И рельс дожидался своего превращения в орудие убийства тут же, меж ясенем и забором виден след, ясень разодран, а забор расцарапан, и экспертиза, написано в деле, обнаружила на стволе ясеня ту же ржавчину, что и на железяке. Видимо, злодей присмотрел рельс заранее. Или принес заранее.

– Вход на склад рядом, – показал Кравцов на противоположную сторону узкой дороги. – Но видишь, будка сторожа к нам задом. Не видно оттуда.

– Спрашивали сторожа, может потом мимо кто-то проходил?

– Никого он не видел. Он и не смотрит в окно каждую секунду.

– То есть уйти преступник мог в любую сторону.

– Лесопарк, гаражи, завод, – сказал Кравцов. – Если вдруг шаги навстречу, взял да присел в тень.

– Да, – сказал Покровский.

– Человек… пятьдесят пять человек опросили вокруг, – снова сверился Кравцов с записями. – И ночью сразу, и следующий день я работал с местными оперативниками.

– И никто ничего не видел, не слышал?

– Несколько человек показало, что психи в ту ночь выли. Но это бывает иногда.

– М-м-м?

– Психи ночами иногда воют в психиатрической больнице, – пояснил Кравцов. – Ну, они же психи… А тут громко выли.

Ночь, одинокая женщина с колбасой спешит домой с поздней электрички, человеческий вой над районом, человек со ржавым рельсом…

– В коммуналке Кроевской… ну, той, что в Петровском парке убили. Сосед у нее тоже псих. В трусах ходит и руками трясет, – сказал Кравцов. – Инвалид первой группы, сестра за ним ухаживает. Смешной, тебе понравится. Один он, если что, из дома не выходит…

Раздался топот: прибежал со стороны Соломенной сторожки Миша Фридман.

– Д-добрый… д-доброе утро, – заикается от волнения. – Я… Извините.

– На двадцать минут ты опоздал, – строго сказал Кравцов.

Миша начал бормотать что-то про двоюродного брата, который поехал в отпуск, но лишь первые несколько секунд бормотал, быстро преодолел волнение, голос окреп, и выяснилось, что брат позволил Мише пользоваться эти недели своим стареньким «Москвичом».

– Отлично, – сказал Покровский. – Где же он?

Заглох у Белорусского вокзала, поэтому Миша и опоздал. Крышка трамблера гикнулась.

– Я другу позвонил, у него есть лишняя крышка трамблера. Он через час приедет туда, привезет, и мы будем с машиной.

Вчера Миша был в довольно нелепой рубахе с длинным рукавом, а сегодня в модной футболочке, сопли, похоже, прошли, а руки у невысокого Миши оказались очень даже мускулистые.

Через дыру в заборе пролезли в лесопарк, вглубь вела широкая тропинка, словно было предусмотрено, что тут будет пролом. Прошлись немного меж рядов пронумерованных белой краской деревьев… Белка пронеслась вверх по стволу сосны.

– Мог и туда уйти, – сказал Кравцов. – Там и выходов полно, и дыр таких же. Там, кстати, пруд с прыгательной вышкой, мы были в прошлом году.

Покровский кивнул. Он слышал, что на том пруду сто с лишним лет назад пламенные революционеры казнили предателя с запоминающимся фио Иван Иванович Иванов, но вслух не сказал, не был уверен в подробностях.

Прошлись до дома Нины Ивановны. Три минуты неспешным шагом до конца Чуксина, перейти Старое шоссе, и там еще одна минута.

Чуть дальше, на углу Тимирязевской, стоянка такси, небольшая очередь.

– На такси мог уехать! – воскликнул Фридман.

Кравцов приосанился и авторитетным голосом объяснил Фридману, что ночью тут вряд ли дежурило много машин. У метро да, стоят, парят выгодных пассажиров… А тут место глухое… А искать таксистов – большая мутота. Двенадцать таксопарков, пять тысяч машин одновременно на линии. И не пошел бы злодей к такси. Очень важно все изложил Кравцов, логично.

Двинулись обратно. Труба небольшой котельной… Ночью там кто-то должен дежурить. Кравцов ответил с небольшой обидой, что опросили, разумеется, оператора котельной. А сторожа больницы… это же больница справа? Само собой, опросили!

Перешли железку по переходу. Да, высоко, путь раз в пять длиннее выходит, чем через рельсы. Внизу два длинных состава с древесиной прогромыхали на встречных курсах. Стопанули постовую машину, попросили довезти до Скаковой. Миша поспешил к Белорусскому вокзалу чинить «Москвич», потом Покровский велел ему ехать в «Торгоборудование», нашелся такой магазин на Профсоюзной улице.

На Скаковой Кравцов показал Покровскому дом неизвестного года постройки. Аварийный фасад забран плакатом ко Дню Победы: солдат в полный рост размахивает гранатой. Рядом кондитерская фабрика: воздух сладкий, шоколадный. Тут уж Покровский просветил Кравцова, что сначала фабрика носила имя заграничного кровососа-капиталиста, который ее основал, а потом стала зваться «Большевик», чтобы у детей прочнее закреплялась ассоциация между коммунизмом и сладостями.

Местных милиционеров, чтобы опечатанную дверь вскрыли, можно и не ждать: от одного из окон доски уже снова отодраны с мясом. Но дождались, конечно, коллег, двух вислоухих старшин. Прошлись по этажам – ничего интересного. Запустение, пыль, миазмы… в том числе свежие.

Покровский поднялся наверх, вышел на балкон. Ударная позиция замечательная. Если жертва проходит прямо внизу, попасть в нее кирпичом просто. Но непросто потом уйти.

И очень хорошо видно, откуда кирпич отвалился. Там и соседние кирпичи на соплях, вот-вот полетят.

Улица проходная, вокруг, кроме фабрики, и жилье, и мастерские, и ипподром, и вокзал недалеко, людей много. Чуть поодаль промтоварный магазин, в который Юлия Сигизмундовна Яркова приехала на трамвае за сумкой на колесиках производства донецкого велозавода стоимостью 10 рублей 20 копеек. Данная сумка и стала ее последним приобретением.

– Если бы с целью грабежа, – сказал Покровский, – какой удар, представляешь. Ты старушку грохнул, а сумка пустая.

– Обидно, – согласился Кравцов.

– Нужен следственный эксперимент, – сказал Покровский.

– Какой? – спросил Кравцов.

Покровский объяснил, Кравцов поддержал.

– Горячо поддерживаешь?

– Горячо.

– Едем тогда на Петровку, будешь писать обоснование. Лучше завтра и провести. Именно то же время нам нужно, тринадцать пятьдесят.

В коридоре у кабинета Жунева сидел Панасенко, нога на ногу.

– Здравствуйте, – сказал Покровский.

Панасенко глянул на него без любопытства, не ответил. Чуть презрительно поджал губы. Почти незаметно.

Покровский вошел к Жуневу, тот обсуждал что-то с судмедэкспертом Мурашовой.

– Покровский, привет! – обрадовалась Марина. – Что на Урале? Твои здоровы все?

Марина всегда в хорошем настроении, свежая, кажется даже, что всегда загорелая, в бежевом брючном костюме. Покровский Марине тоже обрадовался.

– Да-да, все здоровы… – Марины Покровский слегка смущался, хотя не имел никаких на то оснований.

Скомкал радость, сделал вид, что хочет поскорее перейти к делу. Маринины бумаги уже лежали перед Жуневым. Важный вывод касался силы удара.

– Удары нанесены с оптимальным усилием, я бы сказала. Так, чтобы результат наверняка, но и в крошку голову не разбивать.

– Чтобы крови меньше, – сказал Жунев.

– Да, крови было значительно меньше, чем в сравнимых ситуациях, – сказала Марина. – Маньяк у вас – спокойный и координированный.

– И это заодно значит, что один человек наносил удары в Чуксине и в Петровском? – уточнил Покровский.

На сто процентов не значит, но похоже на то. Ладно.

– А Покровский-то вчера выступил в своем репертуаре… – хмыкнул Жунев. – Слыхала?

– Нет.

– Приехал в темное время суток на место покушения, а оно занято.

– Ну, не занято… – возразил Покровский.

– И что же там случилось?

– Пьяный просто упал, голову как раз разбил… Мы, разумеется, сначала подумали, что он тут по нашему делу.

– А он просто полежать вышел, ясно… Ты помог пьяному?

– Выяснили в кафе, кто такой, Фридман домой его отвел.

– Молодцы! Заходи, в общем, я сегодня до вечера!

– Да-да…

А что заходить. Так много дел.

– Там Панасенко ждет в коридоре, – сказал Покровский, когда дверь за Мариной закрылась.