Больше всего Аркадию не хотелось ложиться спать в комнате, где буквально час тому назад он видел призрака, так похожего на него. Поэтому, достав из ящика дивана плед и подушку, он лег в большой комнате, на всякий случай не раздеваясь. Оставил в спальне включенный ночник и немного приоткрытую дверь – так же на всякий случай. Прикрыв глаза и вспоминая все перипетии сегодняшнего вечера, Аркадий не заметил, как уснул. Иногда, добрая доля коньяка, принятая в необходимый момент, бывает как нельзя кстати.
Утро для нашего героя началось с монотонного звука, который словно острая игла проникал внутрь черепной коробки с назойливой периодичностью. С трудом разодрав опухшие за ночь веки, Аркадий, повернув голову, посмотрел вниз, откуда исходил этот скрипучий писк, и наткнулся на два огромных желтых глаза, смотрящие на него прямо из черноты ночи. Резко подскочив, Аркадий увидел, как черный сгусток неведомой энергии, только что глядящий сквозь него дьявольским прожигающим взглядом, метнулся в сторону окна и исчез за плотной тканью портьеры. Осеняя себя крестным знамением и читая вслух «Отче наш» Аркадий на цыпочках подошел к окну и резким движением отдернул занавеску. Резко подпрыгнув и издав истошное «мяу», кот стремглав бросился под диван и там затих.
– Афоня, ты? – только и сумел произнести Аркадий, хватаясь за грудь в области сердца.
Несколько минут он сидел неподвижно на полу возле окна, наблюдая за мерцающими звездами на маленьком клочке неба, которое можно было увидеть сквозь нагромождение на крыше труб и телевизионных антенн. Вернувшись к дивану, Аркадий нашел свой телефон, нажал кнопку включения экрана и посмотрел на цифры, показывающие время. Было без четверти пять утра. Слишком рано для того, чтобы вставать, и очень поздно для того, чтобы ложиться.
Не включая свет, наощупь он открыл стоящую возле дивана тумбочку, нашарил там пакет, в котором лежал тюбик зубной пасты, щетка в футляре и электробритва. Тихонько, стараясь не скрипеть, Аркадий открыл дверной замок и, осторожно ступая, на носочках стал пробираться в ванную. Приведя себя в порядок, он так же по-партизански проскочил на кухню, поставил на плиту чайник и стал завтракать. Залив кипятком пакетик «Майского», он нашел на полке шкафчика вазочку с пряниками, которые были очень кстати к не сладкому чаю. Ему, конечно, хотелось взять пару кусочков свежего батона, намазать их маслом и есть это все не спеша, запивая свежезаваренным ароматным кофе. Но идти в комнату за маслом и кофе совсем не хотелось, да и о свежем батоне приходилось только мечтать.
Достав из-под дивана порядком испугавшегося кота, Аркадий насыпал ему в миску корма и налил воды. А потом, вспомнив про лоток, долго искал наполнитель. Уже закрывая входную дверь в комнату, он, немного подумав, вернулся в спальню, открыв настежь шторы окна. Потом, прислонившись к холодному стеклу лбом, долго и пристально смотрел вовнутрь темного двора, пытаясь что-то рассмотреть в кромешной черноте. Единственное, что издавало слабый отблеск света и надежды, была лампочка над дверью парадного напротив. Еще немного подумав, Аркадий открыл антресоль платяного шкафа и, пошарив рукой, достал из его нутра свой старый театральный бинокль, заботливо завернутый мамой в кусок бывшей простыни. Быстро сунув его в полный, набитый бумагами портфель, Аркадий закрыл за собой обе двери и выскользнул из квартиры.
Ехать в институт было еще очень рано, заезжать перед работой домой он совсем не хотел. Поэтому, изменив привычный маршрут, чтобы больше прогуляться и подышать утренним осенним воздухом, Аркадий отправился к станции метро «Спортивная», чтобы потом выйти на «Садовой» и медленно пройтись пешком по Московскому проспекту. Ему очень хотелось сегодня как можно больше побыть наедине со своими мыслями и просто подумать. И ведь было о чем.
Вечером после работы он поехал к семье, на то было несколько причин. Первая и самая основная – поток сообщений от супруги. Вторая менее веская, но более рациональная – он очень хотел есть, а готовить себе ужин на кухне, толкаясь с полоумной соседкой, очень не хотелось. Была и третья причина, по счету третья, но по значимости для Аркадия она сегодня стояла на первом месте. Он хотел забрать с собой в квартиру матери все восемь блокнотов, в которых были его тайные мысли и стихи.
Так повелось еще со студенческих лет, Аркадий всегда носил с собой маленький блокнот и карандаш. А когда вдруг приходили рифмованные строчки или мысли, которые казались ему интересными, он записывал их. По мере того, как все странички в уже порядком потрепанном блокноте были заполнены его мелким почерком и вдоль, и поперек, Аркадий брал новый и, проставляя даты написания того или иного стиха или мысли, переносил их на чистые страницы, аккуратно выписывая каждую букву.
Старые же блокноты он сначала рвал на мелкие части. А потом, помня о том, что «рукописи не горят», долго по листику бросал их в пламя маленького костра. Костер он разжигал прямо возле контейнерной площадки, согласовав сие священное и в некотором виде жертвенное действо с дворником, предварительно умилостивив лицо, особо наделенное ответственными государственными полномочиями, маленькой чекушкой. И только после того, как последний клочок бумаги превращался в пепел, со спокойной душой возвращался домой. Так рождались его дневники, которые он никому никогда не показывал, даже супруге. Или даже можно было сказать иначе – упаси Боже, чтобы их увидела супруга. Аркадий иногда и сам боялся своих тайных мыслей, поэтому предпочитал хранить их в нижнем ящике своего рабочего стола, закрытыми на ключ.
И вот сегодня он решил, что пришла пора достать на свет Божий то, что столько долгих лет лежало в столе. Нет, нет, он еще боялся показать все это кому-либо, но после вчерашнего случая, который не могло быть просто плодом его воображения, Аркадию вдруг захотелось самому перечитать все.
Пока супруга накрывала на стол, он переложил все блокноты из ящика в свой любимый портфель, с которым не расставался ежедневно в течение нескольких лет. Потом они ужинали всей семьей. Перед тем как уйти Аркадий пошел в детскую, где упорный Борька корпел над своими тетрадками. Они немного поговорили на отвлеченные темы, после чего Аркадий потрепал сына по его вихрастой голове и поцеловал в темечко. Уже перед самой дверью он посмотрел на молчавшую большую часть вечера супругу. По ее взгляду можно было понять, какая буря кипит в ее душе. Но выбор был сделан, поэтому поцеловав жену в щечку, Аркадий, чтобы хоть как-то сгладить обстановку, произнес: «Наташенька, солнышко, ну ты же знаешь, как мама любит Афанасия, я бы забрал его домой, но ведь у Софочки начнутся проблемы, а доверять этого черного прохвоста ведьме за стеной выше моих сил. Ты же знаешь, что таки мама этого не вынесет. Всего пара-тройка дней, и я буду весь ваш. А теперь прошу меня извинить, ибо мне действительно пора».
Он захлопнул дверь и неспешным шагом стал спускаться по лестнице вниз, для чего-то считая ступеньки. Иногда он сам ловил себя на мысли, что делал это неосознанно, но, быть может, на то были иные причины, совершенно не поддающиеся никакой логике.
Добравшись до квартиры маменьки, Аркадий присел на скамейку, благо она еще не была занята ватагой подростков. Предварительно достав из портфеля театральный бинокль, он в течение нескольких минут рассматривал окна своих комнат. Ничего сверхъестественного, по его мнению, там не происходило. Он еще немного побродил по двору, обратил внимание на одинокую ворону, сидящую на балконе второго этажа, – после вчерашнего потрясения Аркадий склонен был в каждом предмете видеть нечто потустороннее, – но ворона действительно следила за ним взглядом. А может, просто ей больше не за кем было следить, ведь все входившие в нутро двора тут же растворялись в дверях парадных, и только он слонялся без дела туда-сюда, чем и вызвал у пернатой твари такой к себе интерес.
Чуть погодя он все же поднялся в квартиру. Практически крадучись, словно вор, он открыл входную дверь и понял, что можно проскочить незамеченным. Аркадий даже в свои сорок пять все еще боялся лишний раз встретится взглядом с этой ведьмой, так за глаза он называл Веру Карловну.
