Удовлетворенный моей реакцией, он едва заметно кивает и бросает полено в костер, а я набираю полную грудь воздуха, поймав себя на мысли, что все это время не дышала вовсе.

А дальше происходит то, чего я никак не ожидаю. Одним метким ударом ноги он пинает пойманную дичь в мою сторону, а затем, подойдя ближе, прямо в тушку птицы показательно вонзает свой нож. При этом дикарь не выглядит агрессивным, напротив, это скорее похоже на жест примирения. Иначе с какой стати после нападения ему доверять мне еще и холодное оружие?

Он что, хочет, чтобы я ее приготовила???

Мои глаза лезут на лоб от удивления. Да я за всю свою жизнь ничего подобного в руках не держала, и даже не представляю, с какой стороны к этой иноземной пучеглазой куре подступиться!

Нет, я, конечно, помню, как родители покупали в супермаркете готовые разделанные тушки индейки, чтобы запечь их на рождество. Но мне тогда было меньше десяти, да и готовилась птица в духовом шкафу. А потом, когда я попала на корабль к нордианцам, для того, чтобы получить свой дневной рацион, достаточно было просканировать сетчатку глаза у специального аппарата и вовремя подставить поднос.

Сам дикарь не задается вопросом, как я это буду делать, и умею ли вообще. Подхватив топор, он направляется к выходу, чтобы пополнить до темноты запасы дров. Проливной дождь и вспышки молний его не останавливают, да и от голода, в отличие от меня, он, похоже, совсем не страдает.

– Ну конечно, пока охотился, уже успел заморить червячка, а то и не одного, – нервно усмехаюсь я, обращаясь к Бруку, и тот по-собачьи улыбается, кивая приоткрытой пастью с высунутым языком.

Натерпевшиеся за день пальцы и сгибать-то больно, не то что общипывать птицу. Но делать нечего. Прежде чем готовить, теоретически нужно довести ее до состояния той самой тушки из супермаркета, чем я и занялась.

Без чертыханий и прочих ругательств не обходится. Кажется, эти проклятые перья облепили меня с ног до головы. Я уже реально отплевываюсь ими, а дело все не движется. В какой-то момент у меня начинает хоть что-то получаться, и я стараюсь дальше, подстегиваемая надеждой нормально поужинать.

Дикарь, вернувшийся в пещеру с огромной стопкой дров, мои успехи не находит занятными. Даже напротив, окидывает меня таким взглядом, будто я умалишенная, но при этом не вмешивается.

Продолжает воспитывать? Ясно.

Ничего. Если не домучаю, я эту куру просто сварю и все равно съем, пусть даже с перьями. Все лучше, чем его вонючие червяки.

Бросив поленья в кучу, мужчина первым делом стягивает с себя мокрую куртку, хорошенько встряхивает и развешивает сушиться на специальную веревку. Оказывается, в этой пещере имеется и такая. Затем подходит очередь футболки, облепившей его тело будто вторая кожа. Ее он тщательно отжимает и проделывает те же процедуры.

Я стараюсь не пялиться на него – слишком много чести. Но пока он стоит ко мне спиной, позволяю себе поднять голову и неожиданно залипаю. Разглядываю, как в свете костра по его крепкой спине скатываются дождевые капли, и как гармонично смотрится необычный черный рисунок, переходящий с плеч на лопатки, подобно крыльям.

В какой-то момент мужские руки опускаются ниже, к застежке штанов, и тут он резко оборачивается, вспоминая о моем существовании. Пойманная на подглядывании, я не успеваю отвести взгляд, и дергаюсь от испуга. Нож соскальзывает. Острое лезвие, прочертив по перу, но так и не подцепив его, вонзается прямиком в мой палец. Я вскрикиваю, наблюдая, как по ладони спускается яркая струйка крови. Перед глазами плывут круги.

Черт бы меня побрал вообще смотреть в его сторону! И чего я там не видела?

– Мейди, – или что-то вроде того неожиданно выдает он на своем, глядя на меня, как на тридцать три несчастья, свалившиеся на его голову.

– Дана, – приподнимаясь стучу себе в грудь, и вновь повторяю имя. В конце концов, познакомиться можно и без переводчика.

Но то ли дикарь меня не понимает, то ли ему имя мое не понравилось. В итоге он качает головой и уже сам стучит мне в грудь, повторяя:

– Мейди.

Ладно, хрен с тобой, Мейди, так Мейди. Надеюсь, это не какое-то ругательство. Хотя, если даже так, я все равно никогда этого не узнаю.

Подхватив мою руку, помимо пореза покрытую занозами и ссадинами, он будто бы меняется в лице.

Неужто сжалился?

Тащит меня к ведру с водой, помогает промыть рану, дает промокнуть какой-то тряпкой. А ведь я и не просила, сам вызвался.

– Оххша, – узнаю я еще одно слово на его языке, когда мужчина приносит склянку с заготовленным лишайником.

«Так вот от чего такой гадкий запах в его лечебной жиже!» – сразу понимаю я, едва он приподнимает крышку.

– Нет-нет, пожалуйста. Может, обойдемся без этого? – сопротивляюсь я, состряпав брезгливую физиономию.

– Оххша, – настаивает дикарь, и, размяв специальной ступкой, наносит лечебную кашицу на мою рану, перебинтовывая сверху каким-то старым лоскутом.

Ладно, все-таки не какашки, уже хорошо. Хотя, запах мог бы быть и получше. Натурпродукт, блин.

Закончив с обработкой моих рук, оборотень сам берется за приготовление птицы. Делает несколько надрезов в нужных местах, за считанные секунды сдирает с нее шкуру, вытаскивает внутренности, откинув их в отдельную емкость, и в завершении нанизывает дичь на заготовленные прутья, устанавливая над углями. Глядя на то, как ловко он с этим справляется, хочется аплодировать, причем стоя.

Совсем скоро пещера наполняется запахами нормальной еды, а мой несчастный желудок подает голос. Дикарь не отходит от костра, периодически вращая птицу на вертеле, а когда она становится готова, делит на части и протягивает мне миску с парой аппетитных кусочков.

От одного ее вида рот наполняется слюной.

– Спасибо…

В этот раз он ничего не отвечает, но и есть не торопится. Просто садится на пень со своей порцией, внимательно за мной наблюдая.

– Как же это вкуфно! – выдаю я с набитым ртом, невольно вспоминая ту самую рождественскую индейку маминого приготовления. Даже без всяких приправ местная птица вышла не хуже, или мне это только кажется после пережитых испытаний.

Оборотень тоже доволен. По его скупому на эмоции лицу этого не различить, но глаза не прожигают меня насквозь, и мышцы кажутся более расслабленными. Он так и сидит передо мной с обнаженным торсом: сильный, здоровый, покрытый бронзовым загаром и необычными рисунками. А я уже не смущаюсь его наготы, понемногу смиряясь с этой странной картиной и столь близкому присутствию абсолютно чужого человека в моей жизни.

Остатки нашего ужина дикарь отдает Бруку. Вообще он и без еды может обходится, но мужчина, который с интересом наблюдает за моим кибернетическим псом, этого не знает.

Что ж, не будем раньше времени раскрывать карты.

– Ешь, – отдаю команду, и тот с должным аппетитом набрасывается на кости. После ранения и Бруку будет не лишним пополнить запасы органики.

Ближе к ночи температура в пещере падает. Моего горячего «сожителя» это не особо беспокоит. Как был, в одних штанах, он укладывается в кровать, даже не укрываясь шкурой. Руки закидывает под голову и какое-то время просто лежит, глядя в потолок. Только я знаю, что он не спит, слышу, как тяжело дышит.

У меня и самой слипаются глаза, но лечь в одну постель с оборотнем я не решаюсь. Может, когда уснет? Постепенно его дыхание действительно становится тише, но и тогда я не могу заставить себя сдвинуться с места. Так и сижу возле Брука, время от времени поглаживая пса забинтованной рукой.

В лесу стелется ночной туман. По полу тянет холодом, и я невольно начинаю стучать зубами. Подкидываю еще одно полено в костер, тут же грея руки. Пламя разгорается ярче.

– Мейди! – раздается грозно. Сонный оборотень поворачивается на бок, похлопывая по половине кровати.

Вот же черт! Это он что, меня к себе зовет? И как такому откажешь?

– Нет, спасибо. Мне и здесь нормально, – для убедительности качаю головой, только это не помогает, потому что он приподнимается на локте и снова стучит ладонью, указывая мое место.