Они спустились на берег и, за неимением лучшего места для лагеря, устроились под выступом низкой скалы. С моря дул влажный ветер, хотя не было по-настоящему холодно – во всяком случае для того, кто пешком шел в Шазмак зимой.

Из сухих веточек сплели ширму и поместили ее перед костром, чтобы скрыть пламя. Лиан неподвижно сидел в нише, а аркимы готовили еду и разбивали лагерь. Малиена в последний раз осмотрела его рану, так как она зажила.

– Она еще беспокоит тебя? – спросила женщина, сидя перед ним на корточках.

– Немного, когда я потянусь или сделаю резкое движение. Или после долгого дня.

– И это все? Тогда ты совсем вылечился. Мои старые кости также беспокоят меня каждый день.

– Старые? Я думал, что вы, аркимы, живете практически вечно. Как, например, Тензор.

– Некоторые – да, если несчастный случай или болезнь не оборвет их жизнь, – ответила Малиена.

– Как это получается? – поинтересовался Лиан.

– Не знаю. Просто мы живем долго, вот и все.

– Как и кароны, и феллемы, – продолжал Лиан, – и такие мастера Тайного Искусства, как Мендарк и Иггур, которые научились продлевать жизнь и нам, сантенарцам.

– Да, это так. Но срок жизни в моем роду не такой длинный, и я уже прожила больше половины. Но это меня не огорчает.

– Так сколько же тебе лет?

Малиена пристально посмотрела ему в глаза, и от ее взгляда Лиан смутился и отвернулся.

– И у моего, и у твоего народа об этом не принято спрашивать, даже такому любопытному летописцу.

– Прости, – сказал Лиан, чувствуя, что краска залила его лицо.

– Но я тебе отвечу. Я прожила более двух сроков средней продолжительности жизни сантенарцев и, если захочу и судьба позволит, проживу еще столько же. Этого достаточно.

– У тебя есть дети? – Она взглянула на луну.

– Пока что только один. Сомневаюсь, чтобы у меня хватило мужества завести еще одного. Ах, мой сын!

– Что с ним случилось?

– Мне бы следовало спросить об этом тебя. Ты видел, как он умер.

– Раэль? – Лиан чувствовал, что покрылся гусиной кожей.

– Раэль, – эхом отозвалась Малиена.

– Он п-помогал нам сбежать из Ш-шазмака. – Лиан прилагал большие усилия, чтобы не заикаться. – Он задержался, выводя из строя руль второй лодки, чтобы нас не смогли преследовать. Затем, когда он попытался взобраться на борт, его утащило под воду: течение было слишком сильным.

– Раэль был хорошим пловцом, – сказала она. – Может быть, таким образом он решил для себя неразрешимую дилемму.

– Мне помнится… как раз перед нашим побегом. Он был такой печальный. «Увы! – сказал он Каране. – У тебя есть твой дом и другая жизнь. Мне же некуда возвращаться». Карана так его любила.

– Они очень дружили.

– Раэль был самым благородным из всех, кого я знал, – с волнением произнес Лиан.

– Ах! Это такое горе! Я не могу говорить с тобой об этом. Пойдем со мной.

Он шел за ней по камням к морю. Малиена стояла на холодном ветру у кромки воды, и волны так шумели, что их разговор невозможно было подслушать.

– Расскажи мне о своем сне, – попросила Малиена. – Он тебе не снился больше?

– Лишь раз. Это был очень короткий сон: Раэль в своей комнате в Шазмаке. Он играл для меня там однажды. Но во сне он пел печальную песню кому-то, кого я не видел. Потом все изменилось, и зазвучало ужасное предупреждение. Я увидел там тебя и…

– Это мой сон! – воскликнула Малиена, закрывая лицо руками.

– Твой сон?

Руки Малиены опустились. Она отдалилась от него, замолчала, и Лиан подумал, что коснулся запретной темы. Затем она, очевидно, решила, что требуется объяснение.

– Я едва ли могу говорить об этом с чужаком, – прошептала она. – Это одна из самых интимных вещей. – Она взглянула на него, и Лиан увидел, что ее глаза увлажнились. – Порой мы, аркимы, если были очень близки, можем еще некоторое время общаться с тем, кто умер. Но как мог увидеть этот сон ты?

– Он играл тебе, – сказал Лиан. – Предостережение. Ты была совершенно неподвижна. Кажется, ты плакала. Это все. Так было оба раза.

Она вздрогнула, и лицо ее застыло.

– Общие сны! Погибель! Погибель!

В тот день Лиан больше не видел Малиену, и она не разговаривала с ним всю неделю, хотя он и ловил на себе ее взгляды, словно она искала у него на лице какой-то знак. И он догадывался, что она ищет: клеймо, которое бы показало, что в нем развивается Дар Рулька. Лиан смертельно испугался. Теперь он знал, что совершил роковую ошибку, когда замешкался в дверях виллы Тензора в Туркаде. Что аркимы сделают с тем, у кого есть подобная отметина, да еще в такие неспокойные времена?

Был первый день эндра – недели в середине зимы, по традиции считавшейся проклятым временем, недели дурных предзнаменований, когда благоразумные граждане предпочитали не выходить из дому и не принимать никаких решений. Оставалось всего три дня до хайта – самого непредсказуемого и опасного дня в году.

Мендарк со своими спутниками несколько часов прятался в туннеле, пока Таллия после длительных поисков не узнала у работника с пристани, что случилось. Их бот вместе с другими ботами Туркада ночью был в течение ночи конфискован солдатами Иггура. Беглецы опоздали со своим отплытием на один день.

Мендарк с трудом мог говорить – так велики были его страх и ярость.

– Это произошло из-за того, что я выполнил свой долг перед городом, – сдавленным голосом произнес он. – Мне придется просить хлюнов, чтобы они нас приютили. Какое унижение! А что если они откажут?

Мендарк зашагал в глубь туннеля, не замечая, что вокруг ног плещется вонючая вода, затем бегом вернулся к Таллии, которая беседовала с Торгстедом.

– Таллия, мне нужен бот сегодня вечером. Делай что хочешь, но раздобудь его. Торгстед! – Он понизил голос. – Ты всегда был мне предан. Тебе будет трудно справиться с тем, что я попрошу. Я на тебя надеюсь. Присматривай за Тилланом. Если нам нужно будет разделиться, готов ли ты пойти и следить за ним для меня? Притвориться, что предал меня? Я знаю, что прошу очень многого.

– Я это сделаю, – пылко пообещал Торгстед. – Сколько бы это ни продлилось.

Мендарк пожал ему руку, потом повернулся к остальным беглецам, неуютно устроившимся поодаль на подпорке, покрытой слизью.

– Ну что же, нельзя медлить. Вперед!

Было около полудня. Мендарк вел их через лабиринт небольших улочек, вдоль которых стояли дома из просмоленных бревен, мимо пакгаузов с деревянными стенами. Все это время дождь не прекращался ни на минуту. Почти сразу же к ним подошли два долговязых хлюна в длинной одежде, с резкими чертами лиц, покрытых грязью. Эти люди правили портовым городом и контролировали все, что разгружалось и загружалось на пристанях.

Первый хлюн, женщина, схватила Мендарка за руку. Тот сразу же остановился. Хлюнша в замешательстве трясла головой и издавала кудахтающий звук, как наседка. Речь хлюнов изобиловала подобными звуками, и ее трудно было понимать.

Глядя ей в глаза, Мендарк заговорил:

– Почтенная госпожа! Во имя нашего длительного союза и общих интересов я прошу убежища для меня и моих людей. Всего на один день.

Она пристально посмотрела на группу, все еще кудахтая, и глаза ее расширились в тревоге.

– Убежища, сейчас? Нет, нет, нет!

Она резко повернулась к мужчине с бородкой, заплетенной в косички, который нервно щелкал зубами.

– Пошли быстро! – воскликнул он и, рванув Мендарка за руку, потащил его в совершенно пустое помещение, представляющее собой куб из черной гниющей древесины. – Поспешите, вы все!

Пол в этом домике заливал начинавшийся прилив. Дождевая вода капала на головы вошедших сквозь щели в потолке.

– Оставайтесь здесь! – приказал хлюн. – Не открывайте дверь!

– Пойдем со мной, Магистр, – сказала женщина, подавая Мендарку свой плащ с капюшоном. Надев его, Мендарк последовал за ней.