— Почему я не могу… — растерянно начал он, а затем увидел, как в свете холодного зимнего солнца блеснуло серебряное кольцо. То самое, которое она успела вдеть в ухо, судорожно собираясь в аэропорт.
— Потому, что тебе здесь не место, — Юлия старалась улыбаться, но светлая грусть в глазах не позволяла сделать это искренне. Она была рада видеть сына, но прекрасно понимала, что ничего хорошего в этом нет. И его возлюбленная тоже не должна здесь находиться. Если они и должны были когда-нибудь познакомиться, то точно не так. Не так рано…
— Это похоже на пытку, — хмуро произнес Евгений, отчего-то виновато опуская взгляд вниз — на белый, мягкий снег. — Не могу коснуться тебя, не могу забрать её…
— Ко мне она сейчас ближе чем к тебе, — вздохнула Юлия, с сожалением смотря на сына и понимая, что вторую такую потерю не вынесет даже он.
— Ты можешь что-нибудь… — дрогнувшим голосом начал он.
— Я бессильна, — качнула головой Юлия, виновато смотря на Женю. — Если ты — бог, это не значит, что я тоже…
Громов грустно улыбнулся, понимая, что бессильный Бог это, пожалуй, самый жестокий оксюморон. Подул холодный ветер. Евгений вновь попытался сдвинуться с места, но ничего не получалось. Зимний мороз начинал пробирать его до костей, но ни Юлия, ни Таня, по-прежнему сидевшая в беседке без малейшего движения, этого холода не ощущали.
— Прости себя, — внезапно произнесла его мама, — прости себя, Женя. Ты ни в чем не виноват. Виновата только я.
Евгений напряженно нахмурился, чувствуя, как внутри начинает смешиваться всё то, что он так долго хранил, так долго пытался спрятать. Так долго пытался с этим бороться, но в итоге пронес через половину своей жизни…
— Нет, мама, — Громов запнулся, поджимая губы, будто не веря в то, что у него вновь появилась возможность обратиться к ней вот так, этим самым нежным и важным словом. — Я должен был сказать раньше.
Юлия грустно улыбнулась, наблюдая за тем, как Женя опустил взгляд вниз, чувствуя огромную вину за боль и… за смерть любимого человека. Она протянула к нему руку, желая коснуться его головы, но тонкая ладонь повисла в воздухе. Она могла коснуться его. Могла обнять. Могла. Нельзя. Тонкие бледные пальцы дрогнули, а затем сжались в кулак. Когда Евгений вновь поднял на неё взгляд, рука Юлии повисла вдоль тела.
— Я не должна была оставлять тебя, — борясь с голосом, который начал дрожать, произнесла она. — Но я думала, что справлюсь со всем одна, а затем вернусь к тебе. И всё будет хорошо. Я хотела, чтобы ты не видел меня разбитой… Ты поймешь меня однажды, когда станешь родителем.
Громов болезненно усмехнулся, вспоминая об операции Тани, о которой она умолчала.
— Боюсь, что отцом мне стать не суждено, — проворчал он, на мгновение обернувшись к белой беседке. Юлия, сдерживая смех, дернула плечами. Женя, конечно, вырос, закончил университет, выиграл кучу чемпионатов, но внутри так и остался упрямым мальчишкой.
— Не говори о том, чего не можешь знать наверняка, — предостерегающе, но с любовью проговорила Юлия, загадочно улыбнувшись.
Евгений приоткрыл рот, медленно переваривая услышанное, а затем захотел вновь обернуться к Тане, но мама не дала ему этого сделать.
— Тебе пора, Женя, — быстро проговорила она, — просыпайся.
— Что? — Громов нахмурился, снова и снова пытаясь схватить мамины руки, но тело продолжало не слушаться. Он не хочет уходить. Зачем? Здесь самые родные женщины. Здесь хорошо. Только так чертовски холодно…
— Нет, мама, пожалуйста, — Евгений ощутил, как обжигающе горячая слеза скользнула по его покрасневшей от холода щеке. Плевать. Лишь бы не уходить отсюда. Всё, самое драгоценное, здесь. Здесь, рядом! Только он не может никого коснуться…
— Просыпайся, родной, — ласково произнесла Юлия, будто не прощалась с сыном вновь, а будила его. Так, как когда-то давно поднимала на ранние зимние тренировки, когда за окном было ещё темно. — Просыпайся, Женя…
— Женя, просыпайся, — Алиса, положив ладонь на его плечо, уже несколько минут пыталась разбудить Громова. В другой ладони она сжимала его телефон. — Женя!
Но Евгений не шевелился. На мгновение Алиса оторопела. Она бросила взгляд на Таню, которая так и не пришла в себя, а затем на Громова, который сидел на стуле, свесив голову к плечу. Оба были явно где-то не здесь. И эта картина очень пугала. Алиса с новым порывом принялась тормошить Громова, боясь, что и он не просто спит, а…
— Громов! Проснись! — сорвавшимся голосом тараторила она, сильнее сжимая побелевшие пальцы на его крепком плече. — Пожалуйста! Женя!
Евгений медленно разлепил веки, сонно и непонимающе смотря на Алису, которая расплывалась перед его глазами.
— Господи, Женя, — выдохнула Алиса, падая на колени, когда всё напряжение резко покинуло её тело. Она уткнулась лбом в его бедро, выдыхая с облегчением. — Ты так меня напугал…
— Алиса… — хрипло прошептал он, прикладывая ладонь к голове, в надежде, что это может хоть как-то унять адскую боль из-за сна в неудобной позе, а затем перевел взгляд на Таню. Всё ещё не здесь. Всё ещё там. В… Беседке? С мамой?..
— Тебе звонили, — опомнилась Алиса, поднимаясь на ноги и протягивая Жене его телефон.
— Кто? — хмуро поинтересовался он, пытаясь встать и ощущая, как весь позвоночник буквально одеревенел за несколько часов сна.
— Мама…
— Кто? — Громов, дохромав до окна, ошарашенно обернулся. Он ещё не до конца смог интерпретировать увиденное во сне и совсем не был готов к услышанному.
— Мама Тани, — поправила себя Алиса, протягивая Жене телефон.
Несколько секунд Евгений с опаской смотрел на собственный сотовый, а затем всё же взял его, понимая, что, как бы тяжело ни было говорить с мамой Тани, именно он должен это делать. Он любит Таню. И он виноват в том, что не сберег её. Виноват перед собой, перед ней, перед её мамой… Как только Громов начал разговор, Алиса, бросив на Таню взгляд, полный неоправданной надежды, вышла в коридор, чтобы не смущать Женю.
— Пока никаких изменений, — тяжело отвечал Евгений, расхаживая от одной стены к другой, пытаясь размять ноги. — Как ваше здоровье? Ксюша рядом?
— Да, — тихо отвечала мама Тани, — мне уже лучше. Ксюша с Димой хозяйничают на кухне. Спасибо, Евгений, что отправили их ко мне.
— Просто Женя, пожалуйста, — в который раз взмолился Громов, остановившись у окна и устало потирая переносицу пальцами. Услышав молчание в телефоне, он понял, что вновь смутил её, а потому собрался с мыслями и решил пояснить, что к чему. — Я люблю вашу дочь. И я женюсь на ней как только она придет в себя.
— То есть… — за спиной Жени раздался тихий, слабый голос, а его обладательница с трудом открыла глаза. — На мое мнение тебе снова плевать?
— Да, плевать! — огрызнулся он, на мгновение повернув голову вбок и всерьез не осознавая, чей голос только что услышал.
Бледные губы Тани растянулись в улыбке. Евгений замер на месте, кажется, даже переставая дышать, а затем телефон выскользнул из его ладони и с треском упал на пол. Его ноги снова не гнулись, но уже совсем по другой причине. Он медленно обернулся.
— Таня! — вымученно простонал, на мгновение закрывая глаза, чувствуя, что победа на олимпийских играх — ничто, по сравнению с теми эмоциями, которые охватили его здесь и сейчас. Вот она — главная награда. Главный подарок от мира фигурного катания. Его Таня, любовь всей его жизни.
Громов бросился к ней, начиная судорожно целовать холодные и впалые щеки, лоб, руки… Хотелось сжать её изо всех сил, чтобы больше никогда, ни за что не упустить из виду. Чтобы беречь как маленького ребенка. Чтобы никто не причинил боли…
Таня, смеясь, пыталась отбиваться от такой резкой лавины из чувств, но сил у неё не было даже на то, чтобы хоть немного поднять руки. А когда Громов в очередной раз своими медвежьими лапами задел тонкую трубочку, вставленную в нос Тани и позволявшую ей дышать, аппарат искусственной вентиляции легких протяжно запищал. В следующую секунду в палату Тани прибежали несколько врачей, а в открытую после них дверь с опаской заглянули Алиса и Арсений. И если Мельников расплылся в счастливой улыбке, то Алиса закрыла лицо ладонями, не веря, что это случилось и не контролируя слёз.
