Маджента — цветовой термин, означающий ряд пурпурных цветов. В XXI веке наиболее известно два стандартизованных варианта мадженты. Получается при смешении красного и синего цвета в равных пропорциях.
Нью-Йорк, 1989 год
Над городом, прямо среди редких белесых перьев облаков, рождался оранжевый рассвет. Кому не нравятся рассветы? Наверняка немногим, ведь это так красиво. Красиво, если бы не слабый весенний ветер, который таскал по почти безжизненным после ночной суеты улицам афиши, грязные бумажки и пластиковые стаканчики. Порывы также раскачивали фигурку Роналда Макдоналда, что красовалась на крыше фастфуда с красно-желтой вывеской. Редкие цветные машинки, походившие на игрушечные, ездили по широким, но заваленным, к сожалению, мусором улицам. Среди таких автомобилей знатно выделялись знаменитые лимонные такси. Горели некоторые витрины, но большая часть вывесок представляла собой выцветшие плакаты, которые тяжело было отличить от многочисленных постерах, висевших на кирпичных стенах зданий. Алые брусочки местами покрошились.
Прохожих можно было по пальцам пересчитать. В основном ими являлись бездомные, коих даже на Таймс-Сквер наблюдалось бесчисленное множество. Стать бездомным в Нью-Йорке восьмидесятых легче легкого. Город тонул в кризисе: секс, наркотики и преступность. Даже не рок-н-ролл. Оказаться на улице, скатившись вниз по социальной лестнице труда не составляло: ты либо жертва зависимости, либо криминальных авторитетов. Выбирай на свой вкус. Множество женщин, например, предпочитало идти в представительницы древнейшей профессии. А что, очень даже неплохой вариант. Во-первых, можно одеваться, как душа пожелает. Этим, собственно, проститутки и занимались: яркие трусы всех цветов радуги, каблуки, ремни и безумные прически. Во-вторых, неплохой заработок. Женщин легкого поведения можно было встретить буквально везде. Они заглядывали в окна проезжающих автомобилей и предлагали свои услуги, сладко улыбаясь. К сожалению, большинство проституток быстро подсаживались на те же наркотики, поэтому нередко занимались сексом за дозу. Зато был и третий плюс: окрыляющее чувство собственного величия. Уже не хотелось задумываться о том, что можно забеременеть или, что еще хуже, тебя могут просто изнасиловать, обокрасть или жестоко убить. Ты на вершине мира, а до мирских проблем дела нет.
К бездомным и проституткам на улицах приплюсовывались любители прожигать ночь в многочисленных клубах, которые приносили городу едва ли не самую большую прибыль. Ну конечно, алкоголь, музыка, беспорядочные половые связи, — все это привлекало молодежь и тех, кто жаждал почувствовать нотки экстрима наряду с эффектом от травки. И это еще детские развлечения. Какая там травка и стоит ли вообще говорить о наркотиках в клубах, если пересечься с дилером можно было едва ли не в Центральном парке?
Так вот одним из таких парней, проводивших молодость на дискотеках, был Питер Паркер. Буквально минут пятнадцать назад он ворвался в свою комнатушку и завалился на матрас, служивший кроватью. Прямо так, в прокуренной рубашке и узкой розовой юбке. Первые лучи солнца ласково заглядывали в раздолбанную оконную раму. На ней, конечно, висела какая-то тряпка, служившая шторкой, но от света не спасала совсем. До ушей Питера, прикрывшего глаза, долетал шум посуды, которой на кухне гремела сожительница Паркера — ЭмДжей.
Девушка из Бронкса, боевая, забавная и, что главное, варила отличный кофе, который поднимал из похмельной могилы даже самого заядлого алкоголика, коими себя и называли друзья-сожители. Питеру в ЭмДжей особенно нравились ее курчавые темные волосы и гладкая кожа, только вот сама она не разделяла восторга Паркера, а потому, мечтая о шелковистых прямых волосах, постоянно таскала парик блондинки, а ее все та же прекрасная кожа иногда походила на шкуру слона из-за количества тоналки, которую ЭмДжей вообще не щадила и наносила в четыре слоя перед каждым выходом на улицу. Примечателен еще и тот факт, что девушка вообще не умела подбирать цвета, а потому ее косметика была либо на три тона светлее, чем нужно, либо на тон темнее. И Паркер вежливо указывал на это, но каждый раз в ответ получал громкое «да иди ты нахер», приправленное оправданием, произносившимся виноватым тоном: «денег на новую больше нет».
А денег и вправду не было. Питер терпел, как мог, заваривал каждый чайный пакетик минимум по три раза, но средств на проживание все равно не хватало. У Паркера была одна единственная родственница — тетя Мэй, которая осталась жить в Квинсе, откуда парень родом. Милейшая женщина, правда! Заботливая, добрая, переживала за Питера, как за родного сына. Единственный ее недостаток — она не понимала увлечений племянника. Хотя нет, готовила она еще плохо, но это можно опустить. Последнее, что хотел молодой человек — расстраивать тетю, а поэтому, как только юноше стукнуло семнадцать, он поспешил покинуть тесную комнатушку в Квинсе и отправился на встречу приключениям огромного Нью-Йорка. Мэй иногда присылала чеки, но этих денег едва ли хватало на новенькую палетку для теней, а что уж говорить об оплате квартиры. С горем пополам молодым людям удавалось наскребать на ежемесячную сумму за жилье, но на горячую воду уже денег не было. Да что уж там, частенько друзья оставались без света, а поэтому по вечерам жгли свечи, как первобытные люди.
Но Паркер и его кофейная подружка не были единственными обитателями задрипаной квартирки в Бруклине. Третьим несчастным являлся Нед Лидс, который родился в этом самом Бруклине, а потому знал район, как свои пять пальцев, и помог найти товарищам жилище, которое можно было хотя бы приблизительно описать как «по карману». Эти ребята, как и сам Питер, фактически сбежали от родителей в юном возрасте. Ну, ЭмДжей хотела быть самостоятельной, а потому подрабатывала официанткой в забегаловке, что находилась в паре кварталов от ее нынешнего обиталища, а родители Неда просто не могли смириться с тем, что их сынишка делал с помощью геля ирокез и таскал платья в пол. И аргумент из разряда «у нас свободные нравы, и я в праве выбирать то, как мне выглядеть» не принимался и близко.
Именно Нед, кстати, и заглянул в проход, в котором явно не хватало двери. Глазами парень нашел своего друга, который был готов отрубиться прямо в одежде.
— Там кофе готов, — сказал Лидс, кивнув головой в сторону кухни.
Паркер убрал локоть, которым закрывал половину лица, и пробурчал что-то нечленораздельное. Нед принял это за готовность вскоре объявиться за столом, а потому со спокойной душой удалился в свой уголок, чтобы сменить красное платье на домашний халат. Лидс обосновался прямо за стенкой, и двери у него, кстати, тоже не было.
Питер, покряхтев, поднялся с матраса. Взгляд его зацепился за пятно от кофе, которое красовалось на покрывале. Стоило бы отнести в стирку. Как и белую рубашку с рюшами, в которой был Паркер, потому что часть макияжа изволила отпечататься на некогда чистой ткани. Питер, уже привыкший считать свои расходы, стал прикидывать, сколько придется потратить на заканчивающееся хозяйственное мыло. Парень подошел к покоцанному трюмо, заставленному всякими полупустыми баночками из-под кремов, уже местами просроченных, тоналок, карандашей, пудр и теней. В отражении заляпанного зеркала молодой человек увидел свою помятую мину. Тушь отпечаталась под глазом, от красной помады на губах не осталось ровным счетом ничего, зато о ее существовании напоминал след на подбородке. Рубашка, заправленная в юбку, слегка оттянулась вниз, являя хозяину многозначительный красный синячок на ключице. Усмехнувшись, Питер стер развод от помады и отошел от трюмо, чтобы сунуть ноги в теплые тапочки. По пути на кухню Паркер также стащил с себя спутавшийся парик — каре брюнетки.
Молодой человек прошаркал к кухне. ЭмДжей в тот момент как раз обреченно захлопнула дверцу холодильника, доживавшего свой век. Девушка вздохнула, уперев руки в боки. Она, кстати, даже успела сменить свой вечерний наряд на домашние красные штаны и футболку с дыркой на плече. Парик остался где-то в ее комнате.
