– Нет, не может быть, все это какая-то глупая нелепость! Это сон, да, да, мне все это снится! – не верил своим глазам Заметайкин.

Он не слышал шуток, над которыми так аппетитно смеялась его жена Анжела. В голове пролетела мысль, – в какой же момент она перестала так смеяться над моими шутками?

Лев Палыч достал из кармана красную бархатную коробочку и протянул ее своей спутнице. Анжела с беззвучным восторгом захлопала в ладоши, потянулась к Потапову и поцеловала его в губы.

Гришин кулак со всей силой хватил непробиваемое стекло ресторана. Рыжеволосая нимфа вздрогнула и оторвавшись от Льва Палыча, с испугом посмотрела в окно. Потапов весело подмигнул Грише и нежно чмокнул Анжелину ручку с алыми ноготками.

Не помня себя от злости, Гриша бросился прочь, изуродованный мобильный не переставал вибрировать в кармане. На экране мигала надпись «Женушка». Гриша остановился, тяжело дыша, и поднес телефон к уху.

– Ты идиот, Заметайкин! – раздался в трубке разъяренный голос, – я подаю на развод!

Удивлению Гриши не было предела, он ожидал извинений, слезной мольбы о прощении, все что угодно, но только не этого.

– Я спала с Потаповым, чтоб тебя, деревенщина, на хорошую должность устроить! А ты и это про…..

Не дослушав до конца, Гриша швырнул телефон со всей силы об асфальт.

Больше в офисе компании «ТрастинГодбатИнвест» его никто не видел.

Глава 2 Утро красит нежным светом..

Туманная дымка мягко стелилась над зеркальной гладью озера, изредка нарушаемой лишь плеском мелкой рыбешки. Бусинки холодной росы набухали на травинках, вдалеке пестрели люпиновые поля. С новенькой, бревенчатой фермы то и дело доносилось протяжное мычание коров, утренняя дойка была в самом разгаре. От стойла к стойлу деловито прохаживался в распахнутом белом халате крепкий мужчина лет сорока трех и раздавал указания, угодить ему было не просто.

– Зинаида Петровна, вы вымя, перед тем как доить, помыли?

– Конечно, что ж я совсем дикая что ли, Григорий Алексеевич? – обиженно потупилась доярка.

– Насухо обтерли?

– Как иначе-то? – еле слышно процедила Зинаида Петровна.

– Вот у вас и надо спросить «как иначе-то?» – передразнил Григорий доярку, – молоко-то не идет! Только корову мне мучаете! А ну отойдите!

Протиснувшись к мычавшей буренке с бездонными глазами, Гриша присел на скамейку, снял доильный аппарат и начал обмывать вымя. Старательно ополоснув его со всех сторон, обтер пушистым полотенцем, осмотрел и снова протер. Закончив с успокоившейся коровой, принялся за аппарат, руки ловко перебирали один за другим доильные стаканы, промывали, обтирали, продували.

– Вот дотошный-то! – шепнула на ухо Зинаида Петровна доярке Любе.

– Говорят, большой начальник был в Москве, – показывая пальцем куда-то вверх, многозначительно выдала Люба, в иностранной компании, с таким названием, что и не выговоришь, «Гад траст да и даст», что-то типа этого.

– Такой большой, что докатился до нашей глуши? – прыснула Зинаида Петровна.

– Жена, стерва оказалась, с любовником застукал, прям накануне Нового года – продолжала нашептывать Люба.

– Да ты что?

– Да все они там в Москве, проститутки-то! Поехал за красивой жизнью, ну вот и получил. Тонкой души человек, не выдержал такого удара, бросил все, да и вернулся домой, в деревню.

– Куда вернулся? – переспросила Зинаида Петровна.

– Вы глухая что ли? Сюда, говорю, вернулся домой к себе, в деревню! Николаевны, Царствие ей небесное, сына, Гришку, помните? Конопатый такой бегал, все в носу ковырял.

– Помню – Зинаида Петровна прошептала растерянно.

– Ну вот, доковырялся – собственной персоной – выпалила, улыбаясь Люба.

– Да не может быть! – ахнула, прикрыв рот рукой, Зинаида, – так он же…

– Зинаида Петровна, – резкий оклик оборвал затянувшуюся беседу доярок, – Вы к нам на работу, когда поступили?

– Так третьего числа сего месяца – пробормотала доярка.

– Ну так вот если вы до третьего числа следующего месяца обращаться с доильным аппаратом не научитесь, то нам придется с вами попрощаться. – деловито произнес Григорий, – к каждой буренке нужен особый подход, за ушком ей почесать, спросить хорошо ли она спала, успокоить ее, вымя осмотреть, помыть, обтереть, затем доильные стаканы продуть, прочистить, а уж потом только тыкать. Это вам не печати на бумажки шлепать в сельсовете! Где менеджер стада?

– Так на станцию поехал, новые поступления коров принимать – ответила Люба.

– Проведите еще раз инструктаж по использованию доильного аппарата, у меня десяток коров голштино-фризской породы везут из Нидерландов, чтоб вы мне их всех тут уморили?

– А наши-то буренки вас чем не устраивают? – простодушно спросила Люба.

– Наши дают молоко для производства твердых сортов сыра, а молоко голштино-фризской породы коров используют для производства моцареллы. Расширять ассортимент продукции будем! – на последней фразе лицо Гриши расплылось в улыбке, а в глазах появился мечтательный блеск, – «Моцарелла от Заметайкина!» – как? звучит?

– Звучит, звучит – поддакнула Зинаида Петровна.

– Или «Ни в Лацио, ни в Сицилии не найти такой моцареллы как в Скорынево. Сыроварня Заметайкина – Бежецкий район, Тверская область», а?

– А кто это такие-то «Кацио» и «Сисилия»? – переспросила Зинаида Петровна.

– Эх! – безнадежно махнул рукой Гриша и пошел прочь.

– Жениться ему надо! – проговорила Зинаида Петровна, – от того и злой как черт.

– Завязал, говорят, с женщинами. Знаете, тут сколько желающих-то, было? Такой жених завидный! – проговорила грустно вздыхая, Люба.

– Да не уж-то с мужиками путается? – ахнула Зинаида Петровна.

– Что вы? Весь в работе, как три года назад приехал. По началу пил не просыхая месяц, а потом как отрезало, в «зожники» подался и ферму начал строить, деньжонок-то видно не мало в Москве заработал, раз такую отгрохал.

– А зожники-то это кто? Сектанты что ли?

– Идите- ка лучше сюда, Зинаида Петровна, будем заново осваивать технику доения, пока вас и тут на пенсию не отправили.

Завершив утренний обход своей фермы, Гриша обычно отправлялся на ближайшее озеро, окунуться в прохладную воду, подумать в тишине о делах сыроварни. Бросив одежду на деревянных мостках, он с разбега нырнул в темную воду, проплыв метров десять, высунул голову на поверхность и жадно задышал.

– Эх, как же все- таки хорошо в деревне! – подумал он и поплыл брассом свои привычные два километра. Вода освежала, смывала беспокойные мысли, давала возможность побыть наедине с самим собой, ведь это так сложно было сделать в течение дня, когда каждый что-то хотел от Гриши и не успел он проплыть и половины назначенного маршрута, как услышал голос, доносящийся с берега.

– Григорий Ляксеич! Григорий Ляксеееееееич! – махал руками, привлекая внимание, Пахомов Максим Ильич, бывший тракторист, а ныне доверенное лицо и менеджер стада Заметайкинской фермы.

– И сюда добрались, – подумал Гриша, – а в ответ махнул ему рукой, мол сиди жди, сейчас подплыву.

Пахомов уселся на мостки и стал терпеливо ждать.

– Ну что опять стряслось? Ты же знаешь, Максим Ильич, что, когда я плаваю, меня не беспокоить. – проговорил недовольно Заметайкин.

– Да я б и рад не беспокоить, но как, посуди сам, Григорий Ляксеич? Поехал я встречать новых коров, что ты за бугром заказывал, начал осмотр, а одна их них красно-пестрая, а должны быть все черно-пестрые. Что прикажешь делать? По документам они все голштинские, а на деле, выходит, что не все. Говорил тебе, предупреждал, не связывайся с басурманами, да ты разве послушаешь?

– Ладно, ладно, не горячись Максим Ильич, все правильно, они разного цвета бывают, только с красно-пестрой надой гораздо меньше, правда жирность молока больше, ничего, будем разбираться – вытираясь махровым полотенцем пробормотал Гриша. И этот день не сулил никакого спокойствия.