– Чему тут радоваться-то? – не понял Ара.

– Тому, что служить среди взвода телеграфисток мне было гораздо приятнее, чем среди этих оболтусов. Я снова стал печатать на их машинках стихи и тут же посвящать их дамам.

– Короче, зажил на широкую ногу! – заржал Бизон.

– И вот когда ко мне на днюху приехали те мальчишки из Города, – продолжил Виталий, – они и выказывали в общении со мной то уважение, которое я вызывал у всего нашего призыва ещё в армии. Вот девушки, видя их отношение ко мне, и поняв, кто тут среди них главный, и стали меж собой за меня бороться.

– Повезло тебе! – критически усмехнулся Банан.

– Вот она орала тут ночью, как звезданутая! – продолжил Виталий выворачивать из карманов памяти леденцы трескучих фраз. – Всю спину мне исцарапала, мазохистка хренова.

– Это она другим твоим поклонницам пламенный привет передавала, – усмехнулся Банан. – Метила территорию.

– Вот животное! – возмутился Бизон.

– Я уже слышу, через стену, мамаша бродит по хате, как пришпоренная, кричу ей: «Заткнись ты!» А ей побоку.

– Ты бы ей по вывеске съездил, – сочувственно посоветовал Бизон.

– Да, я пробовал. И не раз! Она ещё больше орать стала, – усмехнулся Виталий и нажал на «пробел» паузы. – Это её только возбудило! – выхлестнул он и дрябло затрясся на кочках смеха.

Остальные вразвалку поскакали за ним.

– Ну, ещё бы! – заржал Банан. – Ведь только когда ты бьешь женщину или не обращаешь на нее особого внимания, она начинает верить в то, что ты действительно сильная личность. А не очередной подкаблучник.

– Не просто верить, – усмехнулся Бизон, – а убеждаться в этом на практике. С каждой затрещиной!

– Или – пощечиной равнодушия, – благодушно усмехнулся Банан. – Ведь если ты даже просто не особо-то к ней расположен, то это означает для неё лишь то, что у тебя есть и другие варианты.

– И желая быть вне конкуренции, начинает наглядно доказывать тебе их несостоятельность, – усмехнулся Виталий.

– Ведь даже если она тебе действительно не особо-то и нравится, – подхватил Бизон, – она настолько влюблена в себя, что, в глубине своей чуткой к себе души, просто отказывается в это верить.

– И правильно делает, – усмехнулся Банан. – Ведь всё познается в сравнении. В твоем подсознании.

– И она начинает бороться с призраками, – с восторгом подхватил Бизон, – которые пленили твоё воображение.

– Угнав тебя от неё в рабство, – с улыбкой подтвердил Банан.

– И желая тебя освободить, – усмехнулся Бизон. – Помочь тебе, дурашке.

– Рассеять ложные иллюзии и обещания, – дополнил Банан, – внушенные тебе другими вариантами.

– Пытаясь их реализовать на практике. Доказывая, что она среди них всех самая что ни на есть настоящая! – подхватил Бизон. – И что с ней-то всё у тебя будет уже по-настоящему!

– Но ровно до тех пор, – усмехнулся над ними Виталий, – пока ты не развеешь все свои ложные по отношению к ней иллюзии тем, что покоришься. Её волшебной игре.

– Став её пламенным поклонником, – подтвердил Банан.

– Чтобы начать вытирать об тебя ноги и постепенно забыть обо всех своих обещаниях. Поэтому-то с ними важно не упускать момент и инициативу. И пользоваться их услугами во всей их артистичности, но – не допуская того, чтобы они решили, что ты уже у них в кармане. Их маленькая карманная собачка, которая что-то там о себе такое тявкает, чего-то требует. Нужно, как в сексе, – поучал Виталий, – постоянно сдерживаться и уметь растягивать это удовольствие.

– Неважно даже, имеет твоя сдержанность под собой реальную основу или чисто иллюзорна, ей гораздо важнее повысить свою самооценку, которую ты своим рассеянным отношением ущемляешь, – усмехнулся Банан. – И начинает стараться изо всех сил!

– Не ради тебя, не обольщайся, – усмехнулся над ним Бизон. – Ради себя, любимой.

– А не ради той, на которую ты не обращаешь особого внимания, – ответил ему с усмешкой Банан. – Пытаясь внутренне от неё отвлечься. Доказав тебе, что она – совсем не та, за которую ты её наивно принимаешь. Абстрагироваться и вытеснить твою иллюзию за пределы своей психики в пространстве своей игры. Где ты – лишь её подмостки. Становясь действительно волшебной!

– А между делом, так, заодно и покорить тебя, – усмехнулся над ним Бизон. – Раз уж ты не просто залетный зритель, но ещё и возомнил себя её критиком!

– Или просто начинает тебя корить, – вспомнил Ара.

– Это один из их приемов, – усмехнулся над ним Банан. – Тех, кто не способен на большее.

– Не от большого ума! – усмехнулся Виталий.

– Делая вид, что они умнее тебя, – добавил Банан. – Раз они замечают твои ошибки.

– Не желая исправить самую главную ошибку, – усмехнулся Бизон, – себя.

– Ошибку природы! – с усмешкой выпалил штамп Виталий.

– Ошибками не рождаются, – поправил его Банан, – ошибками становятся. Вот замечая это в твоих глазах, обращенных уже не к ней, а к небу – в сферу возможного, они и пытаются исправиться. Дотянуться до неба, до идеала!

– Танцуя перед тобой, как балерина, – усмехнулся Бизон. – На кончиках пальцев ног!

– И каждая – на свой лад! – усмехнулся Ара.

– Поэтому-то мы и выбираем в жизни более ладную, – мечтательно улыбнулся Банан.

– Более замечательную!

– А потом, чисто, чтобы Аня о себе не воображала и не думала, что я уже у неё в кармане, говорю: «Не хотел тебе говорить, но у меня жена на Болоте, ребёнок. Два года скоро». А она: «Два года?!» – продолжил Виталий, комментируя телегу выпуклыми жестами, – сразу забычилась, скомкалась. Потом кричит: «Вот мне не везёт, с кем ни познакомлюсь, все женатые!»

– Вот она ловко эту фишку схавала! – восхитился Банан её наивностью. – Так это ты ту «жабу» с Болота сюда притащил?

– Ну а кого же ещё? – усмехнулся Виталий. – Нужно располагать своим прошлым опытом для того, чтобы быть более убедительным. И если врать, то – от всего сердца! – засмеялся он. – Чтобы тебя не обвинили во лжи, когда ты начнёшь завираться.

– Превратив эту жабу в лягушку-царевну! – усмехнулся Банан. – Ожидающую на Болоте своего принца.

– И чем достовернее история, тем более искренне она выглядит, – пояснил Виталий. – Иначе никто тебе не поверит.

– Даже ты сам! А через это и – другие, – усмехнулся Банан. Решив взять этот приём за основу своего литературного таланта.

Ара в обнимку со своей маниакальной чувственностью похотливо залёг под забором молчания.

– Ара, ты чего, балдеешь, что ли? Чё, балдёжные настали дни, да?! – вспомнил о нём Виталий. – Ты смотри, не балдей тут.

– Да я и не балдею, – усмехнулся в ответ Ара, которому неприятно было данное ему Виталием прозвище. За то, что его отец был метис по материнской линии, гиперболой восходящей в Грузию. – Я просто о семье задумался.

В развенчанное окно врывался слабый аромат дикорастущего жасмина, что цвёл у виталлия под окном. И под пинками сквозняка убегал в приоткрытую дверь. Надушенный хрустальными узорами тюль серебристо подрагивал от его кольцевых набегов.

– Что, поехали на море съездим, чего тут балдеть по беспантовой? – внёс Виталий предложение в повестку дня, иже наблюдая в окно, как льнёт и плавит всё и вся горючий зной.

Последний аргумент, видимо, и заставил их бездумно согласиться. И ненавязчиво закивать, отметая возможные прения по данному вопросу.

Банан, выстелив разлапистый дымовой занавес, щелкнул сигарету в дыру окна. И она, безумно вспыхнув, сгорела в раскалённом воздухе, как страстоцветный метеорит в атмосферном излёте.

Всасывая сощуренными от светоперепада глазами родниковые потоки небесной сини, прошли они, набивая уши тучной пылью расхожей фразеологии, мимо измождённых жарой взмякших прохожих в воскресный гонор остановки.

Поймали за хвост машину и, нырнув в её утробный полумрак, пожелали «с ветерком» на взморье.

Гоняя клёклые хороводы подорожных думок, самоходом выползавших из тёмных углов подсознания, да развязно покуривая с моментального согласия душевного водилы, аще ли наблюдая в окошки с полузаглоченными стёклами, как извивается окрест лихо петляющего бездорожья пёстрый дракон пейзажа, докатились они до раскалённой подковы стопятовского пляжа.