Я недоверчиво нахмурилась, но сердце уже набрало обороты и защемило от тоски. Мне жутко не хватало того, что было раньше между нами.

– Мне жаль, что так вышло. И очень не хватает тебя. – Он смотрел на меня с тревогой. – Как ты тут?

– Все хорошо… – только и успела выдохнуть я, как тело прострелило болью от живота и в ноги. Колени подогнулись, и если бы не Джастис, я бы рухнула на землю. Отец оказался рядом:

– Что с тобой?!

Но Джастис уже подхватил меня на руки и бросился обратно. Мир вертелся перед глазами, ноги немели, и я задыхалась от боли.

– Срочно скорую! – послышался голос Джастиса.

– Пустите меня к дочери! – едва долетал голос отца. – Скажите, что с моей дочерью!

– Джас… – только и удалось мне выдавить, как из глаз покатились слезы. – Мне больно!

– Потерпи немного. – Его голос звенел от напряжения. – Рэм!

– Две минуты. Аптечка.

– Доставай желтую ампулу…

Я почти ничего не соображала. Хотелось, чтобы боль прошла, чтобы все закончилось. Не было страха за ребенка, только за себя, и от этого хотелось выть… Теплое безмятежное утро обернулось каким-то кошмаром. Уже в скорой мне поставили капельницу, и начало отпускать. Когда боль немного стихла, пришел страх уже за малыша, и я заплакала…

Я лежала в диагностическом кабинете и держалась за суровый взгляд Джастиса, который всматривался в монитор, осторожно скользя датчиком по животу.

– Сильный тонус, – заключил он. – Ничего больше…

– Ты уверен? – дрожащим голосом выдавила я.

– Абсолютно, – и он отложил аппарат. – Сейчас все позади. Ничего страшного нет, Лали.

По вискам снова покатились горячие слезы.

– Эй, – присел он рядом. – Все хорошо, слышишь? Нет проблемы… А тебе нельзя расстраиваться.

– Я же не расстроилась там… отец наоборот просил прощения.

– Это вызвало эмоциональный всплеск. Но ничего страшного…

– Было так больно…

– Сегодня останемся тут, я обследую тебя полностью. Если все нормально – завтра отвезу домой. Все хорошо…

Но домой меня никто не отвез.

Боль вернулась ночью, потом днем… и стала обычным явлением уже через пару суток. И, хоть никаких отклонений у меня не находилось, тело почему-то отторгало ребенка. Вскоре капельницы вместо завтрака и ужина вошли в привычку. Запах антисептиков и лекарств заменил воздух, а самым любимым временем стали обычные прогулки по парку вокруг. Теплый сентябрь ни одним намеком не выдал свою причастность к осеннему времени, вокруг все также зеленело и трещало на разные голоса, будто зимы в этом году никто не ждал.

Джастис жил в больнице вместе со мной. Катал меня, как инвалида, в кресле-каталке, развлекал и старался скрасить пребывание в неизвестности.

– Ты же с кем-то встречался, – напомнила я однажды утром, когда мы завтракали в моем любимом месте – на скале под кряжистой елью.

– Встречался, – рассеянно кивнул он, нарезая колбасу.

– Я хочу тебя уволить…

– Ты меня не нанимала, чтобы увольнять, – даже не дрогнул он. – Бери бутерброд и ешь.

– Я серьезно. Ты тратишь время…

– Я не трачу время. Не тебе это решать.

– Что важного во мне? Я неудачница.

– Не пори чушь, – удостоил серьезного взгляда. – Ты держишься молодцом.

– Знаешь, чего испугалась, когда заболело сильно? Что я умру. Не ребенок, я…

– И что тут такого? Обычный инстинкт самосохранения.

Я сжала губы в нитку, тяжело дыша.

– Лали, у всех беременность проходит по-разному. Но большинству есть, ради чего страдать – есть мужчина, муж или семья, которая поддержит, что бы ни случилось. Ты же страдаешь ради невинного ребенка, не желая быть связанной с теми зверствами, свидетельницей которых ты стала. Но у тебя есть и своя жизнь. И она не менее ценна, чем жизнь ребенка. Вы оба важны. И для меня – тоже.

Я с трудом расправила спину, чтобы вдохнуть, потому что после таких слов хотелось съежиться еще сильнее.

– Ты – свободный, красавчик… – прошептала упрямо. – Тебе нечего делать рядом со мной. Это уже вышло за всякие рамки…

– Как это нечего? Ты в курсе, что только к тебе прилагается настоящая вареная колбаса на завтрак?

Я прыснула.

– Вика мне ее просто так никогда не выдаст. – И он взялся за термос. – Такая только в Аджуне для больных делается.

– Представляю, какие у них завалы этой колбасы, раз я тут единственный пациент.

– В стационаре. Остальные просто ночуют дома. Но колбасу по утрам разбирают стабильно…

– Джастис, – стянула я улыбку силой воли, – я серьезно. Капельницы мне может поставить кто угодно.

– Никто к тебе не притронется кроме меня. Я хочу быть с тобой, ты меня вдохновляешь.

– А если я перестану тебя вдохновлять? – Я вдруг поняла, что уверенность в том, что рискую оправдано, сильно убавилась. А вдруг ребенок родится нездоровым, и я обреку его на страдания? Вдруг со мной что-то случится, и он останется сиротой? Когда приходила боль, страх сжимал душу в тиски.

– Это невозможно.

– Я могу струсить, Джастис.

– Трусь сколько влезет.

– Ты просто так это говоришь.

– Что бы ты не решила, я тебе помогу. Если решишь, что не можешь… – Он вдруг замялся и нахмурился. Продолжить ему стало тяжело. – Имеешь право.

– Неужели? – усмехнулась я, подумав, что это его проявление неуверенности.

– Абсолютно, – поднял он на меня взгляд. – Тебе не нужно нести это все одной.

– Что? – опешила я.

– Что слышала. Родим сначала белого медвежонка. Потом подумаем про котят…

– Ты ненормальный, – усмехнулась обескураженно я, завороженно глядя на него. Безумие этого утра начинало нервировать не на шутку.

– Мне бы так хотелось. Поэтому я не могу тебя бросить, понимаешь?

– Ну и шутки у тебя.

– Если бы…

– Если бы я была здоровой и везучей, и ты бы за мной побежал – я бы не стала сопротивляться.

– А в кресле каталке, когда не можешь никуда бежать, сможешь? – И он протянул мне чашку.

– Ты меня жалеешь.

– С чего? – покачал он головой. – Ты не умираешь. И не болеешь. А к одиноким девушкам с медвежатами у меня, видимо, генетическая слабость.

– Ты про Вику? – закатила глаза.

– Хватит меня диагностировать, – беззлобно проворчал он. – Просто услышь – я тебя не брошу. И не надо меня дергать за усы.

– Я еще ни разу не дернула, – развеселилась я. Наверное, впервые за эту неделю, полную боли, отчаяния и капельниц с уколами. – А ты покажешься мне в другом образе?

– Я видел, как ты лис шарахаешься на тротуаре…

– Тебя я не испугаюсь.

Он тепло улыбнулся:

– Ешь давай…

Пришла зима. Но ничего не менялось. Я не набирала нужный вес, как ни старался Джастис меня откармливать. Но с ребенком по всем показателям все было хорошо. Если бы мое тело его не отвергало…

Единственное, чему можно было радоваться – на этом сроке ребенка уже можно будет спасти, если мы с Джастисом все же проиграем. И это не давало окончательно пасть духом.

За время жизни в больнице я обзавелась новыми знакомствами – подружилась с сестрой Рэма Нирой. Девушка оказалась очень открытой и общительной. Она занималась детьми-полукровками и их адаптацией в Аджуне. У нее был свой небольшой детский сад, где оборотни росли вместе с человеческими детьми. Вряд ли такие результаты заинтересуют Смиртон, но если бы не мой случай, я бы вообще не знала о том, что оборотни как раз стараются научить будущие поколения жить бок о бок, чего не скажешь о людях. Все было совсем не так, как нам пытались представить в Смиртоне.

Отец звонил раз в неделю. Сначала мы разговаривали коротко и сухо, но с каждым разом я рассказывала все больше – что не жалею ни о чем, что мне нравятся новые знакомые, врала, что чувствую себя наконец на своем месте. Он неизменно спрашивал, когда вернусь, но я ничего не обещала.

Где-то в глубине души я простила ему все. У меня не было ресурса его ненавидеть, мне было, куда потратить силы.