– Подождет полчаса. Больно гусь важный.
– Так я, знаешь, тоже тороплюсь, я еще в Петровском парке вообще не был. Полтора дня уже делом занимаюсь.
– Пятнадцать-то минут пусть посидит! Кофе давай выпьем…
Есть от Кривокапы новые экспертизы. Гиря чистая, злодей, возможно, те же нитяные перчатки надел. Еще один удар по версии тупого хулиганства. А что с пуговицей?
– Дешевая пуговица волгоградского производства. Производит там одна фабрика, сто процентов этого типа пуговицы отправляет на комбинат, где ее пришивают к рубашкам. Там же, в Волгограде.
– Одного фасона рубашки?
– Вроде разного. У меня есть там человек в городском управлении, я попросил его выяснить на месте, что да как.
Жунев налил кипяток в чашки, Покровский рассказал, какой нужен завтра следственный эксперимент на Скаковой.
– Вопрос, успеем ли завтра, – задумался Жунев. – Смотри, пока бумагу составите…
– Кравцов уже пишет!
– Пока я Подлубнова поймаю… У меня три допроса и выезд еще, знаешь, между прочим, тоже на следственный эксперимент… Да, с завтрашнего дня по «Динамо», «Аэропорту», «Соколу» вводятся усиленные патрули.
Расчет, что маньяк увидит много милиции и сделает паузу. Или вообще крест поставит на своем черном, оно же кровавое, деле. Тогда, правда, его будет сложнее поймать.
Открылась дверь, вошел Панасенко. Надоело ему ждать. Не спрашивая разрешения, сел на стул перед Жуневым. Принюхался:
– Мочу какую-то пьете.
Жунев пошевелил губами. Но ничего не ответил.
– Я тебя не узнал в коридоре сразу, – сказал Панасенко Покровскому. – Ты тогда совсем сопливый был.
– Вы тоже не помолодели… – улыбнулся Покровский.
– Сосунка зачем ко мне приставили? Дурачка кучерявого, – перебил его Панасенко. – Башкой поехали?
Будто у них тут на всех одна башка.
– Был сигнал, что вы по стендам на газете «Правда» из трех букв пишете… – сказал Покровский.
– Это я сосунку написал вашему, не надо сказок…
Жунев протянул Панасенке бумагу: разрешение на похороны Нины Ивановны. Тот быстро глянул, слегка сменил тон.
– Хорошо… И ты это, сними мне подписку. Вся Москва уже знает, что орудует маньяк. Вряд ли ты меня подозреваешь.
Жунев хотел на это что-то ввернуть, но Панасенко не дал:
– Не подозреваешь. И это еще… Я ищу по своим каналам, не было ли там ночью где рядом с Соломенной сторожкой непонятных прохожих. Пока нет результата. Но я продолжу. Мне нужны сведения от вас.
– Сведения ему нужны, надо же, слышь, Покровский, – удивился Жунев. С прихлюпом отхлебнул кофе. – И какие же?
– Все места преступлений с указанием времени. Знаю, что убили старух в Петровском парке и у «Баку». И в Чапаевском покушались. Может, еще были случаи. И главное, нужны приметы. Столько эпизодов – у вас уже должны быть зацепки.
Жунев и Покровский переглянулись.
– Вы свои каналы упомянули, – сказал Покровский. – А что за каналы, можно полюбопытствовать?
– Разные есть люди, которые ночами не спят, – туманно ответил Панасенко.
– Бандюганы, дружки твои, ходят высматривают, с кого котлы снять, вот и все, сука, каналы, – сказал Жунев.
– Вы, что ли, уже нашли маньяка? – раздраженно перебил Панасенко. – Предъявляйте, если нашли. Молчите? Так, может, я найду.
– А найдешь, что сделаешь? – спросил Жунев.
– Голову отвинтить обещали, – вспомнил Покровский.
– Сгоряча, что вы. Отдам в руки советскому правосудию, – усмехнулся Панасенко.
– Но вдруг маньяк окажется родственником члена Политбюро? – спросил Покровский. – Нам прикажут его отпустить.
– Я уже буду знать, где он живет, – напомнил Панасенко.
Жунев закурил. Панасенко достал американские сигареты, тоже закурил, пачку положил перед собой на стол Жунева.
– Мужики, понятно, вы на меня в обиде, – сказал мягко, насколько умел, Панасенко. – Но у меня тетю Нину грохнули, не у вас.
Некоторое время Жунев еще пошипел на Панасенко. В глубине души он вовсе не был против, чтобы матерый цеховик «потеребил», как он выразился, свои каналы. Но отчитываться перед гостем, что сами они до сих пор никаких следов не нашли, не хотел. Покровский это понял.
– Если даешь добро, – сказал Жуневу, – мы с Григорием Ивановичем можем сами продолжить…
Увел цеховика к себе, рассказал ему о местах покушения, о перчатках и о галошах.
– А у кинотеатра «Баку»? – спросил Панасенко. – Ты про «Баку» не рассказал.
– Там кино снимали, – сказал Покровский. – Про любовь и ревность. Девушка пошла с другим в кино, а ее парень ждал с ножом после сеанса, хотел зарезать… Бабушка заслонила внучку, получила нож в грудь… Но это съемки, а слух пошел, будто на самом деле.
– А как там ее бабушка оказалась?
– Билетершей работала, как еще, – сказал Покровский. – Или в гардеробе, не знаю…
Панасенко отреагировал длинным взглядом, развивать тему не стал.
– А из примет, значит, одни галоши и нитки? Хорошо поработали.
Тут уж Покровский развивать тему не стал.
Только Панасенко удалился, а Покровский собрался наконец в Петровский парк, позвонил Митяй из парка Чапаевского. Сеня Семенов, что состоял в компании любителей опасных трюков на кариках, вернулся… Не просто вернулся! Он шел, когда Митяй его только что встретил, на сбор этой самой компании. Не упражняться, поболтать собрались.
То есть они прямо сейчас там, на каркасах что-то обсуждают.
Покровский рысью на «Сокол». Пока добрался, сходка кончилась. Ввинтившись, чертыхаясь, в лаз под забором, Покровский обнаружил на той стороне четверых молодых людей и девушку. Собирались, наоборот, выбираться с каркасов в мир.
– Не запылился, дядя? – презрительно спросил высокий блондин с тщательно зализанными волосами. Шеф, внук генерала.
Покровский в таких ситуациях, встречаясь с целым коллективом, где своя иерархия и традиции, любил зайти сбоку. Можно сказать, что потерял ночью на каркасах арбуз. Несезон, арбузы в Москве с первого августа, тем неожиданней бы прозвучало. «Потерял ночью арбуз в темноте, ребята, помогите найти». Посмотреть на реакцию. Но сейчас Покровский действительно запылился, а главное – запыхался.
– Не больше тебя, племянничек, – жестко ответил Покровский. – Присядьте-ка на каркасики, поговорим. Присядьте, сказал. Проход загораживаем!
Проход действительно заблокировали… Другое дело, что не такое уж интенсивное здесь движение.
Покровский вытащил удостоверение. Некоторые и раньше сообразили, что он неспроста. Расселись цветной стайкой. Маленький молчаливый крепыш в старом тренировочном костюме, вытертая фланель. Шеф и второй парень из генеральского дома, Глеб, одеты помоднее, особенно Шеф. Видно, что есть возможности. Сенька в школьной форме. Худая высокая девушка с волосами, забранными в хвост, стоптанные коричневые туфельки на ногах и джинсы «Рабочая одежда», но голубая рубашка (батник!) в талию с накладными карманами фирменная, кто-то подарил.
Встречали, быть может, развлекаясь на каркасах, человека, который что-нибудь тут выглядывал-вынюхивал? В самое последнее время, неделю-две? Нет, не встречали. Сюда или нагадить приходят, или, напротив, вступить в интимные отношения. Пока рассказчики подбирали синонимы к интимным отношениям, понял Покровский – по тому, как взгляды пересеклись, как Шеф на девушку глянул, как Глеб на Шефа, – что не обошлось в этом неформальном коллективе без любовного треугольника.
Говорил в основном Шеф, и не очень дружелюбно, и осталось впечатление, что кто-то, может быть, больше бы рассказал. Но Шеф всех заглушил авторитетом. «Мы не видели», – заявил несколько раз.
Покровский попросил показать какой-нибудь трюк… захотел сбить ритм. «Удивите меня», – попросил и тем самым удивил собеседников. «Мы не нанятые, не будем выворачиваться сейчас», – сказал Шеф. Кивнул тому, что в тренировочном костюме. Колени протерты почти до дыр. Тот встал, поплевал на руки, посмотрел наверх, там железная балка, далеко до нее, попросит подсадить… Но парень подпрыгнул, как из пращи, подтянулся на балке, а, соскакивая, сделал заднее сальто. В общем, обычная фигура… Но это же не турник, а ржавый кусок железа в два обхвата ладоней… И площадка для приземления небольшая. Покровский выразил восхищение всем телом: руками развел, головой покачал.
