Вещи заметно не перемещались, в окна она предпочитала не смотреть, чтобы не расстраиваться сильнее, а изменения в освещении старалась по мере сил игнорировать. Но то, что она не «проснулась» окончательно, было очевидно по всё той же пыли, которой становилось больше, кажется, каждый раз, когда она моргала. Дамблдору и Грюму, вероятно, не приходило в голову убираться. А ей пользоваться магией вот так, ради чистоты, было бы глупо. Мало ли как поведет себя волшебство, если она остановится на середине заклинания.

В следующий раз Грюм застал её сидящей на диване в гостиной. Он просто в один момент возник перед ней, склонившийся и вглядывающийся в лицо. Они смотрели друг на друга молча секунд десять, пока замершая от неожиданности Гермиона наконец-то не подала голос:

— Это жутко, Аластор.

Для неё с момента смерти Воландеморта прошло, по ощущениям, часов восемь от силы. Взгляд Грюма намекал, что эта субъективная оценка весьма далека от реальности. А ещё он, кажется, подстригся.

— Мне так-то жутче, — возмутился Аластор, хотя опять с явной радостью в голосе. — Постоянно любоваться на статую и ждать, когда она оживет, довольно тревожно.

— Какое сегодня число? — она хотела откусить ещё печенья, но поняла, что оно исчезло у неё из руки.

Наверное, Грюм посчитал, что крекер испортился или слишком засох, и вытянул кусок из неплотно сжатых пальцев.

— Конец августа, — расплывчато отозвался он, видимо, не желая её пугать.

— Как дела? — тоже спустила тему на тормозах Гермиона. Как будто это знание как-то могло ей помочь. — В целом и у тебя.

— Нормально.

— Содержательно.

— Много что происходит, но это всё… не так уж и важно, — Аластор продолжал разглядывал её, действительно как статую в музее. — Хочешь есть?

Её интерес к крекерам был очевиден.

— Немного.

— Я сделаю сэндвичи.

— А если я застыну в процессе, то хоть сам перекусишь, — припомнила она его чрезмерную осторожность с продуктами питания.

Хотя сейчас он, кажется, изображал из себя Рона с этим его вечным стремлением её накормить. Так странно. Для неё все случилось только сегодня, и осознание даже ещё не пришло в полной мере, а Грюм, наверное, уже привык к новым обстоятельствам.

Он отправился на кухню, она последовала за ним, смирно сев на стул, чтобы не застыть в какой-нибудь нелепой позе. Аластор достал из безразмерного кармана хлеб и какие-то продукты, вроде бы масло и ветчину. Гермиона скучала без дела, но не то чтобы расслаблялась, концентрируя все внимание на его широкой спине, постоянно ожидая, что он вот-вот мгновенно пропадет, как в прошлый раз.

— Северус спрашивал про меня?

— У кого? У меня? — с насмешкой отозвался Грюм. — Альбус наверняка как-то его успокоил.

— Он, верно, думает, что я в обиде на него из-за случившегося и не хочу его видеть.

Вывод был закономерным, но рассуждать об этом было также тяжело, как и о специфическом поведении Грюма. Прошедшего времени она не ощущала, так что представить, как ситуация выглядит со стороны Северуса, Гермиона могла только очень теоретически. Может, Дамблдор действительно дал ему веское объяснение? Ага, точно так же, как он объяснил Аластору тонкости её взаимоотношений со временем.

— Нам обязательно каждый раз упоминать в разговорах Снейпа?

— Ты так-то сам постоянно стремился обсуждать со мной мои чувства к нему и все такое прочее. Но раз ты против, то предложи свою тему.

Аластор ещё погремел посудой молча какое-то время, как будто ожидая, что она опять замрет, и необходимость поддерживать диалог отпадет сама собой. Но всё же решил продолжить разговор:

— Прах Воландеморта разместили в доме Медоуз. Якобы он решил нанести повторный визит к ней уже лично, раз подручные не справились с задачей. И сам проиграл бой. Так что не переживай так за Снейпа, все думают, что он ни при чём.

Гермиона встрепенулась, отбросила неприятную мысль про то, что, возможно, еда начнет разлагаться у неё во рту во время «паузы», если она не успеет её проглотить, и тоже переключилась на новое направление.

— Хороший выбор, хоть и неожиданный.

Медоуз не без оснований считалась весьма сильной волшебницей. То, что она смогла победить Воландеморта в дуэли один на один, виделось вполне вероятным сценарием, если не углубляться в детали. Просто Гермионе всё хотелось по привычке поместить в центр повествования более знакомые фамилии — Лонгботтомов, Блэков, Поттеров, то есть, конечно, оставшуюся Эванс. А Дамблдор решил разыграть карты по-другому. Тут оставалось только довериться.

— Ума не приложу, как Альбус уговорил её пойти на этот обман, — пробормотал себе под нос Аластор, но Гермиона все равно услышала.

— Честолюбие? Доркас ведь теперь национальная героиня.

— Кто бы что не говорил, это тяжкая ноша. Она стала мишенью не только для похвал и обожания.

— Да, я знаю, как это работает.

Вот вам и новый Гарри! Впрочем, учитывая возраст и опыт, Медоуз с этой ролью должна была справиться наверняка куда лучше. Трагического опыта у неё, по сути, не было, а вот поддержка имелась существенная. Это, правда, порождало новые вопросы.

— У Дамблдора на неё планы? В политике или ещё где?

— Наверняка. Уж не знаю, хочет ли он, чтобы она стала следующим министром, но вполне вероятно.

Тогда вся эта возня с Аконитовым зельем становилась понятна. Учитывая место работы Доркас, связанное в том числе и с Секцией учёта оборотней, это вполне возможно изначально планировалось частью её предвыборной компании. Было не ясно, чем директору не угодила Миллисента Багнолд, которая в другой реальности приняла пост в самое тяжелое время, когда её предшественник, Минчум, не справился с ответственностью. И, судя по тому, что знала Гермиона, «вытянула» и разгар войны, и беспорядки, произошедшие в день смерти Воландеморта. Хотя удержаться на посту даже тогда ей позволило скорее всего только то, что Крауч не спешил занять высокое кресло едва выбившись в начальники, а потом его рейтинги критично просели после ареста младшего Барти.

Возможно, Дамблдору не нравились те, кто стоял за Багнольд. Учитывая, что законодательство относительно магглорожденных и тех же сквибов за время её правления практически не изменилось, резонно предположить, что беспокоился он не зря. Или портрет рассказал ему что-то такое, о чем Гермиона не могла даже теоретически предполагать со своей точки зрения. Какие-то неясные политические взаимосвязи. Например, необходимость скорректировать состав правительства в связи со смертью Фаджа. Или Багнолд попросту не смотрела директору в рот и была сама себе на уме, в отличие от Медоуз, которая при всех своих способностях, Дамблдору была бесконечно предана. Он всерьез взялся за политику с подачи себя же из будущего? Создавал своё лобби в верхушке?

Хотя сейчас Доркас предстояло бороться за место отнюдь не с Багнолд, а, скорее, с тем же Краучем, ведь с ним и его положением в обществе все ещё было в порядке. Барти с этим его радикализмом директор уж точно не хотел видеть при власти, хоть они и были формально на одной стороне и даже вроде как уважали друг друга. Интересно, насколько сильно уже увяз в идеологии Воландеморта младший Крауч? Использует ли эту информацию в своих интересах как-то Дамблдор?

К тому же Минчум, действующий министр, тоже ещё не собирался на покой. Он ведь успешно «выиграл» войну, хотя его идеи с увеличением числа дементоров, «обслуживающих» Азкабан, вышли боком. Несколько случаев нападения этих существ на магглов всё же было зарегистрировано, хотя Воландеморт не успел использовать их как-то более крупномасштабно. Так что репутация Минчума явно понесла потери. Но насколько это было критично?

Да и вообще, что это она только из-за их условных сторонников переживает?

— Как дела у Малфоя? — Абраксаса или Люциуса, в общем-то, не важно.

— Чудесно, — ядовито протянул Грюм, возясь уже с чаем. — Всё ещё при власти. Рассказывает сказки, что сам пострадал от действий Воландеморта, а его сына и вовсе подставили, как и всех этих мертвых мальчишек со Слизерина. Они с Краучем публично пожали друг другу руки.