Константин снова изменился в в лице, чёрные тени отступили, глаза смотрели тепло и как будто радостно.

— Спасибо. За всё, что ты сделал для меня. Я ведь так и не успел сказать, — он грустно улыбнулся. — А мне всегда казалось, что лучшие друзья не должны убивать друг друга. Как и… возлюбленные. Сколько во мне ещё, оказывается, наивности…

— Это называется чувство долга, Константин. У сильных мира сего оно превыше личных предпочтений. Да ты и сам наверное знаешь, — Катасах замолчал, вспоминая, как прикрывала глаза и стискивала зубы Мев, когда он пилил тупым серпом её зелёные косы на ритуале, и как намотав их на руку, он представлял себе совсем не то, что должен был…

— Знаю, — Константин кивнул. — Я не знаю, как дать тебе поговорить с ним. Его не слышит никто, кроме меня. Меня бы устроило, чтобы так и оставалось. Большую часть времени Винбарр желает мне долгой и мучительной смерти, и хотя я уже привык, и это иногда даже забавно — мне бы очень не хотелось, чтобы он озвучивал свои подробные планы кому-то ещё. Но… — он в упор посмотрел на Катасаха. — Знаешь, это так тяжело, когда совсем, совсем никому нельзя верить… И… даже если… Да. Ты можешь попробовать. Просто уже потому, что дал мне хоть малое время поверить, что хоть кому-то на этом проклятом острове есть до меня дело. Я уже почти забыл, насколько это ценно: говорить. Говорить, когда слушают.

— …а не когда ждут своей очереди, чтобы сказать, — целитель тихо кивал. — Есть вещи, важнее нас самих. Это не сразу понимаешь, к этому можно прийти только со временем, и каждый платит свою цену, — Катасах вдруг хлопает себя по лбу и неловко смеется, — Я вот что подумал. Вроде бы имею отношение к тому, что ты мнэээ заново родился, — могу ли считать себя в некотором роде твоим отцом? Отец правда из меня вышел никудышний — дал силу, а как ею пользоваться — не научил… — он посерьёзнел и тоже начал смотреть в темную дыру в стене.

Константин заморгал и немного улыбнулся:

— Если бы у меня был такой отец… — он умолк. Спустя долгую минуту затянувшийся тишины внезапно опустившимся голосом добавил:

— Жаль, что не был.

— Не поверишь, я давно мечтаю о сыновьях. И теперь точно знаю, на кого хотел бы видеть похожим одного из них! Спасибо, Константин. — Катасах накрыл невесомой ладонью его руку.

***

— Ты с леволанами в башку долбишься…?!

— Здравствуй, Винбарр.

— Ты бы ему ещё отсосал…!!!

— Я так не делаю, ты же знаешь, — Катасах мягко смотрел в бешеные белые глаза. — У Керы всё хорошо. За ней присматривает Мев. Верховный Король теперь Данкас.

Они находились в странном пространстве рассеянной темноты, таком узком и таком тесном, что непроизвольно хотелось отступить хоть на шаг дальше, чтобы видеть, слышать, знать друг друга лучше. Слова Катасаха, то, как он говорил, были словно объятия, невесомые, чистые, нужные.

«Зачем я здесь, брат мой…»

— Мев теперь другая. Она больше не в мире живых.

— Как это, — вяло спросил Винбарр, и Катасаху стало очевидно, что ненависть — единственное, что сдерживало тотальное бессилие и страшное неутолимое одиночество Наивысочайшего.

«Брат мой, я убиваю тебя раз за разом, и раз за разом умираю вместе с тобой… От моего сердца остался только огрызок… Ещё проклятый renaigse со своим dob anem shadi6 пьют мою кровь…»

— Она установила связь с миром мёртвых.

— Она убила себя для тебя, Катасах, — мстительно отчеканил он.

— Мне тяжело быть с этим, Винбарр…

— Ну да, ну да… и ты здесь именно благодаря этому, полагаю, — голос Наивысочайшего стал глухим.

«Я никогда не смогу попросить тебя о прощении. Я больше ничего не понимаю, больше ни во что не верю. Больше не знаю, ни кто я, ни каков мой путь. Вся жизнь была зря. Смерть тоже.»

— С гибелью en on mil frichtimen мир устоял, и в живых осталось больше половины земляков. Вопреки нашим знаниям, и вопреки нашим ожиданиям! И я задумался об иных связях бытия, иных, чем нити тысячеликого. Ты понимаешь, о чём я?

Винбарр молчал и внимательно слушал друга, читая в солнечной теплоте его глаз новую, глубокую и страстную, волю к жизни; желание быть самому и давать быть другим. Читал и видел другого, неизвестного Катасаха.

— …и тогда я разбил ему его крысью морду! И представляешь, я тебя понял! Насилие, оказывается, ох как питает! — целитель хохотал, вызывая невольную улыбку.

— Ты? Разбил.? Кому? Что с тобой сделала Мев? — Винбарр наконец хмуро улыбнулся и показал длинные крепкие зубы.

— А Мев! Мев ему вообще нос отрезала!

— Да кому же?

— Айдену.

Винбарр по привычке склонил набок голову и поднял брови.

— Брат мой, смотрю, смерть тебе пошла на пользу. Только погоди, как же ты вообще смог его коснуться, ты же дух бесплотный!

— Сам не понимаю. Был очень зол. Думал об оставшихся в живых детях Тир-Фради. Думал о Мев. О своей земле…

Оба умолкли, вспоминая, как хорош был остров с гордой вершиной неукротимого вулкана, который напоминал глухим ворчанием огненного сердца об отваге и тонком балансе ревущей ярости и холодной мудрости, унаследованных от поколений предков.

— А вы с Мев.? ну ты понимаешь… нет-нет, мне просто интересно, как вы.? Вы же.?

— Мы?.. ну да… — Катасах немного потупился и заулыбался, — да всё как обычно… всё так же… и почти ничего не изменилось… Ну, ты же понимаешь, да?

«Сукин сын…»

Винбарр с небольшим усилием улыбнулся.

— Расскажи теперь как ты, Наивысочайший? Что с тобой происходит здесь?

Винбарр поморщился.

— Называй меня «мертвейший». Так будет справедливо. Да что происходит. Сижу. Ничего не могу. Вижу то, чего не хочу. Единственное, что оставили мне ЭТИ УРОДЫ, — он сорвался на крик, — быть свидетелем возмутительных и гадких деяний, которых я не допустил, был бы жив!..

— В Совете, и вне него никто не смеет называть Данкаса Наивысочайшим, — мягко возразил Катасах. — Ты ещё жив в сердцах и памяти. И ты многое можешь, если тебе оставили бытие.

— …кто.

— Брат мой, я не знаю. Мир, каким мы помнили его, погиб. И я точно так же не знаю новых правил. Однако чувствую, — и, какая ирония! — не могу пока обосновать, — наш новый мир не умирает. Он просто болен. En on mil frichtimen был как бы сожителем нашего мира, и без него мир захворал. И я уверен, нет, я знаю! — через время всё наладится. Всё станет лучше. Не будет по-прежнему, будет — иначе!

Катасах говорил с жаром, и было жаль перебивать этого очаровательного дурня.

— Более того, я так же уверен, что твоё нынешнее положение — тоже хворь. Ты болен, Винбарр.

— …остановись.

— Нет-нет, ты дослушай! Всему есть причина. И есть причина, почему ты не перешёл, куда должен был, понимаешь?

— …остановись, говорю.

— Эх. Но хотя бы пообещай, что подумаешь над моими словами?

— Лекарь, тебе везде мерещатся хвори…

— Брат мой, пообещай!

— Хорошо, и что же за причина, по которой не перешёл ты? — Винбарру давно не представлялось случая поязвить и посамоутверждаться.

— Мев! — с готовностью выпалил Катасах, — Мев моя причина!

— … ну, Мев — да… — согласился Наивысочайший, и уголки его длинного рта вновь опустились. — У меня-то такой Мев нет…

— Мы найдём, как тебе помочь, Винбарр. Мы тебя не бросим, слышишь?

— …иди уже.

— Я уже сказал в Совете, что ты тоже на острове.

«Говнюк…»

— …иди, я сказал.

— Мы освободим тебя, брат мой!

— Ну да, ну да…

Катасах снова оказался возле Константина. Целитель положил руку на его плечо и прошептал:

— Спасибо, мой дорогой мальчик.

— Приходи ещё. Пожалуйста. Приходи.

— Я обязательно приду.

Он напоследок внимательно всмотрелся в молодого человека, кивнул на прощание, и вышел из резиденции де Сарде.

========== 16. Хуже Смерти ==========

Комментарий к 16. Хуже Смерти

¹ En on míl frichtimen — Тысячеликий бог