Они невольно сравнивали Метрополитен-оперу с Большим театром и сходились в едином мнении, что наш-то, масштабнее и красивее. Чего стоит гигантская хрустальная люстра, а золотые орнаменты, а шикарный узорчатый занавес с бахромой?! Вся эта императорская роскошь, вот уж куда в джинсах-то точно непростительно заявиться. А тут элегантная простота, потолок словно сотканный из массивных золотых чешуек и несколько крошечных светильников на длинных тросах, по форме напоминающих вид молекулы короновируса под микроскопом. Шелковый занавес, расшитый золотыми нитками, тоже сильно не впечатлил, а вот кресла, конечно не в пример нашим стульям, да еще и с встроенным экраном с титрами – это было удобно и необычно. Они поспешили занять свои места в третьем ряду партера и как только персонал с ксилофонами в руках созвал публику, своими мелодичными звуками, свет погас, занавес разъехался и грянул оркестр.

Первый акт был великолепен, многообразие костюмов и декораций просто поражало. Необычайный колорит Поднебесной империи, танцующие львы и драконы, пагоды древнего Китая, восточные веера с причудливыми узорами, кимоно с многометровыми шлейфами и роскошными национальными головными уборами, а уж про музыку Джакомо Пуччини и говорить нечего. Это был восторг, унесший прочь их усталость и головную боль. В первом антракте Гриша с Анжелой бурно обсуждали за бокалом шампанского, увиденное и опять же сравнивали с постановками в Большом театре, а больше сравнивать им пока было не с чем. К концу второго акта энтузиазм Анжелы стал потихоньку улетучиваться, не смотря на продолжающийся накал страстей на сцене. И даже, когда занавес с домом министров Пинг, Панг и Пунг уехал вверх, а перед глазами зрителей остался роскошный Императорский дворец во всю глубину сцены и по залу прокатилась волна восхищенных охов, глаза Анжелы продолжили слипаться с невероятной силой и немудрено, ведь в Москве было уже около пяти часов утра. Гриша периодически толкал жену локтем в бок, выдергивая из лап Морфея, но ее веки продолжали предательски ползти вниз.

– Не спи, на тебя люди оглядываются – прошептал Гриша ей на ухо, – мало того, что мы в такой одежде, так ты еще и дрыхнешь!

Судя по всему, у него открылось второе дыхание. Ведь от нытья в такси, бесконечных упреков и жалоб не осталось и следа. К удивлению Анжелы, Гриша даже не поглядывал на часы, в надежде, что их стрелки вдруг закрутятся с удвоенной силой и вся эта вакханалия закончится. Они как будто поменялись местами.

– Я больше не могу – шептала Анжела в ответ, – давай уйдем в антракте, пожалуйста, бог с ней с этой оперой.

– Мы заплатили шестьсот баксов за билеты, сидим до конца – отрезал Гриша, хитро подмигнув жене, – тем более, что мне очень даже нравится!

– Да мне тоже нравится, но я ничего не могу с собой поделать – засыпаю – ныла Анжела.

– Меньше надо было по магазинам шляться!

Со второго ряда на них грозно сверкнула глазами чопорная пара преклонного возраста и Анжела, смутившись и, собрав всю свою волю в кулак, попыталась снова сконцентрироваться на сюжете, который надо заметить, не был таким уж убаюкивающим, а наоборот, очень даже кровожадным. Этому действию не было ни конца, ни края.

В очередном антракте они бродили по вестибюлю и разглядывали фрески Шагала. Гриша восхищался «Триумфом музыки».

– Ты посмотри какая сочность красок, какая экспрессия! Это же гениально!

Анжела ползла за ним с кислой миной, умоляя бросить все и вернуться в отель, но Гриша был непреклонен.

У Анжелы промелькнула мысль – Уж, не решился ли он отомстить мне за четырехчасового «Бориса Годунова» в Большом театре, таким образом? Буквально накануне поездки, она рассказывала ему историю, как одна ее подруга, заядлая театралка, сделала мужу подарок на день рождения, купив билеты на спектакль «Улисс», который шел ни много, ни мало, а пять с половиной часов и как бедный муж, после тяжелого рабочего дня, весь измучился и под финал заявил, что ноги его больше не будет ни в одном театре и, что такого дня рождения он ей вовек не забудет.

Они тогда весело посмеялись над этой историей, но сейчас Анжеле было совсем не до смеха.

Начался третий мучительный акт, дирижер словно улитка еле полз к своему рабочему месту, потом долго кланялся, листал ноты, оглядывал своих подопечных из оркестра, от чего у Анжелы уже начинал дергаться глаз. На сцене царила ночь, в зале- непроглядная тьма. Попробуй не усни в такой обстановке? И вот, когда Калаф, сидя на лестнице, в этой кромешной мгле, озаряемой лишь редкими звездочками, запел ее любимейшую партию «Nessun Dorma» («Пусть никто не спит»), начинающуюся очень медленно и лирично, словно колыбельная, Анжела провалилась в сон окончательно, так и не услышав легендарного, такого мощного и обожаемого ею окончания этой партии, зато, в образовавшейся секундной паузе, зал услышал:

– Хррррррррррр

– Проснись, ты что с ума сошла? Ты храпишь на весь зал! – толкнул ее в бок Гриша.

– Я не сплю – промычала Анжела и снова провалилась в глубочайший сон, упав головой ему на плечо.

Все, что она помнила из третьего акта – это самое его начало, проснулась же Анжела под несмолкающие аплодисменты, крики браво и закрывающийся занавес.

В ту ночь они еще долго бродили по Нью-Йорку, а Гриша в красках и с невероятным энтузиазмом рассказывал ей события третьего акта, утверждая, что именно этот акт и был вишенкой на торте всей оперы. Ну а любимая партия Анжелы «Пусть никто не спит» сыграла с ней в итоге злую шутку, которую Гриша вспоминал ей и по сей день, при любом удобном случае…

– Да, точно, – тихо проговорил Гриша, открывая глаза. – Хорошее было время, есть, что вспомнить!

Глава 5. Неожиданное знакомство

Анжела как хитрая лисица потихонечку подбиралась к Грише, бросая ему то одно счастливое воспоминание из их совместной жизни, то другое, а Заметайкин таял на глазах. Он так долго запихивал былое подальше, гасил каждую попытку несанкционированного всплытия подобных воспоминаний в памяти, что вдруг этот поток ностальгии прорвался и хлынул ниагарским водопадом наружу.

Она уже обвила одной рукой его шею и стала что-то нежно нашептывать на ухо, как вдруг раздался грохот, оба в испуге повернулись к входной двери. На пороге стояла массивная старуха, лет семидесяти пяти с миской свежих яиц, ее седые волосы беспорядочно выбивались из-под цветастой косынки, а выражение лица было настолько суровое, что по спине у Анжелы побежал холодок.

– Ах ты проститутка московская, – крикнула старуха, – совсем стыд потеряла!

– Простите, мы разве знакомы? – испуганно пролепетала мадам Заметайкина.

– Да я с тобой не то, что знакомиться, на одном поле не сяду. Шалава кучерявая, распушила свои ржавые кудри, а ну отойди от Гриши, пока я тебе синяков не наставила под глазами твоими бесстыжими. – крикнула громогласно она.

Анжела попятилась назад.

– А ты, что стоишь рот раззявил? – обратилась старуха к Грише, – Эта змея тебя уже обвила кольцами своими, а ты и уши развесил, разве, что только слюни не пустил. Ах ты, шалава! – и разъяренная женщина, вытаскивая по одному яйцу из эмалированной миски, начала метать их в Анжелу.

– Гриша, кто это? Что она от меня хочет? – визжала Анжела, размазывая жидкое содержимое яиц, попавших прямо в цель.

Заметайкин ловко уворачивался, заливаясь смехом. Позволив старухе опустошить содержимое посудины, подлетел к ней и начал успокаивать.

– Баба Нюра, да ты что, взбесилась что ли? Посмотри, что натворила? Кто это теперь убирать все будет?

– Проститутка твоя и будет! И пока не уберет, я ее из этой комнаты не выпущу, уж будь спокоен. – и она со всего размаха так жахнула железной плошкой о дубовый стол, что Гриша с Анжелой одновременно вздрогнули.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.