«Хотя творческие люди творили в разные времена и в разных стилях все они адресовали свое искусство человечеству. Они познают мир глазами своей души… Жан Батай жил в виртуальном театре своего внутреннего мира. Для художника Сергея Калмыкова жизнь была подобно театру. В этом «театре» и зрителем, и актером был он сам. Сколько гениев с успехом сыграли на сцене жизни, которую Шекспир называл театром? История всегда будет помнить, и рукоплескать носителям внутреннего театра. Как сказал поэт, мы играем в этой пьесе под названием «жизнь» без грима, без суфлера, без восклицаний «браво» и аплодисментов. В своем романе «Человек, который смеется» Виктор Гюго обращается с вопросом к чувствительным людям: «Почему ты смеешься?» Я могу ответить на этот вопрос: «Потому что я познал истину». («Одиссея «Корабля дураков»») Разовьем свою мысль. У творческой личности спросили, что такое мастерство? Он ответил, что мастерство с первого взгляда напоминает гранат, а когда его разрезаешь, видишь те самые легендарные зерна. Разве это не чудо природы? Также и с мастерством, созданные произведения – это те зерна граната. Интересное сравнение. Разумеется, каждый мастер, будь у него в руках перо, кисть, либо музыкальный инструмент в своем внутреннем мире – Колумб, а в искусстве и архитектуре – Гауди. т.е. несравненен.
В напечатанном на русском языке эссе «Формы мышления сюрреализма» сюрреалистические мысли молодого французского поэта Артюра Рембо, которого называли «маленьким Шекспиром», и диалоги с музыкальными инструментами в произведении нашего классика Мухамедда Физули «Семь пиал» можно сказать несут одну идею. К примеру, Рембо говорил, что медь не виновата, что ее превратят в музыкальный инструмент… Неверно говорить «я думаю», вернее было бы сказать «мною думают». «Я кто-то другой». Обратим внимание на философические размышления о свирели, таре, лютне, ударных и других музыкальных инструментах в произведении Физули «Семь пиал». Физули отмечает, что камыш из которой изготовлена флейта когда-то получал наслаждение от земли и воды. Затем он вянет, желтеет и люди делают из него флейту. Обращаясь к лютне, поэт говорит, что она всего лишь бездушный кусок дерева, который может сгореть от одной искры. Лютню же в свою очередь радуется, что звуки ее струн доставляют людям наслаждение. И хотя с первого взгляда это выглядит странно, эти схожие размышления объединили двух гениев в одной точке, на одной волне. Эти родственные мысли словно путешествие на крыльях не видимого глазу духа в сакральный мир, куда еще ничья нога не ступала. Отмечу, что у А.Рембо своеобразное творчество. В 1871 г. в своем стихотворении «Пьяный корабль» на самом деле он описывал горести своей судьбы… в водовороте отчаяния он желает, чтобы корабль разбился. Потому, что внутри двойственной жизни он существует и не существует одновременно… Поэт словно издает указ о своем трагичном конце. Возможно ли выйти за рамки повседневного, обычного стиля жизни и отдалиться, уйти от полусонного сумасшедшего общества, можно ли заглушить крик души и найти утешение?! В ином образе мышления живут другие сонные «истины», ты не желаешь проснуться от своего «сна», потому что там ты такой, какой есть, а не кто-то другой. Теперь он сам «пьяный корабль, плывущий по волнам судьбы». Это «опьянение» ярче ощущается в его стихотворениях. Как человек свободный, творческий он пытается написать апокриф буйных, неповторимых чувств. Говорят, сюрреализм – это синтез сна и яви. Фантасмагорические формы составляют основное ядро произведений. Здесь связь материального мира с духовным обрывается, иррациональное мышление берет вверх.
О.Ю.Сурова в своей статье «Артюр Рембо «Алхимия слова»» пишет: «Эстетический феномен зарождается там, где есть форма, техника, прием. Они могут быть новаторами, непохожими, но они создают мир поэзии и искусства».
Размышления приводят Мевлану к тем же мыслям: «Взгляни на мир так, как никто еще не смотрел». Только гении могут услышать безмолвный разговор предметов. Русский поэт Бальмонт отмечает, что творчески чувствительная личность хорошо знает блеск звуков, песню красок, влюбленность ароматов. В связи с этой темой в эссе «Жизнь – цветовая симфония» из книги «Одиссея «Корабля дураков»» я обратилась к творчеству многих мастеров. В частности, я проанализировала единство цвета и музыки в бесценных произведениях русского композитора Скрябина. Видный восточный философ Абу Турхан отмечает: «Бог удостоил человека великой чести, подарив ему часть своей души. Осознавая предметы, человек освещает их духовной энергией, и они превращаются в идеи…» Изречение Саади придется здесь как нельзя лучше: «Каждый лист становится страницей Священного Писания, если однажды душа научилась читать». («Жизнь – цветовая симфония») В этой эссе я коснулась основных идей в работах всемирно известных художников-синестетов, поэтов и композиторов. Ученого, художника, поэта ХХ века А.Чижевского называли Леонардо Да Винчи ХХ века. Поскольку у нас нет возможности проанализировать все его богатое творчество обратимся к одной его идее: «Давно было замечено, что космические ритмы, влияющие на жизнь Земли, особенно воздействуют на процесс творческого человека». Говорят, что на самом деле цвет – это свет сознания художника. Знаменитый художник В.Кандинский хотел создать такой вид живописи, где за основу брались бы ритм и формы музыки.
В статье «Мифологема музыки» Б.С.Ситковецкая пишет: «При усложнении языка пропадало чувство тембра, но оставалось чувство ритма. Это отделило поэзию от музыки. В древние времена религии, философии, науки и искусства были выражены поэзией. На следующей стадии человек освободил язык и от уз ритма и создал из поэзии прозу. Но и в прозе душа имеет музыку. Музыка – это единственное средство понимания среди птиц и зверей. Язык можно назвать упрощением музыки, музыка скрыта в нем, как душа скрыта в теле. Первые божественные послания были даны в песнях, как, например, «Псалмы» Давида, «Песнь песней» Соломона, Гаты Зороастра… Древняя традиция дает нам потрясающие примеры воздействия музыки: птицы и животные были очарованы флейтой Кришны, скалы плавились от песен Орфея». Замечу, что музыкант-живописец М.Чюрленис страдал от душевного одиночества по причине того, что его сердце не вписывалось в пространство и время: «Я хотел бы создать симфонию из шума волн, из таинственной речи столетнего леса, из мерцания звезд, из наших песен и бескрайней моей тоски». Не случайно, что его картины называются «Соната солнца», «Соната пирамид», «Соната моря. Анданте», «Соната лета» и другие.
У XXI века, в котором мы живем, свои требования. Нынче мысли и образ жизни резко меняются. Внутри всех этих процессов мы продолжаем жить под воздействием прошлого. В определенных условиях ароматы, что мы слышали когда-то, любимые цвета, музыка, романтические мгновенья пробуждают наши сонные воспоминания. Мы испытываем ностальгию. Каждый раз вспоминая что-то мы говорим: «Помню, в то время». Время, оно не приходит, оно лишь уходит. Оно уходит, а мы стареем. Книга Марселя Пруста «В поисках утраченного времени» содержит множество ценных идей по этому поводу. Он рекомендует наслаждаться красотами жизни. Это называют «момент» или «феномен» Пруста. Одна из его мыслей гласит: «Настоящий рай – потерянный рай», т.е. цену ему мы узнаем, лишь, когда потеряем.
К большому сожалению, невозможно полностью отобразить в этой маленькой эссе затронутые в моих книгах темы и исследования о всемирно известных мастерах. Я считаю своим долгом, пока есть такая возможность, донести до сведения читателей некоторые факты из моей книги «Историческая память и выдуманные истории». Хочу поделиться с вами своими заметками об ученом-востоковеде Теодоре Шумовском, студенте одного из переводчиков Корана Крачковского: «По национальности Т.Шумовский был поляком. Несмотря на то, что родился он в Житомире в 1913 году, во время Первой мировой войны его семья переехала на постоянное жительство в Шемаху. Познав природу и доброту населения Шемахи, он дал первую оценку жизни. Эту высокую оценку мы можем увидеть в книге ««Коран» в художественном переводе Шумовского». В книге он пишет: «Несмотря на мусульманское окружение, ни у кого в руках Корана я не видел – в тогдашние советские годы священная книга была запрещена. Конечно верующие «турки», как их тогда называли, тайком собирались в единственной из городских мечетей, которую власти еще не успели превратить в какой-нибудь склад. Острые черты Востока раскрывались передо мной, подростком, едва ли не ежедневно. Вот стелется в нижней части города караванный путь, ставшей теперь главной улицей, вдоль которой тянутся ряды купеческих лавок… В двух концах главной улицы стоят мечети: соборная (Джума мечеть) с высохшим бассейном для омовения; Сары Топрак (Желтая земля) с круто вознесшимся минаретом…»
