«Знай, мой друг, вражде и дружбе цену…»
«Ну какая может быть цена у дружбы, – размышлял я. – Ведь дружба – бесценна!»
А потом я подумал о том, что дружим-то мы с Витькой давно, чуть ли не всю жизнь, а я до сих пор ничего достойного нашей бесценной дружбы не сделал. И понял, что не успокоюсь до тех пор, пока этого не сделаю.
Только вот что?
Что я могу сделать?
Наверное, то, что Витька любит.
Ну, например, как было бы здорово, если бы прямо сейчас, в тридцатиградусный мороз, я пришел бы к нему с арбузом или дыней. Положил бы на стол этот арбуз или дыню и сказал:
– Это тебе, Витька. Ешь!
Достойно бы это было дружбы? Конечно. Только вот денег ни на арбуз, ни на дыню у меня нет. И заработать их пока не могу. Выходит, надо что-то другое придумать. Да и вообще, не фруктами же одними жив человек.
И стал я размышлять, чем бы порадовать Витьку. Какой бы сюрприз ему преподнести, чтобы он меня всю жизнь после этого вспоминал. Чтобы через много лет говорил своим внукам:
– Вот был у меня друг Леха, так он такое придумал!
Но что, что, что я могу придумать?
Время шло, а в голове – ни одной мысли!
С расстройства я пошел на кухню пить чай и так задумался, что ударился головой о шкаф. И вдруг вспомнил, что Витька каждую перемену к Никулиной пристает. То за косы дергает, то бумажки рвет и за шиворот бросает, то подножки подставляет. Почему? Ну, тут и гадать не надо: если мальчишка так себя ведет, значит, он в эту девочку влюблен. Проверено на себе: когда мне Комарова нравилась, я не только ее за косички дергал и подножки подставлял, но и подбрасывал в рюкзак всякую ерунду. Так хотелось на себя внимание обратить! Один раз даже огромного паука подбросил! Вот крику-то было! Конечно, мне потом за это здорово влетело, но за Комарову и пострадать не обидно, она красивая. А Никулина… В веснушках вся, губы – вареники. И что Витька в ней нашел?
И тут я понял, что я должен сделать. Как друг. Для Витьки. Это такое дело… Настоящее. Достойное дружбы.
Я оделся и пошел к Никулиной.
По закону дружбы
Пошел к Никулиной… Это, конечно, громко сказано, потому что от нашей квартиры до квартиры Никулиной два с половиной шага – живем на одной площадке. Но если бы даже она жила на другом конце города, я все равно бы к ней пошел. Во имя дружбы.
Дверь мне открыла сама Никулина.
– Привет, – говорю, – Лена. Уроки сделала?
– Сделала, – отвечает, а глаза у нее круглые стали, как два пятака. – А ты что, задачу решить не можешь?
– Вот еще! Я ее еще три часа назад решил.
– Странно, – сказала Никулина. – Уроки-то час назад закончились. А у тебя что, случилось что-то?
– Да нет, – отвечаю. – У меня все нормально. Просто решил тебя на горку позвать. Прямо сейчас.
Глаза у Никулиной стали еще больше, а губы – еще толще. Раньше-то я к ней не только не заходил – встретив в подъезде делал вид, что ее не знаю. Очень мне надо на какую-то девчонку внимание обращать. Тем более – на одноклассницу.
– Я вообще-то еще уроки не все сделала, – говорит Никулина. – Может, потом сходим?
Конечно, если бы дело не касалось нашей с Витькой дружбы, можно было бы и потом сходить. Но сейчас откладывать было просто нельзя. И я сказал:
– Успеется! Покатаемся минут пятнадцать, и – за уроки. Врачи говорят, что после прогулки в сто раз легче делать уроки.
Никулина вздохнула и пошла одеваться.
Мы вышли на улицу.
И тут я стукнул себя по лбу.
– Вот балда! – сказал я. – О Витьке-то забыл! А он меня ждет! Давай вместе сходим.
– Неудобно как-то, – говорит Никулина. – Может, сначала позвонишь, скажешь, что ты не один.
Я сунул руку в карман, нащупал телефон.
– Тьфу ты, телефон-то я дома забыл! – А что я еще мог сказать? Звонок Витьке в мой план не входил. – Да ладно, – говорю, – Витька свой парень, он даже обрадуется, что я не один пришел.
Никулина удивленно на меня посмотрела, и мы двинулись к Витьке.
Пока все шло по плану. Еще немного – и я сделаю для него что-то, достойное дружбы. И от этого мне так радостно стало, что я запрыгал по-кенгуриному и запел:
– Тра-ля-ля! Тра-ля-ля!
Представляю, как Витька удивится, когда до него дойдет, что я давно понял, что он неравнодушен к Никулиной. А то только и знает: «Ты ничего не видишь, ничего не замечаешь!»
Вижу, еще как – вижу! Тра-ля-ля! И я еще выше подпрыгнул и еще громче запел:
– Тра-ля-ля!
А Никулина смеялась и приговаривала:
– Ой, девочки, не могу! Ой, не могу!
И даже за живот схватилась.
А потом говорит:
– Какой ты, Леша, оказывается, веселый! А мне всегда казалось, что ты немного… как бы это выразиться… Мрачный!
Вот тебе и раз! Живем на одной площадке, а она не знает, какой я веселый! Вот уж кто ненаблюдательный!
А Никулина и говорит:
– И как ты, Леша, оказывается, высоко прыгаешь!
– Это еще что, – начал я и хотел рассказать, что однажды так прыгнул, что у соседей штукатурка посыпалась, но вовремя спохватился и добавил: – Вот Витька, тот… Тот даже на люстре повис…
Никулина замедлила шаг.
– С ума сойти!
– Да! – сказал я. – Такой Витька прыгучий.
Хотя, если честно, Витька и на пять сантиметров-то от пола прыгнуть не может. Но раз уж ему нравится Никулина, то… Пусть Никулина думает, что Витька прыгает выше, чем я.
Незваные гости
Дверь открыла Витькина мама.
– А Витя сейчас выйдет, – сказала она. – Он душ принимает. Как обычно после тренировки.
Тьфу ты, я и забыл, что по понедельникам Витька ходит на секцию самбо.
Мы прошли в Витькину комнату.
– Книг-то сколько! – восхитилась Никулина. – А у многих сейчас вообще книг нет. По телефону читают. Или по планшету.
«Тоже мне, книг много, – подумал я. – Посмотрела бы, сколько книг у нас».
Но я не стал говорить об этом Никулиной. Пусть думает, что у Витьки книг больше, чем у меня.
И тут в дверях появился Витька. Я обомлел. Он был в трусах в красный цветочек и с махровым полотенцем на плечах.
– Привет! – увидев меня, сказал он. – Что такой невеселый?
Невеселый! Я даже шевельнуться не мог от неожиданности. Я даже не мог дать знак, что за его спиной стоит Никулина, которую, войдя в комнату, он не заметил!
– Клево! – сказал Витька. – Зря ты со мной на самбо не ходишь. Сегодня такие приемчики изучали. Хочешь, покажу? Вот только разомнусь немного.
Он бросил на кровать полотенце и быстро нагнулся, касаясь руками пола. Да так и застыл вниз головой. Потом медленно выпрямился и повернулся к Никулиной. А потом стремительно выскочил за дверь. Наверное, мама не предупредила его, что я пришел не один.
Никулина опустила глаза и покраснела. Так, что даже веснушек не видно стало. Хотя что тут особенного, подумаешь, человек в трусах вышел. Вон на пляже все в трусах ходят.
Чтобы Никулина перестала краснеть, я начал рассказывать ей про извержение вулканов – смотрел вчера по телеку. Конечно, не очень-то хотелось говорить про вулканы с какой-то там девчонкой, но что оставалось делать?
Никулина подняла глаза. Они, оказывается, были у нее зелеными в коричневую крапинку. Как будто бы тоже в веснушках.
И, кажется, я начал понимать, почему Витька так к ней неравнодушен.
Скверный характер
Тут вернулся Витька. Разумеется, в футболке и шортах. Лицо его было сердитым. Он молча опустился на стул. Я продолжал рассказывать про вулканы. Рассказываю, а сам думаю: и чего он такой злющий? Ну да, понятно! И как я сразу не догадался! Боится, что Никулина подумает, что я умнее его (хотя так ведь оно и есть!), вот и злится. И я сказал:
