– А-а! Бананище! – воскликнул герой с мозолистым сердцем. – Ну, чего стоишь? Проходи! – разрешил он. – А где это ты вчера западал? – спросил Виталий, вероятно имея в виду день своего рождения. – Тут такая тусня была! Мальчишки из армейки подтянулись. Вот вчера кураж был! По всему городу фест устроили. На базаре крышевому табло помяли! Вот я вчера исполнял! – восхищаясь собой, заливался Виталий.

– Что ж то за крышевой такой? – спросил, заходя, Лёха, на ходу удрученно натягивая социальную маску «Банана», каким его звали в этом кругу общения.

– Вот такой крышевой, – выдал «заключение» Виталий.

– А я снова в числах заблудился. А когда очнулся, было поздно. Хотел тебе в подарок «командирские» с самолетиком купить, да не нашел. А другие не стал, не в тему. Ты ведь служил в авиаполку.

– Я не нашу часов, – обрубил тот проросток в сияние сферы благородных устремлений. – Ладно, пойдём, кое-что покажу.

И машинально сунув друг другу стальные сенсоры, проникли в дом.

– Да-а-а! – Попытался, впрочем, безуспешно, из-за отсутствия переднего зуба, театрально присвистнуть Банан. – Кто привёз, папик? – Глядя как Виталий нежно, как не всякую в его жизни женщину, поглаживал призывно блестящие огромные черные кожаные кресла, брошенные посреди комнаты.

– Да кого… Знаешь, где мы их нашли? В «Туристе».

– Хм-м! – в усмехнулся Банан, вспомнив как Виталий по всему городку безутешно мыкался в поисках злополучных кресел.

– Ну что, давай их расставим? Сейчас Бизон дожует свой салат, да придёт, поможет.

Когда выпуклые кресла были вбиты по углам у окна, а мебель с потом пополам задвинута на новые рубежи – обрюзгший диван у левой, секретер у правой стены – явился довольный, слегка зардевший хлебосольным румянцем в щеках ротвейлера Бизон, делая челюстями сосредоточенный вид. Мол, из-за стола сорвался.

– Где ты был, Бизон? – онедоумел Виталий.

– А чего ты не подождал? – отработал Бизон, для убедительности ковыряя пальцем во рту и, на пухлый миг овив банановую руку талым щупальцем, с порога прыгнул в правое кресло. – А клёвы кресла, а?

– Ага! – согласился Банан, запрыгнув в левое.

– Чего ты сел? – упрекнул Виталий Банана. – Пойдём, сперва, руки помоем.

– В натуре, – повёлся Банан и, неохотно поднявшись, двинул к двери.

– А клевы кресла, а? – на рекламу бросил Виталий, прыгнув на его место.

– Вот гад!

– Бывает, – утешил его тот, сгребая с журнального столика, всунутого в меж кресельную промежность, пачку сигарет. – Я потом помою.

Банан, гнило ухмыляясь, вышел из комнаты Виталия, наспех сотворенной из веранды, и зашел в центральную часть дома, где единолично изживала свои одинокие вещие дни его маман.

Ноздри продрало отстойным воздухом старческого говенья. Но он, не подав и вида, спешно ополоснул руки и даже зачем-то сказав «спасибо», щелкнул в обратку.

– … кстати, должна позвонить сегодня, – услышал Банан, открывая дверь.

– Кто? – Взлетел он бровью.

– А-а… Я и забыл с этими креслами, – начал Виталий. – Вчера мамка зовёт к телефону: «Тебя женский голос!» Я думал, это те жабы с «Болота», помнишь?

– Ну, – нетерпеливо поддакнул Банан, подсаживаясь на раскладной стульчик к столу.

– Я иду и по ходу отмазку уже придумываю. А на фиг эти жабы нужны мне на дне рождения? Подымаю трубку, Аня с Белкой! Полагай?

– Аня? – удивился Банан. – С Белкой? Ещё помнят?

– И не только помнят. Мы вчера с ними и куражились.

– Ни фига! – ошалел Банан от неожиданности.

– Сегодня опять должны прийти. У тебя как по деньгам?

– Да, я взял пару соток.

– Чё-кого, подсидим сегодня, – сказал Виталий и кинул обглодыш сигареты в открытую «варежку» окна.

– А как же твоя любовь? Как же Ада? – усмехнулся Банан с гримасой наработанного удивления.

– Любовь? Настоящая любовь – умеет ждать, – стебанул Виталий. – Да и неудобно как-то. Болич мне уже вроде бы как другом стал.

Болич приходился Аде сожителем, резинка связи с которым растянулась уже на пару годовых витков. Видимо, пресытившись Боличем, Ада и повелась на Виталия, как на свежий кус худосочного мяса с франтующей ядрёнкой. Тем более, что после разговора с Виталием в ней опять взыграли трубы тех впечатлений, что Виталий оставил ей почти два года тому назад, протяжно призывая оставить Болича. И продолжить крутить тот роман, которым Виталий крутил Адой до самого своего ухода в армию.

Поняв это, Банан по инерции ещё раз зациклено усмехнулся, и из памяти самострелом выскочила одна сценка. Он слепо посмотрел на улицу своим туманным шаром и в мгновение ока ещё раз пересмотрел её на ускоренной перемотке по узкоформатному экрану окна.

– Вот она! Тормозни её, я прикинусь.

– Ада, Ада! – закричал Банан в окно. – Подожди секундочку! Буквально пять сек!

– Что такое? – Повернула Ада акварельно расписанную миниатюру своего тела, стоя метрах в пятнадцати от дома Виталия, на дороге.

– Ада, одну минутку! Сейчас всё решится!

– Не угорай так! – бросил Виталий.

– Она всё равно не поймет, – усмехнулся Банан, посмотрев как Виталий со скоростью духа на утреннем подъёме пытается вдеть себя в черные брюки, туфли и свой малиновый пиджак. При помощи которых Виталий организовывал в глазах самок иллюзию «доминантного самца». Подумав с улыбкой о том, что разница между реальностью и симуляцией полностью стирается в явлении. А поскольку симуляция это то, что призвано оказывать на нас конкретное воздействие, то это и есть атрибут действительности. Таким образом, действительность, как экзистенциальная мода, есть стихия. И лишь разумная организация наделяет её онтологическим статусом реальности, позволяя обслуживать и подчиняться человеку, служа ему для краткосрочных целей. А это и есть симуляция. Именно поэтому любой вымышленный образ и воспринимается нашим подсознанием гораздо реальнее, чем банальная серая действительность. Чем и пользуются рекламщики, внушая нам свои иллюзии, дизайнеры, и вообще все те, кто создает то, чего никогда до этого не было, а теперь – есть. Заставляя нас это есть. Да ещё и причмокивать!

Но долгое отсутствие тренировки сказало о себе устами Ады:

– Ну, что там?! – беспомощно озираясь, крикнула она, натянув на невнятное беспокойство маску нетерпения.

– Ада! Ада! – тормозил её Банан. – Поимей уважение к моему терпению, я только ради тебя здесь исполняю!

– Обломись гнать! – крикнул Виталий, бросаясь в растопыренные руки своей судьбы.

Как на экране телевизора, в окно было видно, как Виталий, как обычно, о чем-то учащенно жестикулировал.

Банан врубил «шарманку» и, закурив, упал спиной в блекло-красную яму старого просиженного кресла.

Через пару минут обернулся потерянный Виталий.

– Ну, что? – Затушил сигарету Банан.

Виталий контужено осмотрелся, молча сел на диван, достал сигарету и, глубоко осмотрев дыру окна, подкурил. И лишь потом ответил:

– Хрен пойми что, – растерянно констатировал Виталий. – Вообще, пургу нёс какую-то.

– Как это? – удивился Виталию-такому Банан. Ведь он ещё до службы в армии, в шутку, прозвал его «Экспэбэ». Эксперт по бледным леди.

Немного о чём-то помолчав, Виталий отвесил, непонятно и глупо улыбаясь:

– Кажется, я влюбился.

И это было последнее, что удалось вытащить из него щипцами вопросов.

– А ты как, Бизон, сегодня у бабки ночуешь? – продолжал разговор Виталий.

– Да нет, – отработал Бизон от возможной издержки, – у меня сегодня ещё одна стрелочка на Пади. Надо к одному шершню заскочить.

– Тёмные дела? – бросил Виталий, скорчив рот в презрительной усмешке.

– Да нет, это по другой части, – отработал Бизон.

Виталий только одержано поморщился.

– Пойду я руки помою, – сказал Виталий и двинул на выход.

– Мы лучше подопьём сегодня, – дополнил Банан. И пыхнув дымом, бросил пачку на стол вместе с огнивом. – А, Виталя?

Но Виталий уже хлопнул дверью.