— Боже мой! — спросила она. — Что с вами случилось, друг мой?

— Ничего или почти ничего, — ответил Эммануэль. — Одна из моих лошадей оступилась и сломала себе ногу на набережной Тюильри. Я отделался одним страхом.

И маркиз рассказал жене приключение с каретой, но не проронил ни звука о встрече с бароном Мор-Дье.

Был приемный день маркизы — четверг. Госпожа де Шаламбель де Флар-Монгори оставалась у себя все время после полудня в ожидании гостей, прием которых начался в два часа дня. Эммануэль обыкновенно редко присутствовал на этих приемах. Пробыв час с лишком с женою и детьми, он вышел от них и прошел в рабочий кабинет, чтобы просмотреть обширную политическую корреспонденцию. В кабинет вошел его камердинер и подал ему письмо.

Этот камердинер, который будет играть немалую роль в последней части нашего рассказа, был почти старик. Он родился в замке Монгори, служил еще покойному маркизу и, быть может, один знал, по какому таинственному праву Эммануэль Шаламбель получил имя и герб Фларов. Жан, так звали камердинера, вырастил Эммануэля, качал его на коленях и любил его самою самоотверженною любовью. Когда Эммануэль, еще мальчиком, жил в Париже и кончил там свое образование, Жан был назначен старым маркизом присматривать за ним, но он не знал ничего о связи своего молодого барина с «Друзьями шпаги». В глазах Жана маркиз был человеком безукоризненным во всех отношениях и вполне заслуживал всякого благополучия.

— Вам письмо, сударь, — сказал он, протягивая поднос.

— Хорошо, — ответил Эммануэль.

И так как на письме не было почтового штемпеля и оно было написано на желтой слоновой бумаге, а адрес надписан рукою женщины, то он проговорил:

— От кого оно может быть?

— Его принес посыльный, — ответил Жан.

Прежде чем разорвать конверт, маркиз взглянул еще раз на почерк, и волна воспоминаний нахлынула на него.

«Мне кажется, что я знаю эту руку», — сказал он себе.

— Посыльный ждет ответа, — заметил старый камердинер.

Маркиз разорвал конверт и прочитал:

«Мой дорогой Эммануэль.

Вот уже семь лет, как мы не видались с вами, и я, наверное, совершенно исчезла из вашей памяти. Чтобы напомнить вам о себе, мне придется обратиться к отдаленному прошлому. Помните ли вы, дорогой Эммануэль, маленькую и кокетливо убранную квартирку в антресолях дома на улице Траншетт? Вы отделали ее с замечательным вкусом. Гостиная была обита красным трипом, спальня фиолетовым бархатом; будуар белым с золотом, с восточным ковром и такими же портьерами. Столовая из старого дуба с обивкой из кордовской кожи, а рядом со столовой была еще маленькая комнатка, стены которой были завалены книгами, и там вы готовились к экзаменам.

Хозяйкой этой квартиры, вы теперь припомните это без сомнения, была я.

Увы, мой друг! Счастье в жизни часто сменяется несчастьем. Наступил день, когда вы женились и вздумали отделаться от меня, отправив мне в конверте двадцать тысяч франков и записку, в которой вы просили меня прислать вам ваши книги и кое-какие вещи, которыми вы дорожили. Затем вы продолжали свой жизненный путь, а я свой. Вы сделались маркизом, миллионером, депутатом, не правда ли?

Я со ступеньки на ступеньку спускалась по той ужасной лестнице любовных связей, которую праздный молодой человек, безнравственный, богатый и бессердечный, ставит против окна, у которого мы с утра до вечера сидим за иглой, для того, чтобы мы могли спуститься из мансарды, куда, может быть, к нам явился бы какой-нибудь порядочный человек, который женился бы на нас.

Теперь, мой друг, я живу на шестом этаже, в мрачном доме, в ужасном Латинском квартале, который спешат покинуть студенты, имеющие достаток.

От прежней нарядной обстановки, которую вы мне подарили, осталось одно только воспоминание, от вас — пачка писем.

Вот по поводу этих-то писем я и пишу вам. Успокойтесь, не думайте, что я хочу прибегнуть к шантажу; я не хочу продавать их вам, я просто намерена вернуть их. Я имею в виду те письма, которые вы писали мне. Но среди них есть одно, которое писано не вами и адресовано не ко мне. Оно подписано «Полковник Леон… ».

Дойдя до этого места письма, Эммануэль привскочил, и волосы у него встали дыбом. К счастью, слуга вышел, и Эммануэль продолжал:

«Я убеждена, что вы придадите должное значение этому письму и придете за ним сами сегодня вечером, в восемь часов с половиной, на улицу Масон-Сорбонна, N 4. Я вас жду и остаюсь вашим старинным другом.

Блида».

Автор письма был прав, предположив, что семь лет спустя Эммануэль должен был забыть о нем. Действительно, Эммануэль Шаламбель удивился и понял, что письмо полковника Леона дорого обойдется ему.

Но не вопрос о деньгах пугал молодого маркиза. Он был достаточно богат, чтобы заплатить несколько тысяч франков Блиде взамен письма. Его страшило само письмо. Что в нем заключалось?

Испуганное воображение нарисовало Эммануэлю роковые последствия, которые могло повлечь это письмо. Благодаря ему Блида может овладеть тайной «Друзей шпаги», а подобная тайна в руках легкомысленной женщины могла привести в ужас.

Маркиз увидал себя на скамье подсудимых оговоренным, оклеветанным благодаря наветам, которые может возвести эта женщина. Он нетерпеливо позвонил. Вошел Жан.

— Где посыльный? — спросил маркиз.

— В передней.

— Введи его. Посыльный явился.

— Кто дал тебе это письмо?

— Дама, на углу улицы Школы Медиков; она ждет ответа.

— Передайте этой даме, — ответил Эммануэль, — что ее желание будет исполнено сегодня вечером.

— Сударь, вы ничего не напишете?

— Это лишнее.

Посыльный, которому маркиз дал сто су, поклонился чуть не до земли и вышел. Эммануэль, сильно встревоженный, провел почти весь день, припоминая, при каких обстоятельствах мог ему писать полковник Леон.

— Как странно, — повторил он несколько раз, — не успел Мор-Дье сказать мне, что мое счастье не может быть вечно, как со мною уже случилось несчастье, первое в течение семи лет. Не принадлежит ли он к числу людей, встреча с которыми приносит несчастье?

Но так как маркиз был богат и обладал уверенностью, которую дает богатство и которая дает возможность идти прямою дорогою в жизни, то он кончил тем, что разуверил себя.

— Впрочем, — решил он, — я куплю это письмо, сколько бы она ни запросила за него, а молчание Блиды приобрету годовой рентой. С деньгами достигают всего, даже спокойствия совести.

Последнее умозаключение явилось у маркиза, когда он входил в шесть часов вечера в столовую, где его ожидали жена и дети. Маркиза встретила его, спокойно улыбаясь. В эту минуту приехал один из их друзей, и все они сели за стол. Этот друг был молодой провансалец, умный и одаренный пылким воображением южан, склонных видеть во всем чудесное; звали его Октавом де Р.

— Скажи, Октав, — спросил маркиз, — ты суеверен?

— Как итальянец.

— Веришь ты, что есть люди, которые приносят несчастье?

— Да, верю.

— Серьезно?

— Конечно. Маркиза улыбнулась.

— Значит, — продолжал маркиз, — ты поверишь следующему: человек, вполне счастливый, встречает другого, который предсказывает ему несчастье, и оно сбывается…

— Вполне.

— Ах, господин Р., — сказала маркиза, — это уж слишком!

— Нет, сударыня, это верно.

— Неужели! Но откуда вы-то это знаете?

— Я могу служить примером.

— Вы?

— Да.

— Что же с вами случилось?

— В Париже есть человек, приносящий несчастье. Однажды вечером я встретил его в салоне, где я играл в карты. Он сел позади меня, и я проигрался. На другой день он поздоровался со мною на бульваре, и две минуты спустя я оступился и упал.

— Ах! Вот это уж действительно слишком, — пробормотал Эммануэль.

— Спустя две недели, после этого происшествия, — продолжал рассказчик, — у меня была дуэль. Была весна. Отправляясь в карете на место поединка, я снова встретил этого человека, и час спустя удар шпаги уложил меня на шесть месяцев в постель.