— Средней, — кивнул врач.

Евгений выдохнул с долей облегчения, на секунду прикрывая глаза. У него, после драки в подъезде и ударом головой об одну из ступеней, был ушиб этой же степени. Он это пережил.

— Почему она не приходит в себя? — с зарождающимся в голосе гневом поинтересовался он, поднимаясь с кушетки и смотря на врача теперь сверху вниз.

— Организм не борется, — с опаской выдохнул мужчина.

— У меня был ушиб мозга, — оскалился Громов, заставляя остальных присутствующих заметно напрячься. — Я очнулся через сутки. Таня без сознания девять часов!

— Вы — здоровый мужчина! — парировал врач. — Она — слабая девушка. Её организм критически ослаблен. У неё были какие-то серьезные оперативные вмешательства или тяжелые болезни в последнее время?

— Операция на плечо, — кивнул Евгений, всё ещё ведя разговор на повышенных, напряженных нотах, будто врач был в чем-то перед ним виноват. — Она была здесь же. Почти год назад.

— Про это нам известно. Было что-то ещё?

— Нет, — уверенно ответил Громов.

Арсений и Антон виновато переглянулись. Только они знали об операции, которую Таня перенесла летом. Несколько секунд они безмолвно и опасливо смотрели друг на друга, но когда врач задумчиво кивнул сам себе и собирался вновь вернуться к Тане, они в один голос позвали его обратно. Громов подозрительно нахмурился. Он вопросительно посмотрел на Алису, но она и сама непонимающе развела руками.

— У Тани была операция на органы репродуктивной системы, — собравшись с мыслями, озвучил Арсений.

Громов на несколько секунд оторопел. Он думал, что уже не способен что-либо чувствовать. Но сейчас, слушая рассказ Мельникова, он вновь ощутил приступ сильнейшей злости. Анализировать что-то он был не в состоянии, а потому, сделав широкий шаг к Арсению, Громов швырнул его к стене, впечатывая в неё спиной.

— Почему ты не сказал мне об этом? — зарычал он, сдерживаемый Антоном, Алисой и врачом. — Почему?!

— Вы были не в самых доверительных отношениях на тот момент, — спокойно отвечал Арсений, поправляя пиджак. — Вы разошлись! Вы были даже не друзьями!

— Я хочу тебя касаться, — пояснил Громов, положив свои ладони на запястья Тани, начиная медленно вести ими вверх по её тонким рукам, запуская своими действиями волну мурашек по телу. За окном шумела олимпийская деревня Ванкувера, а в груди быстро билось сердце. По тому, как Таня замерла, кажется, даже переставая дышать, Женя убедился, что она действительно чувствует то же, что чувствует он.

— И я не могу отказаться от этого, — тише пояснил он, пристально смотря ей в глаза. — Я бы и рад, Таня, правда, но я не могу.

Она чуть нахмурила брови, туго соображая после утомительного дня. Она не совсем понимала, что значило это его «я бы и рад», но то, что он признался в невозможности отказаться от прикосновений, практически лишало дара речи. Таня не знала, хотела ли она с ним отношений. Её девичья легкость кричала «да!», но здравый смысл, который, хоть и не в большом количестве, но всё же присутствовал, строго вопрошал — «кто ты, а кто он?».

— Может, мы всё же… — с трудом начала она, опуская глаза. — Останемся друзьями…

— Мы не можем ими остаться, — строго ответил Громов, понимая, что она собиралась сказать, — мы никогда ими не были.

Таня встретилась взглядом с ним, поднимая голову. Она приоткрыла рот, пытаясь сказать хоть что-то, но не нашла в голове ни одной мысли и поэтому просто обняла его, устало уткнувшись в его грудь лицом.

Громов снова застонал от нахлынувших и накрывших с головой воспоминаний, а затем бессильно обмяк в руках сдерживавших его людей. Они снова усадили Женю на кушетку.

— Найдешь нам чего-нибудь поесть? — обратился к Алисе Арсений, садясь рядом с Громовым.

Калинина растерялась, боясь оставлять их наедине, но Мельников успокаивающе кивнул ей, заверяя, что всё будет хорошо.

***

Большая стрелка настенных часов, висевших в коридоре клинического госпиталя Ванкувера, подбиралась к полуночи. Однако Алисе, которая возвращалась из круглосуточного буфета на первом этаже, казалось, будто с рокового момента прошло не несколько часов, а несколько суток. Настолько крупной была страшная пустота в душе. Алиса отчетливо ощущала, как все с тревогой ждали хоть каких-то известий от врачей, которые хоть и выходили иногда в коридор, но до сих пор никого к Тане не пускали.

Проходя мимо поста, Алиса устало вздохнула, увидев заснувшую прямо за столом медицинскую сестру. Калинина поставила кофе и выпечку, а затем собралась выключить небольшую настольную лампу, чтобы та не мешала юной девушке восстанавливать силы, но обнаружила журнал, на обложке которого были Татьяна и Евгений. «Разовая тренировка или пожизненный контракт? Олимпийские чемпионы провели вместе выходные в Канаде» — гласил заголовок, под которым была парочка их фото в аэропорту. Алиса повернула журнал другой стороной, боясь, что его может заметить Громов.

***

Три дня спустя.

Последние дни тянулись для Громова нескончаемой вереницей боли, отчаяния и страха. Он всегда боялся ощутить себя уязвимым. Однажды он это уже пережил, а потому старался не привязываться к людям. И почему-то каждый раз, когда это происходило, случалось что-то, сильно бившее прямо в сердце. Алиса попала в аварию, Таня разбилась об лёд. И что в первом, что во втором случае Громову приходилось и самому испытывать вину перед пострадавшей и ощущать адские муки совести перед её родителями. Вчера Евгений, наконец, набрался смелости поговорить с мамой Тани. Он готов был оплатить ей перелет в Канаду, но ей стало плохо, а потому в Питер вылетели Ксения с Димой, чтобы быть рядом в трудный момент.

Сейчас Евгений стоял у окна в палате Татьяны. Он смотрел на первый для Ванкувера снег и грустно улыбнулся, понимая, как его Плюша была бы рада такому зрелищу. Канада начинала готовиться к Рождеству. Об этом Громов знал от Алисы и Антона, которые выходили на улицу и меняли обстановку. Сам он все эти дни не отходил от Тани, практически ничего не ел, ощущая абсолютное отсутствие аппетита, и не спал трое суток, постоянно находясь в напряженном ожидании, что его девочка вот-вот откроет глаза. Но эта надежда была глупой. Она была продиктована любовью. Объективно Громов видел параорбитальные гематомы — кроваво-красные синяки под глазами Тани, которые кричали о том, что повреждения, полученные ею, достаточно серьезные. Видел бледно-голубые губы, из которых торчала трубка аппарата искусственной вентиляции легких, видел тонкие, мертвенно-белые руки, в которые были вставлены катетеры для обеспечения организма жизненно необходимыми препаратами. Видел. Но не сдавался.

— Если ты не будешь бороться, — хрипло обратился к ней он, смотря в обездвиженное бледное лицо с синяками и впалыми щеками. — То я буду. И я не остановлюсь.

Евгений замер на несколько секунд, пристально всматриваясь, будто надеясь услышать ответ, но единственным ответом ему были лишь ритмичные звуки аппарата, следившего за её сердцебиением.

Громов устало провел ладонями по лицу, тяжело и шумно вздыхая, а затем опустился на стул рядом с её постелью и бережно взял её хрупкую ладонь, касаясь её горячими губами и закрывая глаза.

— Прости, — выдохнула Таня, стоя на балконе и снова переводя взгляд на ночной Новый Арбат, переливающийся сотней огней. — Мне не спится.

Евгений облокотился на подоконник, в полумраке внимательно рассматривая красивый профиль партнерши.

— Волнуешься, — констатировал Громов, подойдя к ней со спины и поправляя одеяло на её хрупких плечах. — Знаешь, как я успокаивал себя перед своим первым чемпионатом, когда встал в пару? Я радовался, что я не одиночник. Они всегда одни на всей ледовой площадке, и это сложнее. Нам с тобой в этом плане повезло больше. Мы не одиноки.

— Возможно, ты прав, — отстранено ответила Таня. — Мы не одиноки.

Громов всё время пытался быть одиночкой, но при этом любил убеждать себя, что не одинок. Особенно на льду. Он никогда не понимал странную фразу мамы о том, что главное, что ему подарит мир фигурного катания — это люди, которых он встретит на своем пути. Но после Тани всё начинало вставать на свои места. Она ворвалась в его жизнь и будто расставила всё по своим местам. И подарила не только свою любовь, но и открыла глаза на любовь других людей.