Когда прямо из воздуха на ее колени свалился еще один цветок, Мейка сжалась и истерично задергалась, трясущимися руками торопливо сбросила его на пол, прочь от себя. Она успела увидеть, как воздух изменился, обрел форму цветка, словно прозрачное стекло, затем наполнился черным туманом. Ее пальцы запомнили тактильные ощущения от соприкосновения кожи с растением, орхидея была влажной и… странно горячей, а ведь цветы обычно прохладные, даже в самый жаркий день.

Мейка не шевелилась, глядя остекленевшими глазами на два цветка на рыжем ковре из шерсти викуньи. Словно змеи, в голове шевелились различные образы, ничем не связанные друг с другом. Один из образов – как бабушка Океана привезла домой этот самый ковер из Перу. Второй – кладбище, дождь, все в траурных одеждах, и холодная ручка маленькой Мейки в теплой ладони бабушки… они хоронят маму, Мартину Дарниз. Все женщины в шляпах с вуалью, она смотрит на них и не может понять, кто скрывается под этими вуалями. Она знает только две вещи: первая – за руку ее держит Сандрина, второе – мама в гробу, ее опускают в землю, и она останется там одна, в темноте. Мейка плачет, дергает бабушку за руку, говорит, что мамочке одной будет страшно. Девочка просит бабушку, чтобы они вместе пошли туда, в могилу, чтобы маме не было страшно. Сандрина плачет, поднимает внучку на руки, прижимает к груди, и Мейка чувствует, как гулко бьется бабушкино сердце. Она вдруг понимает, что Сандрина – мама Мартины… Сандрина потеряла дочь…

По щекам взрослой Мейки тоже текут слезы, она все еще дрожит и, захлебываясь в рыданиях, умоляет неведомое существо:

– Пожалуйста, не убивай меня… я не хочу! Пожалуйста! – Она уверена, что оно пришло закончить начатое – убить Мейку, ведь оно уже убило Шона, а может даже и Поля, и теперь она осталась последней…

– Дэа… – прошелестел воздух у самого уха и, резко дернувшись от него, она больно ударилась о железную ножку письменного стола. Она захныкала бы от боли, если бы так сильно не боялась этого неведомого гостя. Оно знало ее второе имя, значит, оно здесь давно.

В ладони ей упал еще один цветок – третий. На этот раз она не отбросила его прочь, только раскрыла пальцы, стараясь не касаться его лепестков. Из урока по ботанике она помнила, что этот вид орхидей называется Fredclarkeara After Dark Black Pearl. Наизусть она запомнила это название только потому, что считала, что этот вид орхидей самый красивый во всем мире. Теплые лепестки благоухали пряной ванилью, согревая ледяные пальцы странным теплом.

За окном оглушительно закричали птицы, будто кто-то всполошил их. Мейка, напряженная до предела, подскочила на месте, будто попытавшись встать и врезалась головой в крышку стола, под которым пряталась от того, от кого спрятаться просто невозможно. Она не закричала, только зажмурилась от резкой боли, до последнего надеясь, что это просто сон.

Мейка не помнила, как уснула, а когда проснулась под письменным столом, несколько минут сидела и, оторопело осматривая комнату, пытаясь вспомнить, что произошло. Под ладонью она нашла смятый цветок, а у ног – еще две черные орхидеи… Значит, цветы ей не приснились.

В окно светило солнце, при свете дня комната не казалась такой пугающей, как еще несколько часов назад. В центре спальни валялся мобильный, и едва она посмотрела на него, как он завибрировал. Мейка выползла из-под стола, взяла телефон и, приняв вызов, приложила к уху, забыв сказать: «алло».

– Мейка? – позвал нетерпеливый голос Лекса. – Какого черта ты трубку не берешь?! Эй! Не хочешь сказать что-нибудь? – возмущенно шипел парень в трубку.

– Привет, – вздохнула она, потерев второй рукой зудящие глаза.

– Ты что, только проснулась? – немного смягчился Лекс.

– Да. А ты?

– Я в шесть встал! – фыркнул парень. – Сейчас на часах уже десять, ты определенно не в курсе. Давай-ка, поднимай задницу и дуй ко мне!

– Я не могу, Лекс. Может быть, только после обеда… надо бабушке помочь…

– Я позвоню Сандрине и уговорю ее, – ответил парень.

– Ну, попробуй, – снова вздохнула она и, сбросив вызов, пошла умываться.

Это была тяжелая ночь, кажется, она совсем не спала. Пару раз она врезалась в стены, даже больно ударилась плечом о косяк двери ванной. Дверь она оставила открытой, и пока чистила зубы, с подозрением уставилась на форточку над унитазом. Решив, что там точно можно пролезть, если вдруг дверь ванной захлопнется, она немного успокоилась, но умыться с закрытыми глазами так и не решилась.

Еще и голова болела… Мейка нащупала под волосами две шишки и вспомнила, как два раза приложилась о письменный стол: сначала о железную ножку, потом еще и о столешницу. Взглянув в зеркало, она вспомнила еще и об ожоге под глазом и решила, что, скорее всего, это проделки призрака, ведь после его руки на одеяле осталось выжженное пятно, а это значит, что руки у него «горят» и он вполне мог обжечь, прикоснувшись к ее щеке.

– Черт… – без выражения пробормотала Мейка и тут же, покосившись в сторону комнаты, исправилась: – Фак.

Лексу не удалось уговорить Сандрину, чтобы та отпустила Мейку к нему. Разумеется, бабушка не стала рассказывать парню, что ее внучке нужно изучать историю их семьи, но и не пригласила его на виллу, что уж совсем поставило парня в тупик: ведь он рвался сюда только из-за Мейки!

– Можно, я буду читать не у себя в комнате? – невольно скривившись, попросила она бабушку и, увидев ее вопросительный взгляд, пояснила: – Дом ведь большой! Мне надоела моя комната. Я хочу в гостиной! Я не буду носить туда еду, обещаю.

– Ну, ладно. Идем в гостиную, – благосклонно кивнула Сандрина. – Перед тем, как сядешь читать книгу, мне нужно кое-что тебе рассказать.

Как и во всем доме, пол гостиной был собран из керамогранита, но он не холодил ноги. В центре, на квадратном ковре из серой шерсти все той же викуньи, расположилась группа диванов, кушеток, кресел и пуфиков, а в центре стояли три круглых журнальных столика: один – с мраморной столешницей, второй – с черным стеклом, а третий наполовину мраморный, наполовину – деревянный. На диванах валялись пледы, подушки, на столиках – модные журналы. Потолок в гостиной был огромным, в два этажа, и с самого верха к журнальным столикам тянулись нити хрустальной люстры, стекляшки которой были выполнены в форме ракушек и граненых крошечных сфер. В детстве Мейке нравилось разглядывать эту люстру, особенно когда солнце беспрепятственно проникало в гостиную и золотыми бликами сияло на гранях хрусталя.

В гостиной всегда было много света благодаря огромным окнам от пола и до самого потолка. Вечерами эти окна автоматически закрывались темно-синими шторами, в камине зажигался огонь, и многочисленные бра наполняли комнату золотым теплым светом. Не выспавшись, Мейка мерзла, а потому сразу завернулась в серый плед, и забралась на диван с ногами.

– Деточка, ты не заболела? – встревожилась Сандрина и коснулась головы внучки.

– Нет. Просто плохо спалось… – пробормотала Мейка. Мимолетно подумала: а не пожаловаться ли бабушке на то существо, что преследует ее и дома, и на улице? И, вздохнув, решила, что он отомстит, и если он смог убить Шона, то может навредить и кому-то из бабушек…

– Что-то снилось?

Положив книгу на журнальный столик, Сандрина обняла внучку и поцеловала в лоб. От удовольствия веки Мейки прикрылись, впервые за утро она улыбнулась и потерлась носом о блузку бабушки, как котенок, чем вызвала теплый, грудной смех.

– Мама снилась… похороны… и как я просила тебя, чтобы мы пошли туда с ней.

– О, Мейка, ты все-таки вспомнила этот момент. Я понимаю, это больно, но, наверное, это хорошо, что постепенно память возвращается. Деточка, я так тебя понимаю, Мартина ведь была моей доченькой! – судорожно вздохнула женщина, но сдержалась и не позволила себе лить слезы. – Ладно. Давай-ка разделаемся быстренько с теорией, потом почитаешь столько, сколько сможешь. Время еще есть, так что не торопись. Ты быстро читаешь, я уверена, ты все успеешь.