Он доварил зелье к 8 вечера, аккуратно прибрал за собой лабораторию, достал из комода документы и деньги. Так или иначе, он знал, что в этот дом больше не вернётся.

А потом он поехал к Лиз.

Когда он добрался до места, в Эше было уже темно. Справа от дома тихо потрескивал электрический фонарь. В ветвях большого раскидистого тиса шелестел ветер.

— Джерри? — удивилась Лиз, открывая ему дверь.

Джерри вошел внутрь и сразу, в прихожей, не позволяя ей пройти в гостиную, тихо спросил:

— Зачем?

Лиз подняла на него непонимающий взгляд, хотела ещё что-то сказать, а затем мертвенно побледнела.

— Ты видел новости? — спросила она севшим голосом.

Джерри кивнул.

Немного помедлив, она осторожно коснулась его руки, а затем отвернулась и пошла в гостиную. Села на стул, и как-то совсем по-детски сложила руки на коленях. Джерри прошёл за ней следом и остановился в дверях комнаты.

— Он это заслужил, — сказала Лиз, глядя прямо перед собой. — Он бил жену и издевался над ребёнком. Кто-то должен был его остановить.

— И ты действительно считаешь, что это выход? Что убийством можно решить проблему?

— А для чего ты тогда вообще сварил это зелье, Джерри? Разве не для того, чтобы поквитаться с этим ублюдком? Разве не для того, чтобы всё это прекратить?

— Мне нужно было куда-то выплеснуть свой гнев, — сказал Джерри, — и я не хотел выплёскивать его на людей. В этом мире дерьма хватает и без меня.

— Может, дерьма так много как раз потому, что мы ничего не делаем? — спросила Лиз. — Потому что наш гнев остаётся на кухне? Потому что мы терпим и ждём? Ждём, что всё наладится. Что жизнь станет лучше. Что они изменятся!

Лиз взяла с журнального столика карандаш и сжала его в пальцах.

— А они никогда не меняются! Мой муж избивал меня два года, пока я не решилась подать на него заявление. Бил, а потом извинялся, умолял о прощении, говорил, что любит. Я прощала, терпела из-за дочери, а потом всё повторялось снова и снова. Снова и снова!

Она на секунду прикрыла глаза и пальцы её, сжимавшие карандаш, побелели от усилия.

— А потом он спустил меня с лестницы и сломал мне четыре ребра и нос. Я не смогла позаботиться о себе, зато теперь я смогла позаботиться о других. И этот ублюдочный Ферл больше никогда не сделает такого со своей женой.

Джерри зашёл в комнату и, опустившись в кресло напротив, спросил:

— Где остальные зелья, Лиз? Где ещё два зелья, что я сварил?

— Я их использовала.

— Как? — дрогнувшим голосом спросил Джерри. Впрочем, он и сам уже знал ответ.

— Наркоманка и менеджер с твоего склада.

Джерри слушал, как она это говорит, и понимал, что в её голосе нет ни раскаяния, ни сожаления, ни страха.

— Когда я написала на мужа заявление, он от нас ушёл. Мы остались с дочерью вдвоем. Клиф, моей маленькой Клиф было четыре года, когда это случилось. Она много болела, я работала, как проклятая, но на лекарства уходили все наши деньги. И на сиделку денег не было. Я часто опаздывала на работу, брала отгулы, много больничных, — Лиз замолчала, сглотнула и заговорила вновь: — Никто не хочет держать на работе женщину с больным ребенком. Тебе ли не знать, Джерри, как сложно найти работу, когда ты ущербен. Мы переезжали снова и снова, наше жильё становилось всё хуже и хуже. А потом меня поставили на учёт в социальную службу, и мой инспектор сказала, что если я ещё раз потеряю работу, они заберут мою Клиф. А потом меня снова уволили, — Лиз заплакала и зло вытерла ладонью слёзы. — Я умоляла менеджера магазина, где я работала, дать мне второй шанс. А он сказал, что я должна раздвинуть для него ноги, если хочу, чтобы он меня оставил. Он трахнул меня прямо в подсобке магазина, на мешке с овощами. А потом делал это снова и снова… ещё два месяца…пока они не забрали у меня Клиф. Инспектор сказала, правила стали жёстче, и наше с дочерью жильё не соответствует их нормам. А потом дочка умерла…

Джерри поднялся из кресла, сходил на кухню и принёс ей воды.

— Они никогда не останавливаются, — сказала Лиз, выпивая стакан залпом. — Сначала твой мистер Джимс забрал бы у тебя все деньги, а потом трахнул бы тебя в подсобке на мешке с овощами… И делал бы это снова и снова…

Она поставила стакан на стол и зло добавила:

— Теперь я изменилась, Джерри! Я отомщу им за всё что они сделали, за свою сломанную жизнь, за дочь, за всех тех, у кого просто не хватает сил… И я буду делать это с ними снова и снова!

— Тихо, Лиз, — сказал Джерри, бережно беря её за руку. — Тихо. Не плачь. Теперь все будет хорошо.

Лиз закрыла глаза и, откинувшись на спинку стула, тихо уснула.

А потом он её отпустил…

*

Снейп стоял на ступеньках Министерства и смотрел на дождь. Всё, что он мог в этом деле, он сделал. Дальше осталась работа только для магловской полиции и Аврората.

Из Америки на Элизабет Хиллард прислали достаточно материалов. Протоколы о задержании мужа. Документы о лишении её родительских прав… Выписку из психиатрической клиники, где Элизабет Хиллард провела два года. И копию свидетельства о смерти её дочери. Впрочем он догадывался, что Джин придётся собрать ещё немало доказательств.

«Exponendo animam».

Зелье обнажающее душу перед Богом.

Снейп не знал, почему их таинственный зельевар так поступил. Почему он выбрал именно этот путь. Может, потому что считал, что Лиз Хиллард никогда не остановится?

— Он её отпустил, потому что она была ему дорога, — тихо сказала ему Джин, когда они прощались в атриуме Министерства. — Позаботился о ней как смог. Это зелье… — она замялась. — Он выбрал его не случайно. Думаю, наш зельевар знал, что внутри окружавшей Лиз тьмы всё ещё где-то прячется свет, и очень хотел, чтобы Бог тоже это увидел…