— Дети без сознания. Помона сказала, что их рвало кровью, а у двоих уже появилась чешуя!

Медиковедьма поправила на плече тяжелую холщовую сумку и поспешила к лестнице, расположенной с противоположной стороны от дверей Большого зала.

— Я отправлю патронуса профессору Снейпу и догоню вас, — Гермиона замешкалась лишь на секунду.

Патронус получился бледным и слабым. Усталость и испуг хозяйки читались в каждой его голубоватой размытой линии. Гермиона проводила взглядом маленькую измученную выдру, скользнувшую по ступенькам лестницы в слизеринскую часть подземелий, и крикнула ей в след:

— Срочно, гостиная Хаффлпаффа, заболели дети. Мы ошиблись!

Мысль о том, что они и правда ошиблись, калёным железом страха прожгла её изнутри. Она ошиблась! Как это вообще возможно? Ведь ответ был так логичен, так очевиден: чётки, монета, Невилл. Профессор и сам почувствовал запах!

— Мадам Помфри, вы нашли монету Невилла? — спросила Гермиона, догоняя медиковедьму.

— Пока нет, Августа вызвалась поискать сама, но она ещё не вернулась, — было понятно, что мысль о монете кажется мадам Помфри теперь несущественной.

Они спустились по лестнице и оказались в широком, хорошо освещённом коридоре, украшенном многочисленными яркими натюрмортами и картинами с едой. Здесь пахло кофе и свежеиспечёнными булочками: наверняка домашние эльфы Хогвартса уже начинали готовить завтрак.

Вход в гостиную Хаффлпаффа находился в самом конце коридора. Справа от входа на кухню, в глубокой нише располагались десятки лежащих друг на друге деревянных бочек, вмурованных в стену так, что из каменной кладки торчали лишь их большие круглые днища. Гермиона знала, что если постучать по бочке в центре второго ряда в особом ритме имени Хельги Хаффлпафф, то круглое днище откроет проход в гостиную факультета, а если ошибиться и выбрать неправильный ритм, то бочка обольет тебя винным уксусом. Но сейчас в пароле не было необходимости — круглая дверь была распахнута настежь, а гостиная, несмотря на глубокую ночь, была ярко освещена и напоминала растревоженный улей.

Казалось, все студенты Хаффлпаффа, облачённые в ярко-жёлтые пижамы, столпились в одном месте. Большая, с низкими потолками, гостиная выглядела переполненной, а страх настолько ощутимо витал в воздухе, что даже кактусы, обычно весело пританцовывающие на круглых полках, стояли сейчас неподвижно.

— Где мадам Спраут? — спросила медиковедьма, увидев старосту.

— Она в комнате второкурсников, — высокий, бледный юноша по фамилии Перкинс указал на одну из круглых дверей, расположенную справа от камина, и, привстав на цыпочки, громко прокричал:

— Пожалуйста, расступитесь, пропустите мадам Помфри!

Студенты зашумели с новой силой, а кто-то из младших учеников, завидев школьную медсестру и вовсе заплакал, словно её появление подтвердило слухи, которых они так опасались.

— Успокойтесь, не надо бояться! — всё так же громко повторил Перкинс. — Ничего страшного не случилось, просто Уитби и Бренстоуну нездоровится. Будет лучше, если вы все сейчас разойдетесь по своим спальням!

Было понятно, что Перкинс уже не в первый раз предпринимает попытку развести студентов по комнатам, но перепуганные, взволнованные, разбуженные среди ночи дети не хотели оставаться в одиночестве в наглухо запечатанных спальнях наедине со своими мыслями и страхами. Ожидать новостей всем вместе казалось спокойнее и безопаснее. Старшие студенты стали рассаживать первокурсников в яркие, пчелиной расцветки кресла, кто-то жарче растопил камин. Гермиона прошла сквозь толпу напуганных детей, провожавших её полными ожидания и страха взглядами, и, пригнувшись, вошла в круглую дверь спальни для мальчиков. Комната была довольно просторной, с таким же низким потолком, как и гостиная, а единственное окно, столь же круглое, как и дверь, располагалось почти на уровне земли, но сейчас в него можно было разглядеть разве что белый сугроб снега, намерзший в причудливой форме большого гриба.

Студентов было четверо. Один из них сидел на своей кровати, испуганно подтянув колени до самого подбородка, и тихо плакал. Ему было от силы лет двенадцать, и на его узком бледном лице проступили пугающие красные пятна, но присмотревшись повнимательнее Гермиона сразу поняла, что это не признаки болезни, а следы слёз и, возможно, ладоней, которыми мальчик постоянно закрывал лицо. Риккет. Арвин Риккет, старательный мальчик, чем-то похожий на Невилла. Тихий и не пользовавшийся особой популярностью у одноклассников, из тех, кому в учёбе требуется усидчивость и труд и не даётся всё само по себе. Впрочем, Гермиона знала его недостаточно хорошо: всё же он не был гриффиндорцем. Она попыталась утешающе улыбнуться ему, но вышло плохо, сейчас она и сама была слишком напугана. Казалось, из всех детей, живущих в этой комнате, он был единственным, кто не выглядел заболевшим. Второй мальчик, такой же маленький и беззащитный, лежал сейчас навзничь на своей кровати, и всё его канареечно-жёлтое одеяло было залито кровью. Он был в сознании, но его мутные, полные боли глаза, устремлённые в потолок, казались безвольными и странно остекленевшими. Гермиона растерянно смотрела на неподвижно застывшую на кровати фигуру, понимая, что никак не может вспомнить имени мальчика. «Джарвис? Джервис?» — мозг превратился в какую-то кашу. Она не готова была к тому, что сейчас видела. Наверное, она уснула в кабинете профессора Снейпа и ей снится кошмар, так похожий на дешёвый фильм ужасов про вампиров… Гермиона зажмурилась, надеясь прогнать видение, и тут же услышала голос мадам Помфри:

— Мисс Грейнджер, пожалуйста, помогите мне!

Гермиона испуганно распахнула глаза и увидела, что медиковедьма осторожно опускается на колени между кроватями. Ещё один мальчик сидел на полу, привалившись спиной к стене, увитой зелёным плющом. Пижама на нём была расстегнута, и Гермиона поняла, что вся его грудь покрыта красными буграми проступающей чешуи. Было страшное ощущение, что ребёнка сварили заживо. Мадам Помфри осторожно пощупала его пульс и тихо сказала:

— Ритм ровный. Пожалуйста, дайте ему жаропонижающее и примените очищающее заклинание, не нужно, чтобы другие дети видели всю эту кровь.

Она положила колбу с лекарством на край кровати и встала.

Четвертого мальчика на руках держала сидевшая на кровати Помона, он был самым старшим из них и его Гермиона знала хорошо. Джеймс Хиггс — вся его родня училась на Слизерине, две старших сестры и брат. «Как Сириус», — невольно промелькнуло у Гермионы в голове. Мальчика била сильная дрожь, и мадам Спраут с трудом удавалось удерживать его сотрясающееся в конвульсиях тело. Её круглая шляпка упала на пол, мантия была вся перепачкана кровью, на бледном, землистого оттенка лице застыло не менее испуганное выражение. Она наколдовала для Хиггса деревянный черенок размером с волшебную палочку, и мальчик стискивал его зубами. Из-под неплотно сжатых, кривящихся губ по подбородку стекала слюна.

— Он чуть не проглотил язык, — дрожащим голосом сказала мадам Спраут, и Гермиона поняла, что декан Хаффлпаффа беззвучно плачет.

— Помона, положи его на кровать! — голос медиковедьмы звучал спокойно и уверенно. — Мисс Грейнджер, вас ждёт пациент.