– Дышит сам, не переживай, состояние хорошее, просто еще слаб… – Джастис присел рядом.

– А это нормально? – тяжело выдохнула я, не моргая.

Какой же этот комочек был маленький!

– Нормально. Все будет нормально с вами, не переживай. Ты справилась…

– Это ты справился… – Я тяжело вздохнула и перевела на него взгляд. – Спасибо.

– Пожалуйста, – устало кивнул он и приложил пальцы к артерии на моей шее. – А теперь в койку, пульс поднимается.

– Я с тобой не расплачусь…

– Тебя только это интересует? – усмехнулся. – Хорошо… Мы что-нибудь придумаем…

Потянулись дни, еще больше похожие один на другой, чем раньше. Когда стало можно, я сама уже ходила к ребенку и часами смотрела, как он дышит. Изучила каждую ямочку на его личике, каждую венку на прикрытых веках… Как же хотелось обнять, прижать к себе… Я говорила с ним, рассказывала, как он окрепнет, и мы выйдем из этой ненавистной больницы – рисовала картинку нам обоим, в которую хотелось верить.

Но чуда снова не случалось. Не случалось даже заурядного ожидаемого прогноза. Ребенок оставался слабым, но стабильным. Развивался, но не был готов жить самостоятельно. У него будто не было ради чего отсюда выходить, и в мои картинки он не верил.

Прошла неделя, потом следующая. Мир все никак не хотел играть красками, заметенный сугробами за окном и внутри меня. Я перестала быть здесь пациентом, но оставалась жить в гостевой комнате. Хотя жизнью это вряд ли можно назвать. Стоило труда смириться с тем, что я снова жду, когда моя жизнь начнется… Вроде бы рукой подать, но она упиралась в прозрачный бокс.

– Эй…

Я обернулась, устало вздыхая. Джастис прошел ко мне и подал чашку кофе:

– Держи.

– Спасибо…

Он оперся на стол, сложив руки на груди, и прикрыл глаза. Мы почти перестали общаться. Первые дни он еще пытался отвлечь меня, таскал на улицу, заботился, но мне хотелось лишь одного – чтобы оставили в покое и тишине. Мне все больше нравилось смотреть на снегопад – как снежинки тихо падают на землю, бьются в стекло и носятся в завихрениях у окна. Почему-то тишина казалась важной, будто я хотела что-то услышать…

Сны больше не пугали – я ждала их не меньше, чем встреч с сыном. Только в них все вставало на свои места и казалось правильным – чужие касания успокаивали и согревали, и смотреть на бурю становилось не страшно.

– Сегодня все так же, – тихо сообщил Джастис. – Развивается нормально…

– Но сам дышать не хочет, – закончила я обреченно. Он промолчал. – Джастис, мне не станет лучше… Не надо ждать.

– Я не жду. Я просто хочу быть рядом. Это мой выбор.

Чашка невыносимо нагрела руки, и я отставила ее на столик, хоть это и выглядело отказом от его заботы.

– Ждешь. Я же знаю.

– Чего мне ждать?

– Что что-то изменится…

– Изменится, – упрямо возразил.

– Мне уже кажется, что нет. С ребенком что-то не так. И никто не знает, что именно…

– Дай ему время. Ты устала – это нормально.

– А если нет? – я медленно поднялась, глядя в его глаза. – Долго ты будешь меня успокаивать?

– Сколько понадобится, – решительно взглянул на меня.

– Не надо.

– Хочешь тонуть в горе в одиночку? – нахмурился он.

– Да, хочу, – разозлилась я.

– Нет. Пока твой ребенок в больнице – я буду тут. Поняла?

Я только сглотнула ком в горле, опуская глаза. Кого я обманываю? Я же совсем упаду духом без него, но использовать его – еще хуже.

– К тебе Нира пришла, – тише добавил он. – Вернулась вчера в Аджун.

Новость о приезде подруги вселила надежду, что радоваться я еще умею. Она встретила меня с улыбкой, по которой я, как оказалось, искренне скучала, а стоило почувствовать ее объятия, я расплакалась прямо в коридоре.

– Малышка, – гладила она меня по голове, утащив в комнату. – Джастис говорит, с ребенком все хорошо.

– Только дышать он не хочет, – выла я.

С Нирой оказалось легко расклеиться и отдаться эмоциям на полную, и я позволила себе их на всю мощь.

Полчаса спустя я сидела, опустошенная, на кровати с распухшим от слез лицом и чашкой горячего травяного чая, а Нира рассказывала о поездке в Смиртон. Глаза ее при этом виновато, но все же блестели.

– Давай уже, – шмыгнула я носом, улыбаясь. – Расскажи о главном.

К счастью, чувство вины за счастье вспыхнуло лишь не секунду в ее взгляде.

– Гордон сделал мне предложение.

– Ух ты! – искренне восхитилась я. – И что ты?

– Я согласилась. А завтра хочу познакомить их с братом.

Мда, нелегко ей будет. С другой стороны, если Гордон выдержит Рэма, значит, действительно достойный кандидат.

– Я хочу, чтобы ты тоже пришла, – вдруг сложила бровки домиком Нира, а я так и застыла, не зная, что ответить. – Пожалуйста… С тобой мне будет не так страшно.

Я никогда еще не выходила из больницы дольше, чем на время прогулки по парку и окрестностям. Мне все казалось, что с малышом что-то случится без меня. Но ничего не случалось… Я будто и не нужна была ему.

– Хорошо, – выдохнула.

– Спасибо! – Нира обняла меня благодарно. – Завтра за тобой заеду в двенадцать.

С раннего утра до полудня я провела с ребенком, поглядывая то на него, то на монитор ноутбука. Недавно на глаза мне попались фотографии одного очень известного фотографа, путешествующего по Северу – Адама Нолдриджа. Критики высоко отмечали его работы, которые часто занимали обложки самых известных научных журналов, потому что такого севера никто до него людям не показывал. Он бывал в таких местах, о которых мало что известно – люди туда не добираются. При этом самого фотографа никто никогда не видел.

В одном из интервью главный редактор журнала «Уорлдгайд» обмолвился, что, скорее всего, Адам – оборотень и житель тех мест. Иначе удачливость фотографа ничем не объяснялась. Но никто не спешил удешевлять его заслуги, потому что справиться с техникой при таких низких температурах непросто, добраться до столь захватывающих видов – тоже. Умелец как-то изгаляется таскать все на себе, оборачиваясь зверем, и это делает его еще более примечательной личностью.

История этого загадочного фотографа захватила меня не на шутку. Я часами засматривалась на его работы, потому что они напоминал мне, с каким восторгом прежде я думала о поездке на север. Глядя на фотографии, я будто оживала заново, а мой мир, наконец, играл, пусть и зачастую скудной ахроматической палитрой заснеженных полей и темной воды. Образ базы-живодерни наконец померк в моем уставшем сознании, уступив место другим более прекрасным впечатлениям. Мне даже стало казаться, что и сны мои поменялись – стали легче, свободней, уводили в знакомые теперь уже места и бескрайние просторы, которые существовали где-то в реальности, а не в моих кошмарах.

– Красиво, – послышалось хриплое позади, и я едва не захлопнула крышку лэптопа. – Ты как?

Джастис тихо прошел к столу, смотря на малыша в боксе.

– Нормально. Меня Нира пригласила к себе.

– Я в курсе, – устало протер он лицо. Наверное, таким вымотанным я его еще не видела. – Езжай, все будет хорошо.

– А с тобой когда все будет хорошо? – не выдержала я.

– Со мной все хорошо, – глянул на меня, слабо улыбнувшись. – Иди.

– Спасибо. Только если что – позвони.

– Конечно, позвоню.

Нервничали все. Нира вообще себе места не находила – носилась между кухней и гостиной, делая вид, что каждая тарелка требует отдельного вояжа туда-сюда. Вика следила за тем, чтобы Рэм ничего не сказал и не сделал, сдерживая его молчаливый протест, сметающий все надежды сестры на принятие.

Я поддерживала разговор с Гордоном, делая вид, что мне очень интересно все, что связано с трудностями издательства, специализирующегося на литературе для особенных детей, которое он возглавлял.

Но все больше раздражал этот надуманный тремор! Ну неужели Рэму так сложно принять мужчину, с которым его сестра счастлива?! Все равно за нее выбор сделать не получится. А так только распугает кандидатов. С таким братцем любимой поперек и слова не скажешь – проще сразу застрелиться.