Когда мы добрались до бара «Бактаун», оказалось, что на уличной веранде мест нет, так что Дымок остался на тротуаре, чтобы выкурить сигарету. Бугенвиллея обвивала забор, источая легкий сладковатый аромат.

– Хочешь? – спросил он, протягивая мне пачку «мальборо».

О, как я хотела сказать «да», чтобы у нас был этот идеальный совместный момент, когда мы бы затягивались и дымили, как красивые люди в кино, люди без проблем с психическим здоровьем, без сексуальных заморочек, без расстройств пищевого поведения, без глистов! Если бы я сказала «да», он придвинулся бы ближе и поднес зажигалку к моей сигарете. Его запах – дым, жвачка, все, что собралось за день, – стал бы частью воспоминания.

Но я не могла заставить себя взять сигарету. Недавно доктор Розен объяснял Рори, упомянувшей, как сильно скучает по куреву, что в процессе вдыхаешь токсичную ненависть к себе.

– Нет, спасибо, – ответила я.

В следующий вторник я приехала на группу, когда солнце только-только показалось над верхушками деревьев. Я не спала с четырех утра – несмотря на то что накануне, как обычно, звонила Марти за аффирмацией, – и решила просто поехать в центр, посидеть в кофейне.

Я нянчила в руках чашку с чаем и смотрела из окна на Мэдисон-стрит. Ярко-желтый рюкзак – точь-в-точь как те, что таскают курьеры, разносящие еду, – зацепил мой взгляд. Мужчина с ним шел чуточку медленнее остальных, словно вышел на прогулку по английскому парку. Роста он был чуть ниже среднего – почти как я – и губы слегка шевелились, словно разговаривал с самим собой. Я подумала, что это турист, и занялась вылавливанием из чашки чайного пакетика. И думала так до тех пор, пока он почти не скрылся из виду. Только тогда до меня дошло: доктор Розен!

Это определенно был он – непокорные волосы, слегка ссутуленные плечи. Как так вышло, что он такой щуплый?! В группе, когда я умоляла его о предписаниях, решениях и ответах, он казался огромным – как великан.

Я наблюдала за ним, пока доктор не скрылся из виду, пройдя дальше по Мэдисон, никуда не торопясь, бормоча себе под нос.

Почему он шел так медленно? Он же направлялся на работу – на мой групповой сеанс – а не в паломничество в Меджугорье. И почему бормотал? И где он взял эту страсть господню, свой рюкзак?

К тому времени как я допила и собралась идти в группу, передо мной всплыл еще более трудный вопрос: неужели мой терапевт – законченный фрик? Почему я выполнила его рекомендацию – сказать Дымку то, что сказала? Почему я дала этому странному маленькому человечку столько власти над собой?

Всем остальным в группе были даны специальные сексуальные задания. Полковник Сандерс получил предписание гладить жену по спине, не требуя секса. Патрис получила задание, касавшееся секс-игрушек. Карлосу посоветовали раздеваться догола и обнимать жениха Брюса по десять минут каждый вечер. Марти полагалось предложить подруге Джанин, которая жила с ним, вместе принять душ. Доктор Розен повторил предписание Рори – просить мужа делать ей куннилингус, зажимая в это время между пальцами ног таблетки успокоительного.

Я слушала и горела завистью.

– Я тоже хочу сексуальное задание, но у меня нет партнера.

Доктор Розен потер ладошки друг о друга, словно не одну неделю дожидался, пока я об этом попрошу.

– Я рекомендую вам мастурбацию, о начале и конце которой вы сообщите Патрис.

Я потерла виски и зажмурилась.

– Сделаю, простите, что?!

– Позвоните Патрис, – доктор Розен сделал вид, что набирает номер, а потом поднес к уху ладонь, как воображаемую трубку. – Скажете: «Привет, Патрис. Я сейчас собираюсь мастурбировать. Я звоню, потому что хочу, чтобы ты поддержала мою сексуальность. Это хорошо сработало с моим питанием, и теперь хотелось бы поработать над своей сексуальностью». Потом, когда закончите, снова позвоните ей и скажите: «Спасибо за поддержку».

– Нет, – я встала. – Ни в коем случае.

Интеллектуально я понимала, что в мастурбации ничего плохого нет – этому меня научила доктор Рут. В удовольствии нечего стыдиться. Но на практике я могла получать его только втайне, спрятавшись под одеялом во мраке ночи. Я никогда не разговаривала – и никогда не могла разговаривать – о самоудовлетворении. Призраки монахинь, которые твердили, что секс предназначен только для продолжения рода с мужем-католиком, преследовали меня. На уроке здоровья в шестом классе сестра Каллахан потратила несколько неловких минут на объяснение, что мастурбация – «тяжкий грех, потому что каждый потраченный впустую сперматозоид мог бы стать новой жизнью». Сестра даже не упомянула о возможности, что такими делами могут заниматься и девушки, что ощущалось доказательством, будто девушки никогда не мастурбируют – и делать этого не должны. Говорить об этом вслух немыслимо.

Для моего состояния было специальное техническое название – сексуальная анорексия. Анорексия, знакомая большинству людей, – это когда человек жестко запрещает себе питаться. Сексуальная анорексичка типа меня лишала себя секса, западая на несвободных алкоголиков, состоящих в отношениях, не способных на близость или не желающих ее, или заставляя себя заниматься сексом без какого бы то ни было влечения к партнеру. Этот ярлык заинтересовал меня: будучи в детстве пухляшкой, я жаждала ярлыка «худышки», типа «анорексички». Теперь я не была уверена, что этот ярлык мне нравится, но он позволял чувствовать себя менее одинокой. Если для меня и моего состояния есть название, значит, я не одна такая.

Я ни за что не смогла бы «сообщать о своей мастурбации», поэтому уставилась на доктора Розена и помотала головой.

– Но ты же звонишь мне насчет яблок, – напомнила Рори.

– Это другое!

– В чем именно? – уточнил доктор Розен.

– Вы не видите разницы между яблоками и мастурбацией?

Моя голова ушла в плечи при одной мысли о звонке Патрис. Звонить ей было все равно что зажечь сигнальный огонь: «Знаешь, что, мир? Я дрочу!» Это нарушало антионанистические правила католической церкви и правило матери «не рассказывать другим людям о своих делах». Данное предписание было возмутительным, извращенным, неосуществимым.

– Хотите мою трактовку? – сказал доктор Розен. – Вы съедали десять яблок после ужина…

– Я дошла до четырех!

– Ладно, четыре яблока, но их поедание не доставляло удовольствия. Вы хотели, чтобы это прекратилось. Прекратить негативные поступки – совсем не то же самое, что получить поддержку для начала поступков, доставляющих удовольствие. Вы сопротивляетесь удовольствию сильнее. Вот почему я даю вам это предписание…

– Которое я не могу выполнить!

Мне следует уйти из группы.

– У вас есть другие варианты, – сказал доктор Розен.

Рори задела мою ступню носком сапога и посоветовала попросить задание помягче. Я глубоко вдохнула.

– Можно что-нибудь попроще? – прошептала я.

Доктор Розен улыбнулся и выдержал паузу.

– А как вам такой вариант? Вы договариваетесь с Патрис о ванне.

– И никаких требований, чтобы я что-то делала, или что-то трогала или терла, пока я в ванне?

– Строго утилитарно.

– Пойдет.

Мое тело расслабилось. Я могла принять эту чертову ванну. Я вернулась в игру.

Доктор Розен продолжал смотреть на меня.

– Что? – не поняла я.

– Когда вы в последний раз говорили кому-нибудь, что не готовы сделать то, что вас просят?

В выпускном классе школы я встречалась с Майком Ди, баскетбольной звездой. Он ежедневно курил травку и был моим первым настоящим бойфрендом, поэтому отчаянно хотелось быть хорошей подругой, что бы это ни означало. До меня Майк встречался с капитаншей команды болельщиц, которая, по всей видимости, великолепно брала в рот. Когда он намекал, что скучает по ее глубокой глотке, я чувствовала себя обязанной сосать его член. Но в свои семнадцать я и «на первой базе» побывала лишь мимоходом, тремя годами раньше. Минеты были территорией «третьей базы», и от моего полного невежества в этом вопросе горло сводило паникой. Куда девать руки? Как долго придется держать его пенис во рту? Каков он будет на вкус? Когда он пихнул мою голову под одеяло, я затолкала страх поглубже в глотку и в живот. Когда попыталась вынырнуть и глотнуть воздуха, а заодно получить отзыв на исполнение, Майк пихнул голову обратно. Под этим одеялом я тысячу раз перетряхивала содержимое вспотевшей головы, каждый раз не понимая, почему мне кажется, что я лишена выбора, слов и права приподнять одеяло, чтобы перевести дух. Или права вообще не сосать его член. Я делала это, потому что хотела быть хорошей подругой, а они говорят «да».