Город кипит. Крошечные небоскрёбы Москва-Сити, разросшиеся вокруг него бетонные гиганты, их стеклянные окна сияют от ослепляющего солнца. В них люди, офисные работники, бумажные клерки, рабы системы, все на подчинении государства. И всё же у них есть своя роль, они в неё верят, а значит существуют.
Ещё десять кварталов и я почти на месте.
Столица, большая, необъятная, легко вмещает двадцать пять миллионов жителей всех этнических принадлежностей: китайцы, русские, африканцы, все давно перебрались в большой город их заветной мечты.
Витрины дорогих бутиков, реклама, голографические постеры, кричат: “купи, завладей, попробуй”. Соблазн, он здесь всюду. Они до потери сознания будут заставлять тебя желать, работать, зарабатывать, чтобы купить то, что эти желания исполнит. Рабы рабов.
– Cave tu idem faxis alii quod servi solent.[7]
Пробки, машины, скутеры. Пересекаю центр, еду мимо замёрзшей Москвы-реки; дети катаются по толстому серому льду на коньках, вырисовывая забавные фигуры. На площади вижу статую короля. Такое родное и в тоже время ненавистное лицо, жёсткий взгляд, статная фигура. Это человек-машина, суровый правитель, дерьмовый отец и худший муж года. Наш король! Вокруг статуи обедают студенты, кто сидя, кто стоя. Они поедают сэндвичи и весело болтают о чём-то. Парочка туристов фотографируют статую.
Безумный мир лживого идола. Я всё же рад жить в реальности, где его нет, т. е. он есть, но не рядом. В детстве он извёл меня тренировками, деспотизмом, демонстративным насилием. Учил презирать слабых, уничтожать врагов, конкурентов. Какие конкуренты, какая опасность могла исходить от детей десяти лет? Но нет, он был непреклонен. Заставлял тренироваться в жесткости. Из-за него у меня не было детства. Поэтому ничего удивительного, что я сам превратился в монстра.
Я почти до смерти избил мальчишку, учившегося с нами, другими детьми основателей. Эту мысль мне вбил отец, утверждая, что мальчишка представляет опасность, подвергает мою репутацию сомнению, что я слаб, недостаточно силён для наследника.
До сих пор помню насмешливые слова мальчика во время тренировки на мечах: “Габриэль! Ты жалкая пародия своего отца, щенок, который никогда не станет альфа! В тебе нет силы, огня твоего отца. Все знают, ты жертва мягкости твоей мамочки. Твоя королевская кровь такая же грязная, как и кровь её ничтожного рода! Это люди второго сорта.”
Не помню, что тогда произошло. Кровь закипела, в глазах потемнело, дыхание участилось вместе с сердцебиением. Я больше не был собой. Я был готов убить его, всего за несколько слов. Стража остановила обезумевшего меня, всё было доложено отцу. Он заставил нас, детей, участвовать в поединке.
Огромная толпа разряженных во всё лучшее придворных, выдающих себя за благородных господ, но не имеющих никакой морали. Они жадно взирали на нас, в ожидании, что мы растерзаем друг друга. И это результат прогресса? Мы ушли недалеко от древнего Рима и их грязных, плебейских побоищ.
Против меня у парня не было шансов. Я его почти убил, заставил глотать песок вперемешку с собственной кровью. Когда я заносил кинжал над его сердцем, у меня возникла лишь секунда сомнений. Мысль пронеслась в голове “Я не должен убивать”. Это было последним и единственным, что отличало меня от отца. Как во сне, сквозь крик толпы, с заплывшим взглядом, туманом в голове, я остановился.
Мои мысли прерваны. Я прибыл на место, паркую мотоцикл, снимаю шлем. Не знаю безопасно ли оставлять его здесь. Текстильщики – плохой район, городские трущобы, свалка, развалины. Казалось, почти заброшенные дома. Но это не так, здесь обитают низшие слои населения: бродяги, проститутки, дилеры. Здесь больше не осталось обычных людей, желающих жить честно и кормить семью. Все они давно перебрались в другие районы, охраняемые местной полицией. Поэтому в этом месте не найти ни одной невинной души.
Депрессивный пейзаж серых зданий давит как никогда. Я часто бывал в таких местах в прошлом и пережил не самые лучшие моменты своей жизни. Поэтому сегодня стараюсь их избегать.
На меня пялятся местные, с улиц, из редких окон их грязных бараков. Почуяли чужака. Опасные люди, глаза злые, как у демонов. Они не живут, они уже мертвы и находятся в аду. Ах если бы они только знали, что действительно ждёт их в конце пути. Мне, как никому, это известно. Они – моя работа. Я чувствую их поломанные, заблудшие души. Агрессоры, их бесцельное существование питает само зло. И некоторым богам это только на руку.
Натягиваю ворот куртки повыше, втягиваю голову в плечи, как в детстве, когда бродяжничал. Немного холодно. Только теперь всё изменилось. Теперь охотник – я, и мои жертвы должны бояться.
Достаю свой серебряный девятимиллиметровый Таурус PT 92, двенадцать патронов, самозарядный, почти как итальянская Беретта. Его преимущество: постоянная боеготовность. Я обожаю винтажное оружие, это настоящий антиквариат. Несмотря на то, что он немного тяжеловат для современного оружия, всё же весьма эффективен. К тому же это не просто пистолет, подарок близкого человека. Поэтому он мне дороже современных пушек.
Рассовываю по карманам наручники, самовводящиеся ампулы со снотворным, патроны. Нож привязан к ноге. Понеслась!
Вхожу в нужный мне подъезд. Только успеваю поставить ногу на первую ступеньку, как тут же вижу препятствие. У расписанной граффити стены, между квартирных дверей первого этажа, курит мужчина. Широкие плечи, тяжелый взгляд из-под густых бровей, рваная куртка, старые джинсы, засаленные волосы – типичный бродяга. Такие тысячами побираются на улицах пригорода, распугивая добропорядочных старушек старого мира.
Может охраняет вход в здание? Местный головорез, стоящий на стрёме.
Отталкивается от стены, преграждая дорогу.
– Что ты здесь делаешь, пацан? – выдыхая сигаретный дым мне в лицо.
Отдаёт зловонным дыханием недобрых намерений.
– Сэм, кто это, дорогой? Прошу, вернись в комнату.
Избитое лицо женщины, лет сорока пяти, появляется в проёме дряхлой двери. Виновато, испуганно смотрит на мужчину. Старенький халат в цветочек, домашние тапочки.
– Я всё сделала, как ты хотел. Можешь возвращаться домой.
Крошечные поросячьи глаза Сэма наливаются кровью. В несколько шагов он преодолевает ступени и оказывается прямо напротив неё.
– Пошла вон! Закрой дверь и жди меня внутри, – заносит руку для удара; женщина, зажмурившись, кричит, прикрываясь дверью от агрессора словно щитом.
– Плевал я на твои вопросы, – спокойно отвечаю ему и иду вверх по лестнице.
Мужик бросается на меня с рёвом, словно дикий зверь. Я останавливаюсь и ставлю аркан, он скован по рукам и ногам, падает на пол у моих ног, визжа как бешеная свинья. Ничтожество… Мне даже не надо его бить. Так и стою, облокотившись на стену. Знал, что справлюсь быстро. Его женщина начинает орать ещё сильнее, глядя на меня.
– Отпусти Сэмика! Отпусти котика! Прошу, не тронь нас!
Вижу понимает, что я маг. Сила пугает людей. Они боятся, не знают как её контролировать. Передо мной они беспомощны как дети. Люди всегда боялись того, чего не понимали. Будь я на её месте, я бы тоже трясся как осиновый лист. Перед ней что-то необъяснимое, древнее, могущественное. Она видит такого Габриэля, каким его видят большинство людей: высокий, опасный, слишком сильный для них, простых смертных. Порой меня самого пугает их страх. Они не знают и не понимают мою силу, видят в ней демоническое или божественное происхождение. Они знают, я очень быстро могу забрать их жизнь. Для них я – ангел смерти. И, зная об их грехах, они правы во всём.
Мужик шипит, плюётся, пытается разорвать магические оковы. В вылезших из орбит глазах вот-вот полопаются капилляры. Женщина уже валяется в моих ногах, трясущимися руками, с опаской, трогает мои сапоги.
– Прошу, умоляю, не тронь нас, Великий Маг! – зачарованно смотрит на меня. – Зачем ты пришёл? Мы за всё заплатили. Товар сдали, никого не трогали. Забирай что нужно и уходи.
