуру 37.6. Видимо, перед уходом его учитель посчитал, что это и температурой-то нельзя называть.

Мо Жаню внезапно захотелось хорошенько встряхнуть этого человека, вытрясти из него всю эту героическую дурь, но вместо этого он лишь аккуратно расправил одеяла, а затем запихнул термометр Ваньнину подмышку, а сам отправился на поиски аптечки.

На самом деле, он весьма смутно представлял, какие лекарства можно принимать при астме, а потому просто надеялся на то, что в аптечке будет все необходимое. Долго искать, впрочем, не пришлось — набитый эластичными бинтами, всяческими пластинками обезболивающих таблеток, гелями от растяжений и жаропонижающими порошками короб уныло стоял в ванной, как будто намекая Мо Жаню, что его владелец, очевидно, явно считал, что отпускаемый без рецепта тайленол — лучшее изобретение человечества.

Мо Жань хмыкнул, а затем задумчиво покрутил в руках случайно найденный не распечатанный флакончик с антидепрессантами, и нахмурился. Он собирался загуглить этот препарат чтобы понять, зачем его учителю понадобилось принимать такого рода лекарство. Возможно, это было бесцеремонным вторжением в личную жизнь — но на этом этапе юношу куда сильнее беспокоило, что Чу Ваньнин действительно не выглядел как человек, подверженный депрессиям… И лекарство это он, очевидно, не принимал — поскольку было видно, что оно пролежало на дне короба как минимум пару лет.

«Но зачем-то ведь ему выписали этот препарат?!..»

Мо Жань посуетился еще немного, приготовив уксусные полотенца для обтирания, набрал стакан воды чтобы запивать таблетки — и направился обратно в спальню к Ваньнину, полный решимости привести своего учителя в чувства.

Градусник как раз издал тихонький писк и показал 38.7. Балетмейстер Чу так и не проснулся.

«Дерьмово…»

Мо Жань, пытаясь не задумываться над тем, что делает, стащил со своего учителя свитер и облегающие треники, оставив его в одном белье — и, изо всех сил стараясь не смотреть, одно мокрое полотенце положил на лоб Ваньиниа, а вторым принялся обтирать мужчине шею.

Его учитель неожиданно дернулся, а затем весьма грациозно взмахнул рукой, бессознательно пытаясь убрать холодную ткань подальше от разгоряченной лихорадкой кожи. Вот только его взмах пришелся прямо по физиономии Мо Жаня — и получилось так, что мужчина буквально наотмашь ударил своего ученика в челюсть...

«Ах ты ж!… »

У Ваньнина была очень тяжелая рука. На какой-то момент Мо Жань перестал что-либо видеть, а перед глазами заплясали цветные точки. Он встряхнул головой, пытаясь прийти в себя, а затем, приняв молниеносно решение, схватил Ваньнина одной рукой за оба запястья — и ловко поднял его руки над головой. Второй рукой он продолжил обтирание.

Удивительно, но после каждого соприкосновения с полотенцем чувствительная кожа учителя слегка розовела, и наблюдать за этим было… интересно. Мо Жань продолжал водить влажным полотенцем по шее, плечам, груди и прессу Ваньнина достаточно долго, размышляя о том, связана ли такая реакция на его прикосновения с общей чувствительностью и возбудимостью кожи.

Он настолько увлекся процессом, что совсем не заметил, когда балетмейстер Чу внезапно в ужасе распахнул глаза и буквально оцепенел, впиваясь в Мо Жаня взглядом.

Ладонь Мо Жаня, сжимающая влажное тонкое полотенце, как раз плавно скользнула по груди мужчины — и внезапно внимание юноши привлек затвердевший сосок. Он замер, рассматривая темно-розовую бусинку словно какое-нибудь сокровище, а темно-фиалковые глаза опасно блеснули в полумраке.

В это же мгновение Ваньнин резко вывернулся, высвобождаясь из захвата Мо Жаня — а в следующую секунду уже оказался на ногах. Его глаза метали молнии, брови стали похожими на мечи, а лицо выглядело неестественно… разгоряченным. — Мо Вэйюй! — выкрикнул он. — Ты... убирайся!

В руках его учителя неожиданно появился… пистолет?!

Мо Жань замер, чувствуя, как кровь отхлынула от лица, а затем медленно поднял вверх обе руки, продолжая удерживать полотенце.

— Учи… балетмейстер Чу, я всего лишь пытался сбить Вам температуру. Вам стало дурно на репетиции, так что я привез Вас домой и решил, что… — Убирайся!!! — проревел Ваньнин в ярости, повторяясь. Его суровый вид так сильно контрастировал с обнаженным, все еще покрытым пунцовым румянцем, телом, что Мо Жань внезапно почувствовал абсолютно иррациональную волну возбуждения, от которой у него буквально подкосились колени. Даже если бы его учитель сейчас выпустил в него всю обойму, он бы не сдвинулся с места и умер прямо тут — созерцая этого прекрасного, сексуального мужчину.

На самом деле, это был далеко не первый раз, когда Чу Ваньнин орал на Мо Жаня и велел ему убираться вон — возможно, именно по этой причине вспышка ярости не произвела на него должного устрашающего эффекта. Скорее, наоборот, все это раззадорило Мо Жаня, и адреналин разошелся по его крови обжигающим огнем.

— Я никуда не уйду, — уверенно сказал он. — У Вас жар. Я приготовил лекарства, и ждал, когда Вы очнетесь. Вам нужно принять жаропонижающее… — Вздор, — процедил Ваньнин, но оружие все-таки медленно опустил и… спрятал под подушку.

«Бл*ть, он спит с пистолетом в постели?! Серьезно?!»

У Мо Жаня отвисла челюсть. Это было… горячо. Он только и мог, что смотреть на Ваньнина, забыв, что вообще собирался сказать.

В этот момент прохладный компресс из уксусного полотенца начал соскальзывать со лба балетмейстреа Чу — и он, видимо, осознал, что Мо Жань не обманывает его. Холодные капли потекли по его лицу — и он раздраженно отбросил компресс на пол, поджимая губы.

— Почему я раздет? — наконец, спросил он. — Ваша одежда… я ее снял чтобы сбить температуру таким образом. — Ясно, — казалось, Чу Ваньнин понемногу приходит в себя. Он опустился на постель, набросив нервно на себя одеяло, а затем снова покосился на Мо Жаня. Тот тут же подал Ваньнину стакан с водой и пластинку тайленола. — Я не буду это пить, — процедил Ваньнин внезапно. — Эти таблетки абсолютно отвратительны. У меня в аптечке есть сладкие жаропонижающие порошки… — Они вредны для желудка, — прервал его Мо Жань, скрестив руки на груди. — Ну же, балетмейстер Чу. Выпейте это, а я приготовлю Вам сладкий чай и что-нибудь вкусное… — Приготовишь?.. — брови Ваньнина, который, было, расслабился, снова встревоженно поползли вверх. — Приготовлю, — подтвердил Мо Жань, энергично кивая. — И вовсе незачем на меня так смотреть — я уверен, если бы я заболел, на моем месте балетмейстер Чу поступил точно так же…

На самом деле, он вовсе не был в этом уверен. Мо Жань думал, что Ваньнин скорее заставил бы его репетировать связки на сцене до тех пор, пока он бы не упал без сознания прямо там и умер — но он не мог этого сказать вслух, а потому лишь лучезарно улыбался Ваньнину, который, похоже, не понимал, шутит Мо Вэйюй или нет.

— Хорошо, — неожиданно кивнул его учитель, а затем забросил несколько таблеток в рот и проглотил их одним глотком, кривясь так, словно только что съел нечто особенно мерзкое. — Ну, как? Доволен? — Да, — Мо Жань неожиданно для себя рассмеялся. — Да, я доволен. Отдыхайте, балетмейстер Чу. Я принесу Вам горячий чай и что-нибудь сладкое к нему, — он запомнил, что Ваньнин таскал с собой в карманах конфеты, так что решил, что тот любит сладости. Кажется, проходя мимо кухни, он видел печенье... — ...ясно.

Учитель воззрился на Мо Жаня таким ледяным взглядом, что тому вдруг стало не по себе. Казалось, Мо Жань не чай собирался ему приготовить, а какой-нибудь яд.

«Почему он так смотрит на меня? — запоздало подумал юноша, покидая комнату, — Как будто я оскорбил его чем-то… »

...Спустя пару минут он вернулся в спальню Чу Ваньнина с подносом, на который водрузил дымящуюся чашку чая и блюдце с османтусовым печеньем. Учитель к этому моменту был уже полностью одет: на нем был один из неизменных светлых кашемировых свитеров «под горло» и свободные бледно-серые пижамные штаны, из-под которых едва виднелись кончики пальцев ног. Казалось, этот человек стремился скрыть каждый миллиметр своего тела. Впрочем, его волосы так и остались распущенными, длинными чернильно-черными прядями ниспадать ему на плечи и спину.