Ладони Алисы, лежавшие на его предплечьях, испуганно дрогнули, а сама она оторопела от ужаса на несколько секунд. Евгений, подобно живому трупу смотрел сквозь неё.

— Д-давай сядем, — дрожащим голосом снова предложила она, подведя Женю к коридорной кушетке. Благо, Громов не сопротивлялся и вел себя отстраненно-податливо. Когда он сел, Алиса осталась стоять перед ним и бросила взгляд на Арсения, который у окна вглядывался в темнеющее небо Ванкувера. Алиса не могла читать его мысли, но видела, понимала, чувствовала, что сейчас он винит в произошедшем себя.

Внезапно она ощутила, как руки Евгения притянули её к себе и крепко обняли за талию. Громов уткнулся лицом в её живот, закрывая глаза и впиваясь пальцами в спину Алисы, укрытую вязанной кофтой. На несколько секунд она перестала дышать. В сложившейся ситуации никто из них уже несколько часов не мог сделать полноценный вдох полной грудью, а эти тиски сильных рук окончательно лишили возможности дышать нормально.

— Мне больно… — глухо простонал он, обжигая горячим дыханием. — Мне больно, Алиса…

Калинина приоткрыла губы от ужаса. Столько отчаяния, столько… Слабости? Она никогда не слышала в его голосе этих нот. Высокий, полный сил мужчина сейчас казался совершенно маленьким, потерявшимся мальчиком, которому была жизненно необходима поддержка. Жизненно необходим друг, которым Алиса верно оставалась на протяжении последних десяти лет.

Она моргнула, и с её ресниц сорвались слёзы, принимаясь бежать по щекам.

— Я знаю, родной, — прошептала она, побеждая оцепенение и бережно касаясь ладонью его волос, поглаживая по голове. — Мне тоже…

Арсений на мгновение перевел взгляд от окна, став свидетелем этой сцены. Но ревности не испытал, понимая, как сильно они необходимы друг другу, как много они друг для друга значат. Связь между ними была. Но совсем не такая, как между ним и Алисой. Она другая, но от того не менее сильная.

Мельников знал их практически всю жизнь. Громова — с самого детства, а Алису лет с семнадцати, когда они с Евгением стали парой. И несмотря на не самые теплые изначально отношения, он знал, как сильны они оба. Как сильны по отдельности, и как титанически непобедимы вместе. Но сейчас они были абсолютно бессильны и разбиты. Так же, как были разбиты и сам Арсений, и невероятная чемпионка Ксения, и Дмитрий. Сильные духом и телом люди были разбиты на осколки и с ужасом ждали того, что будет дальше. С трудом вдыхали воздух, пропитанный больничным отчаянием, и ждали. Надеялись. Верили. Находились в подвешенном состоянии, пребывая мыслями где-то между небом и землей.

Где-то там, где пребывала сейчас Таня, без которой их жизни не будут прежними. Без которой эти чемпионы навсегда останутся разбитыми.

***

Темная зимняя ночь заволокла Ванкувер. Врачи до сих пор не выходили из реанимационного блока, в который увезли Таню несколько часов назад. Дмитрий насильно увез Ксюшу в съемную квартиру Громова, так как приступы истерики начинали охватывать её всё чаще. Арсений хотел отправить с ними Алису, но она буквально руками вцепилась в безжизненно сидящего на кушетке Женю, крича, что не оставит его. И не оставила. Теперь она тихо сопела на плече Арсения, сидя между ним и Громовым.

Евгений сделал тяжелый вдох, смотря на стеклянную дверь, за которой была Таня. Воспоминания душили его. Они сводили с ума, разжигая желание размозжить собственную голову, чтобы, наконец, они не клубились и не убивали его. Чтобы самое свежее воспоминание о Тане не смешивалось с тем, что было пару дней назад, и с тем, что случалось между ними совсем давно. Эта смесь превращалась в высококонцентрированный яд, выжигавший всё изнутри. Убивающий так мучительно, но так сладко, потому что там, в этих воспоминаниях, была она…

— Всё, иди, тебе пора, — недовольно вздохнул Евгений, собираясь выходить из раздевалки, в которой они с Таней провели наедине последние двадцать минут. — Тебя ждет… Илья.

— Не делай такое лицо, пожалуйста, — засмеялась она, поднимаясь с его колен и поправляя короткую юбочку белого платья. — Будто тебе физически больно произносить его имя.

— Мне физически больно в принципе осознавать факт его существования на белом свете! — возмутился Евгений, грозно нахмурив брови, отчего Таня лишь ещё звонче залилась смехом. — Иди, пока я не передумал и не приковал тебя к себе наручниками! И был бы прав!

— Ты невыносим, Женя, — покачала головой она, подходя к двери, ведущей в коридор. До их выхода на лёд для исполнения произвольной программы оставались считанные минуты.

— Это ваша последняя программа! Больше ты с ним даже рядом стоять не будешь! Я понятно излагаю? — сокрушался он.

— Я люблю тебя, Евгений Громов, — тепло улыбнулась Таня, этими словами вмиг успокоив разбушевавшуюся в нем ревность, которая сейчас пусть и имела шуточное обрамление, но была действительно сильна.

— И я тебя люблю, — выдохнул он, счастливо улыбаясь и совершенно не догадываясь о том, что это, возможно, был их последний разговор.

Дверь открылась, и из неё в коридор шагнул врач. Он остановился возле кушетки, а затем сдавленно кашлянул, желая обратить на себя внимание. Громов был слишком глубоко в себе, чтобы заметить что-либо, Алиса беспокойно, но всё же дремала на плече супруга. Именно он и подошел к врачу первым. Вторым подтянулся Антон, устроившийся на кушетке в другом конце коридора. Проснувшаяся Алиса начала тормошить Женю за плечо, но он не реагировал. Он был не здесь. Он был в провинции Белла Кула. Он был в счастливых днях, которые они с Таней провели наедине друг с другом и красивейшей природой.

— Затянулось… — улыбнулась Таня, приподняв голову с груди Жени, проснувшись раньше него зимним, но при этом таким невероятно теплым утром. Она осторожно коснулась мочки его уха, прокола на котором больше не было видно.

Евгений открыл глаза и сонно сощурился, разглядывая любимую женщину.

— Помню, когда мне только сделали этот прокол, в ухо вставили какой-то пидорский брюлик, блестевший так, что на МКС думали, будто я посылаю им сигналы… — хриплым ото сна голосом начал он. — Снимать эту гадость запретили два месяца, но я продержался только два часа и сразу же вставил то серебряное кольцо. Ухо кровило, покраснело и разбухло, но я был дико доволен собой.

— Мы похожи с тобой намного больше, чем может показаться, — сквозь смех констатировала Таня, вспоминая, как она, сразу же выйдя из салона, с таким же глупым упорством заменила сережку из медицинской стали на то самое серебряное кольцо. Правда теперь эта вещь, некогда принадлежавшая его матери, по ультимативной просьбе Громова была снята.

— Раз мы похожи, расскажи, о чем ты мечтаешь, — внезапно попросил Евгений, поглаживая её обнаженную спину.

— Не скажу, — покачала головой Таня, — это прозвучит глупо и по-девичьи.

— Всё, что ты делаешь, — глупо и по-девичьи, — самодовольно ухмыльнулся Евгений. — Рассказывай.

— Хочу жить в своем доме, — мечтательно вздохнула она, — в таком же большом и красивом, как этот.

Громов задумчиво нахмурился. В его собственности есть загородный дом, но он не был в нем несколько лет. Всё там напоминало о маме. О времени, когда они вместе проводили долгие летние часы в большой белой беседке, читая вслух книги. Но сейчас Евгений понимал, что пора отпускать прошлое.

Пора вдохнуть новую жизнь, в которой у них с Таней будет светлое и счастливое будущее. В конце концов, не место красит человека, а человек место. А Таня способна украсить собой, своей улыбкой и смехом всё, что угодно. Возможно, через пару лет они будут сидеть вдвоем в этой белой беседке, пить чай и смотреть, как по траве бегают их дети…

— У Татьяны диагностирован ушиб мозга, — начал врач, с тревогой смотря в глаза Антона и Арсения.

— Какой степени? — внезапно включился в разговор Громов, очнувшись сразу же, как только услышал её имя. На некоторое время к нему даже вернулось прежнее понимание английского. Вся его сила будто вновь собралась в одно целое, осознавая, как важно то, что он сейчас рискует прослушать.