Устраивать вечеринку в честь собственного превращения я не хотела – что было к лучшему, учитывая, что мои родители в жизни не сумели бы организовать такое вычурное празднование, как у Кассандры. Так уж у нас повелось с самого начала. Из-за того, что мы с Майлсом родились в один день, мы с детства отмечали этот праздник вместе. Мама покупала готовые разлинованные пригласительные в универсаме и заполняла их от руки. Каждый год у нас случалась война за внешний вид приглашений: Майлс хотел с роботами, я – со стрекозами. Компромиссом обычно становился рисунок с воздушными шарами. Нам даже в голову не приходило попросить у родителей приглашения двух разных видов или, если уж на то пошло, два отдельных праздника. Отцу на работе платили меньше, чем ему хотелось бы; плюс существовали всяческие долги и прочие взрослые проблемы, которых мы с Майлсом в то время не понимали. Мы лишь знали, что денег у нашей семьи было где-то между «хватает» и «маловато».
В тот день в школе меня поразило, сколько приглашений раздала Кассандра. Оливия, ученица выпускного класса, игравшая главные роли во всех школьных мюзиклах, замедлила шаг, когда проходила мимо нас. Кассандра покопалась в стопке приглашений и всучила ей карточку.
– Приходи ко мне на праздник, – жизнерадостно прощебетала Кассандра, – в субботу.
Оливия улыбнулась. В школе она считалась восходящей звездой, девушкой, которую обожали все и приглашали всюду, но она явно была не против удостоить вечеринку своим присутствием. Я была уверена в этом, как не ошиблась и в предсказании, что парни весь день будут ходить за Кассандрой хвостом, словно она их королева.
Приглашение от моей подруги стало предметом вожделения, символом успеха в обществе. Быть приглашенным к ней на вечеринку означало попасть в ее мир красоты, богатства и перспективного будущего. Весь день то тут, то там перед глазами у меня мелькала та пачка пригласительных – напоказ несомая по коридорам, намеренно демонстрируемая в классе. Я сунула свою карточку в учебник истории, но периодически приоткрывала книгу, чтобы ее потрогать. На ощупь бумага была шелковистой, гладкой. Даже не видя ее, можно было ощутить ее ценность.
Вернувшись из школы, я обнаружила, что дома пусто. Мама была у врача, а папа – все еще на работе. У Майлса был частный урок с Джулией. Я задавалась вопросом, откуда взялись деньги на эти его занятия и каким это образом он их заработал.
Пару лет назад, когда его пригласили на курс фотографии и попросили оплатить пленку, бумагу и реактивы, Майлс проявил изобретательность. Он сделал листовки о том, что готов выгуливать собак, и развесил их по всему нашему району. Он пытался сидеть с детьми, но мало кто был готов доверить ребенка мальчишке. Как-то раз мы с ним обошли соседей, предлагая подстричь им газоны или прополоть клумбы от сорняков, но в итоге я так сильно обгорела, что кожа облезала еще пару недель.
Майлс не сдавался. Он был твердо настроен попасть на тот курс фотографии и решительно искал способ на него заработать. Он снова заручился моей помощью – в этот раз мы решили поучаствовать в районной гаражной распродаже. Мы несколько часов копались в своих старых игрушках и выволокли во двор все ненужные предметы домашнего обихода. Величайшим жертвоприношением Майлса стал найденный им в гараже набор для игры в крокет. Набор был дорогой, из настоящего дерева, с шарами, увесистыми, как пушечные ядра. Он выставил набор для крокета на видное место перед нашим домом и полдня просидел возле него на складном стульчике, но набор так никто и не купил. В конце концов я решила сделать перерыв и прогулялась по улице, оценивая силы конкурентов. В тот момент Майлс и помощь ему в сборе денег стали не так уж для меня важны. На передний план вышло мое собственное любопытство, мой зарождающийся интерес к человеческой душе.
Именно на той распродаже я отыскала свою первую книгу по психологии – «Устройство разума». На внутренней стороне обложки была фотография автора, доктора Лорен Кистербош – в черном костюме, с авторитетно скрещенными на груди руками. Я купила книгу на мелочь, которую отыскала в карманах. Когда я вернулась домой, Майлс рассердился. Он сказал, что смысл гаражной распродажи в том, чтобы заработать денег, а не потратить их, но я возразила ему, что книга стоила всего двадцать центов – то есть почти ничего. Плюс это были мои деньги, а потом книга, которую я водрузила на самое почетное место на своей книжной полке. Она все еще там стояла, выделяясь красным корешком на фоне остальных моих книг.
Дома я выложила приглашение на вечеринку Кассандры на кухонный стол и ушла в свою комнату. Я направилась прямиком к книжному шкафу, решительно настроившись не думать о том, как Майлс расплачивается за свои уроки толкования. Как-то же выкручивается – он всегда находил способ добиться своего, когда чего-то очень хотел. А мне было пора сосредоточиться на собственных интересах.
Я сняла «Устройство разума» с полки, где оно теснилось рядом с другими книгами по психологии, которые я смогла раздобыть: это были старые учебники, которые я нашла в букинистическом магазине, уцененные труды малоизвестных специалистов, расхваливавших те или иные теории, биографии великих людей. Большинство этих книг вышло из-под пера мужчин, и портреты их авторов были напечатаны на задней стороне обложки во всю ее ширину. Седые, бородатые, в костюмах, с блестящими узлами галстуков. Я совершенно в них не разбиралась – не только в авторах, но и в самом содержимом книг. Даже «Устройство разума» доктора Кистербош, за изучением которого я провела больше всего времени, я понимала лишь частично. Материал был слишком сложен для меня, непостижим, и мне не терпелось повзрослеть и увидеть во всем этом смысл. Я думала, что жизнь – она такая: достигаешь определенной отметки – и бац, все сразу становится ясно.
Довольно долго я просидела на полу, листая «Устройство разума», выхватывая абзацы с сухим анализом человеческой психики, сделанным доктором Кистербош. Вскоре мои мысли снова вернулись к Майлсу. Я думала об игре, в которую мы играли в подвале, как он смотрел мне прямо в глаза и умалчивал настолько суровую правду. Меня волновало, что еще он мог от меня скрывать, какие тайны отделяют нас друг от друга.
Я оставила книги на полу и тихонько зашла в комнату Майлса. Такая у меня была традиция: рыскать в его вещах, пока его не было дома. Я осторожно пробиралась между его вещами и книгами, раскиданными по комнате, – моей целью был его стол, – и тут наткнулась взглядом на конверт. Адресатом было Министерство будущего, конверт был подписан рукой брата, и когда я подняла его с пола, оттуда выскользнул лист бумаги и сам собой развернулся в моих руках. Шпионаж всегда был для меня чем-то эдаким – внетелесным опытом, тем, за что я, по собственному убеждению, не несла ответственности.
В моих руках было ходатайство о внесении дополнения. Я быстро проглядела содержимое, ожидая увидеть обыкновенный технический запрос, но вскоре кровь бросилась мне в лицо. Брат ходатайствовал перед Министерством будущего о создании специальной учебной программы по толкованию для мужчин. Лишь потому среди толкователей преобладали женщины, доказывал мой брат, что эта работа считалась женской, из-за чего мужчины отказывались от нее, убежденные, что она находится вне сферы их компетенций. В результате строгая гендерная граница потенциально лишала мир мужских талантов.
«Наше государство запрещает открытую дискриминацию женщин на рабочих местах, и мужчины должны иметь такое же право овладевать профессией толкователя, как и женщины, – писал он. – Препятствие работе мужчин в данной области подкрепляет устаревшую гендерную политику и необоснованно лишает талантливых мужчин возможности привносить ценный вклад в сферу толкования». Далее он выдвигал мысль, что, для того чтобы отсечь опасения насчет их возможных посягательств на девушек, мужчины должны проводить толкования в присутствии женщин-ассистенток. То есть кого-то вроде сопровождающих или медсестер, которые находятся в кабинете, когда доктор-мужчина обследует девушек или женщин.
