Снейп и МакГонагалл организовали перемещение заболевших детей через большой низкий камин факультетской гостиной, и, пока они оба были заняты отправкой пациентов к мадам Помфри в Больничное Крыло, профессор Спраут и Перкинс обходили спальни студентов, успокаивая напуганных детей, объясняя им, что бояться нечего и болезнь не заразна. А вот для Гермионы дела не нашлось, Снейп повторно попытался отправить её спать, но он был слишком занят, чтобы проследить за её уходом, и Гермиона незаметно вернулась в спальню второкурсников, не придумав ничего лучшего, чем ждать здесь в надежде, что старшим коллегам понадобится её помощь.

Нужно было очистить комнату от крови и рвоты, и Гермиона даже достала палочку, собираясь вернуть спальне изначальный вид, но так и осталась сидеть на кровати, растеряно глядя куда-то прямо перед собой. В такие минуты она завидовала Снейпу, его холодности, способности избегать лишних эмоций, циничной отстраненности от окружающей действительности и человеческого несовершенства. Смотри она на происходящее через столь же толстую призму недоверия к людям, и ей не прошлось бы каждый раз переживать эмоциональный шок, сталкиваясь с подлостью и несправедливостью этого мира.

Захария Смит всегда казался ей совершенно обычным — трусливым, капризным, возможно, немного испорченным. Но убийцей? Ни странное мифическое чудище Гриндевальд, о котором она лишь читала в книгах, ни Том Реддл, так давно уничтоживший в себе всё человеческое, что не стоило и удивляться, что он позабыл, каково это — поступать как человек, а всего лишь простой мальчишка, с которым она когда-то училась в Школе. Расщепить собственную душу на двадцать восемь частей… Думал ли об этом Смит, когда варил змеиное зелье? Знал ли он о последствиях? Мучила ли его совесть?

Гермиона невольно вспомнила, как сама накладывала чары на пергамент, который подписывали члены ОД, и тяжесть раскаяния железными тисками сдавила ей сердце. Такое безобидное на вид проклятье! Ей всего-то и нужно было, что позаботиться о безопасности Гарри!

— Магия лишает процесс ощущения сопричастности, — сказал однажды профессор Флитвик. Маленький смешной волшебник видел истинную сущность многих вещей намного глубже, чем дано было ей.

А ведь она так гордилась собой, когда на лице у Мариэтты Эджкомб высыпали прыщи… Гермиона в отчаянии зажмурилась. Мысли — хаотичные, рваные — беспощадно гнали её по закоулкам памяти. Вот так всё и начинается — с великого самомнения и потребности защитить то, что тебе дорого. Она не меньше Смита была виновата в случившемся — ведь именно она заколдовала двадцать восемь галлеонов.

Стало холодно. Гермиона обхватила себя руками и, подтянув колени к груди, попыталась согреться. Думать о том, чтобы наложить на себя согревающие чары, совершенно не хотелось. Снейп сказал бы, что она примеривает вериги, но ей было всё равно. Если бы можно было отрубить себе руку, державшую в тот день палочку, чтобы всё исправить, она бы сейчас это сделала.

— Жалеете себя или Смита?

Гермиона вздрогнула от неожиданности. Она не заметила, как профессор вошёл в комнату и сейчас, когда он стоял, прислонившись спиной к стене рядом с дверным косяком, разглядывая её со свойственной лишь ему бесцеремонностью, неожиданно почувствовала жгучую обиду. Она знала, что Снейп не использует легилименцию, и всё же было неприятно, что он с такой лёгкостью вторгается в её мысли, препарируя её чувства, не оставляя ей ни капли личного пространства, словно она и не человек вовсе, а скучная, предсказуемо написанная книга.

«Жалеете себя?»

Гермиона не знала, требовал ли заданный вопрос ответа или это была лишь свойственная профессору манера оттачивать на ней свой сарказм, но она всё же ответила:

— Скорее уж стараюсь унять ярость, — и, не сдержавшись, добавила: — Вам не понять, профессор, каково это — ощущать тяжесть вины за чужие грехи. Для самобичевания вам, вероятно, всегда хватало и собственных.

Слова её прозвучали на редкость неприятно, Гермиона и сама не ожидала от себя подобной мерзости. Всё-таки совесть, отягощённая виной, всегда превращала её в поразительно неприятного человека, даже более неприятного, чем при желании в глазах окружающих мог выглядеть сам Снейп. От него, по крайней мере, подобной желчности ожидали всегда.

Она думала, что профессор заслуженно скажет в ответ что-то язвительное или прочтёт ей лекцию об эмоциональной незрелости, и приготовилась смиренно принять её, но тот продолжал просто стоять, не делая попыток и дальше поддерживать этот бессмысленный разговор, и Гермиона вдруг поняла, что думает он сейчас вовсе не о ней… и собственная несдержанность показалась ей ещё более унизительной.

— Простите, профессор, — сказала Гермиона с искренним сожалением. — Я, наверное, действительно очень устала.

Не говоря ни слова, Снейп медленно вынул из кармана палочку и невербальным заклинанием очистил комнату. Невидимая метла смела мусор в невесть откуда взявшееся ведро, простыни и одеяла, поднявшись над кроватями, с едва различимым хлопком растворились в воздухе, а с рвотой и кровью справилось обычное «Экскуро». И Гермиона отчётливо осознала, что сидит на голом матрасе, совсем по-детски прижав колени к груди, и выглядит при этом отвратительно жалкой.

— Вы дрожите, — сказал Снейп, с укором глядя на неё.

Гермиона удивленно перевела взгляд на собственные руки и поняла, что они действительно дрожат.

— Вам не стоило пренебрегать мантией!

На мгновение Гермионе показалось, что профессор снимет собственную тёплую мантию из шерстяного сукна и протянет ей. Но это было бы слишком «сентиментально». Вместо этого Снейп нагнулся и, взяв с подлокотника кресла кем-то забытый галстук, быстрым взмахом волшебной палочки трансфигурировал его в свитер — большой, мягкий и канареечно-желтый.

— Надевайте, — сказал он без всякой заботы в голосе, и Гермиона вновь почувствовала болезненное разочарование. С таким же успехом он мог применить к ней обычные согревающие чары.

Однако свитер оказался неожиданно тёплым и пронизанным чужой магией, словно частичка чьей-то души прижалась к ней, отдавая немного себя.

*

— Почему вы сказали, что мы будем гадать? — спросила Гермиона, чтобы хоть как-то отвлечь себя от тяжёлых раздумий, пока, послушно следуя за профессором Снейпом, она поднималась по лестнице, ведущей к Большому Залу.

— Потому что это действительно самый быстрый способ понять, какие именно компоненты входят в состав интересующего нас зелья.

Снейп так и не прокомментировал ни её опрометчиво грубого высказывания, ни последовавших за ним неловких извинений, словно и не было ничего сказано. Но разговор поддержал неохотно. Впрочем, может и на нём просто сказывалась усталость.

— Нет никакого смысла тратить несколько дней на приготовление зелья, если единственная цель — подобрать противоядие. Нужно лишь вычленить компоненты, приводящие к неудовлетворяющему нас результату, и найти способ обратить их воздействие.

— Но ведь зелье такой сложности наверняка содержит не менее сотни компонентов?!