– Это, кстати, не Маркс, а Прудон сказал, анархист, – Лена удивленно вытаращила на меня глаза, не ожидала таких познаний. – Мы беду видим, но в путях из нее с вашими эсерами, марксистами да и прочими радикалами расходимся. Не получится просто взять и переделить богатство. Вон, посмотри, что в общинах творится, когда землю переверстывают – смертоубийство! А теперь прикинь на всю страну… Это как пьянство. Плохое же дело пить без меры. А «сухой закон» – еще хуже.

– Нет, ты не марксист, ты философ! Сократ Тобольский!

Под разговор коляска встряла в небольшую пробку. Ржали лошади, палило солнце. Среди колясок сновали мальчишки-продавцы газет.

– Я про другое сказать хочу. Неможно нашему человеку быть на стороне богатых европцев. Сердцем чую. Тут правда, все ладно скроено, пароходы, врачи, голода нет… Но все одно, на посылках тут будешь. Второй сорт. Как наши евреи-выкресты навроде Полякова. Весь наградами увешан, христоваться к губернатору ездит, а все одно выкрест и веры ему нет. Не принимает его обчество.

– Это какое же общество его не принимает? – Лена удивленно подняла бровь.

– Да уже не аристократия. Русское общество, народ. Смотрят на него – ну вот возьми любого нашего вора, тот ближе будет. Понятнее.

– Черносотенство пошло?

– Да не в жидовстве дело, – я начал раздражаться. – Я про установления. Про правила игры. Либо ты их пишешь. Либо для тебя. А наша аристократия готова прямо из штанов выпрыгнуть, лишь бы пустили в европейский рай. Тут же все ладно придумано, «в полной комплекции»! На все готовы. На любую роль. Чего изволите! Тьфу, лакейская философия. Где Никса свои капиталы хранит? В России? Нет, в Германии. Куда Великие князья на отдых катаются? Баден-Баден, и энтот берег, как его…

– Лазурный.

– Во, в Ниццу еще. Детей учить? Гейдельберг да Сорбонна.

– В Лондон еще тоже, я слышала, там хорошие школы.

– На пенсию? Також в Европу. Вон, генерал-адмирал недоделанный, флот просрал, другого бы давно засудили, а его только в отставку выперли, в парижах отсиживатся. И так во всем! Вот и выходит, что кому бороться с бедностью в России? Лечить больных? Строить дороги? Свои курорты? Запад забирает лучшее, а что отдает? Ни в грош не ставит – зерно да железо грузим и ладно. Больше от вас ничего и не надо.

– Победитель получает все, – задумчиво произнесла Елена. – В цивилизационном смысле.

– И продолжает получать. Тут победить мало. Надо каждый день побеждать и продолжать отнимать, хватать, выжимать, хапать…Иначе как такую пастораль, – я обвел руками Рингштрассе, – поддерживать?

Последнее я чуть не прокричал. Даже возница удивленно обернулся:

– Ist alles in Ordnung?

– Ja, ja – пришлось успокаивать «таксиста». Впрочем, пробка уже рассосалась и спустя десять минут мы уже выгружались возле входа в отель.

Из-за стойки выскочил портье, сверкая напомаженной прической и, непрерывно кланяясь, передал два конверта. Лена просмотрела оба:

– Билеты в оперу, сегодня дают «Суламифь». Пойдем обязательно…

Так, меня, кажется, не спрашивают.

– …и письмо от некоего доктора медицины, очень хочет зачем-то тебя увидеть.

– От какого еще доктора? Я здоров, доктор мне не нужен.

– Доктор медицины и профессор Фройт. Зигмунд Фройт.

– Кто-о? Ну-ка, дай посмотреть…

Ну да, это просто произношение такое. А так черным по белому написано – Зигмунд Фрейд! Интересно, зачем я папе психоанализа сдался? Пока я там соображал, нужна ли мне эта встреча, Лена щебетала (насколько это выражение можно отнести к немецкому языку) с гостиничным служащим, после чего решительно заявила:

– Сегодня опера, завтра с утра кафе «Захер», днем прибудет доктор Фройт.

В письме Зигмут восхищался моим перелетом и объяснял свой интерес – какие изменения в психике человека происходят во время и после таких деяний? Ладно, побеседуем. Уж очень любопытно взглянуть на знаменитого психолога.

Опера блистала. Еще бы, одна из первой тройки – Вена, Париж, Милан, законодатели моды. Никто не может стать мировой звездой, если не пел хотя бы в одном из этих трех мест. Лично мне все эти нелепые телодвижения на сцене никогда не были интересны. Голоса да, потрясающей силы и красоты, особенно арии, но зачем прилеплять к ним всю эту псевдодраматическую мишуру? Понятное дело, что певцу или певице нужен большой объем легких и оттого они все по преимуществу гиперстеники, а, следовательно, люди крупные, корпулентные, как тут политкорректно выражаются. И вот стоит такая немаленькая Джульетта лет сорока на прогибающемся под ней балконе и заламывает пухлые ручки. Или кругленький герой-любовник на тоненьких ножках мечется по сцене, изображая полет молодости.

Но красиво, не отнять. Декорации, вышколенный хор, костюмы типа исторические – библейских времен. Мужики в халатах и чалмах, чистая Средняя Азия, а вот дамы наподобие одалисок из гарема – полупрозрачные воздушные одеяния. На них и таращится вся эта аристократическая тусовка в ложах. И это тоже понятно – фактически легальный стриптиз, круче только в балете, танцорки вообще первое место держат среди дам полусвета. Вон, недавно помянутый Алексей Александрович русский флот на французскую балерину променял… Может есть все-таки способ с него слупить все обратно? Вот хотя бы по суду?

Лена восхищалась, ахала и охала. в антракте с каменным лицом прогуливалась со мной в фойе, делая вид, что не замечает лорнировавшую нас публику. Ничо, пусть привыкают – шелковый сюртук, черные очки и крест тут еще в новинку. Может и со мной когда-нибудь еще поставят оперу. Распутин. А что? Звучит!

Еле досидел до конца и еле отбоярился от идеи идти в «Захер» прямо сейчас, пользуясь тем, что он буквально через улицу.

– Спать хочу. А там кофей, напьюсь и сердце прижмет. Нет уж, давай утром, как порешили.

Ничего, прямо скажем, не потеряли – народу и утром в кафе было достаточно. Красиво, да. Люстры хрустальные, уже с электричеством – хозяева идут в ногу со временем. Стены красным шелком затянуты, увешаны картинами и гравюрами в рамках. На почетном месте – портрет Франца-Иосифа, императора здешнего. Надо будет подойти, посмотреть, не засижен ли мухами…

Кофе отличный. Вот реально, офигительный у них кофе. Впрочем, за двести пятьдесят лет можно было научиться – говорят, что кофейная мода пришла в Европу после тодашней неудачной осады Вены турками, когда в брошенном обозе нашли мешки со странными зернами…

Ну и торт «Захер», ради которого Лена сюда и притащила. Я попробовал и чуть было не ляпнул – «Прага!». Очень похож, какие-то мелочи отличают, например, подача с густыми взбитыми сливками. А так – кафе как кафе, так и спросил:

– И чего тебе кофейня сдалась, таких двенадцать на дюжину?

– Портье очень рекомендовал. Говорил, что нельзя побывать в Вене и не попробовать настоящий «Захер».

Посидели, выпили по две чашечки да и обратно, в гостиницу, встречаться с доктором. Доехали шустро, но что-то у меня рябь в глазах, наверное, от двойной дозы кофе, тут ЗОЖа никакого нет, варят очень крепкий, вот и результат. А в вестибюле уже дожидался визитер – с первого взгляда я решил, что ошибся и это не тот Фрейд. Но пригляделся – тот, просто я видел его канонические фото благообразного седого дедушки с сигарой, а тут вполне жизнелюбивый мужик лет пятидесяти, даже седины в бороде не больше половины, только по носу и опознал.

Пока то-се, пока Зигмунд свои записи вынул, что-то мне нехорошо сделалось, надо бросать эти заморочки с кофе.

– Расскажите, кто были ваши родители.

Так, сейчас пришьет какой-нибудь Эдипов комплекс, вот уж фиг вам. И только я собрался запустить какую-нибудь дичь, ну типа меня воспитали сибирские волки, как живот скрутило так, что рябь в глазах сменилась белым маревом. Стало тяжело дышать, сердце заполошно забилось в груди.

Траванулся, не иначе… Я таращил глаза, и в тумане видел, как встревоженный Фрейд вскочил с кресла и кинулся ко мне…

– Отравление… Лена, – тяжело дыша и с паузами выговорил я, – настрогай мыла в кувшин с водой…