Сейчас я понимаю, что слишком уж спокойно восприняла новость о том, что придётся куда-то там ехать – это вообще не в моём характере, я пугливая очень, а тут как ни в чём не бывало села в чью-то машину, покатила чёрт-те куда… Думаю, тётя Лена мне в чай чего-то намешала, потому что я и дорогу-то до этого коттеджного посёлка толком не помню. Где-то до МКАДа какие-то воспоминания сохранились, а дальше… дальше всё как в долбанном тумане… Да, кстати, мне приглючило, что мы в электричке ехали! Серьёзно! Помню сидушки деревянные, шум этот – тудум-тудум – и что билеты у нас проверяли контролёры, помню… Хотя, какая, блин, электричка может быть, когда мы на машине поехали! Бред какой-то… Короче, я пришла в себя уже на месте – в каком-то загородном доме. Сижу на диване, рядом со мной эта Лена сидит и обо мне говорит с каким-то мужиком. Заметила, значит, что я очухалась, начала моим самочувствием интересоваться и всё такое. Я ответила, что всё в порядке, а сама решила, что просто вырубилась в машине и что мне приснился сон, будто я в электричке еду…
И вновь наступила тишина. Олег некоторое время ждал продолжения, неподвижно гипнотизируя чёрный металлический чайник, потом встал с высокого барного табурета, на котором сидел, легонько постучал по плееру, проверил, что тот работает, покрутил туда-сюда регулятором громкости и потом снова вернулся на место. С одной стороны, ему не хотелось верить в то, что он больше ничего не услышит, а, с другой, он уже не очень хотел знать, что будет дальше, поскольку начал сомневаться в наличии у этой истории счастливого конца.
– Но самое интересное случилось дальше, – внезапно раздалось в наушниках.
Олег непроизвольно дёрнулся на своём стуле. Причём не от внезапности, а от того, как изменился голос рассказчицы, – он стал таким, каким обычно сообщают самые страшные известия родственникам.
– Под «самым интересным», – на выдохе сказала Лена, – я имею в виду то, что фотосессия, это, видите ли, был предлог. Никакой фотосессии для журнала не будет, а будет высокооплачиваемая работа персонального секретаря, если я, разумеется, соглашусь. Так мне сказала тётя Лена, а сидящий рядом с ней мужик с умным видом поддакнул. Я тогда была ещё, как по башке мешком стукнутая, так что с первого раза не поняла, что имеется в виду под работой персонального секретаря, так что ей пришлось повторять раза три, а то и пять. Смысл её предложения сводился к следующему: я должна работать секретарём у какого-то там важного человека, и не просто так работать, а ещё и жить с ним под одной крышей в этом самом загородном доме, где мы и находились. К тому времени я уже вполне пришла в себя, так что у меня чуть лифчик от страха не расстегнулся, когда я поняла, чего от меня хотят. Я, разумеется, собралась тут же рвануть с места в закат, но тётя Лена смогла меня удержать. В прямом смысле этого слова – вцепилась холодными ручищами мне в плечо и как зашипит змеёй мне в ухо: «Тихо сиди! Тихо!» Я пару раз дёрнулась, а потом затихла – мне было так страшно, что у меня даже сейчас поджилки трясутся, когда я это вспоминаю…
Ленин голос сорвался в тихий плач. Олег терпеливо ждал, пока закончатся её всхлипы. Хотя внутри у него уже давно всё ходило ходуном.
– Потом эта сука меня отпустила, – гораздо спокойнее продолжила Лена, – и начала мне втирать, что, мол, она как женщина прекрасно понимает, о чём я думаю, но беспокоиться мне совершенно ни о чём не стоит, поскольку человек этот очень пожилой и совершенно безобидный, и что делать мне особо ничего не придётся, а денег мне за это отвалят целую кучу, и так далее, со всеми остановками…
Если честно, я особенно не слушала, что она там бормочет, – была в каком-то полусне, в шоке, и это продолжалось до тех пор, пока сидящий рядом с этой гадиной мужик не сказал: «Лена, перестань, ты её пугаешь. Сходи остынь». Тётя Лена тут же подорвалась и куда-то слиняла, а мы с мужиком одни остались одни – я на диване, он напротив. Я немного отдышалась и только тогда его нормально рассмотрела – лет сорок пять – пятьдесят, высокий, достаточно симпатичный, на какого-то нашего старого актёра похож, фамилии не помню, короче, нормальный мужик, если не учитывать обстоятельства… Он на меня долго-долго смотрел, потом встал и принёс мне воды. Я выпила, попросила ещё. Он принёс, потом сел напротив и представился Глебом. Затем пододвинул свой стул поближе и начал так вкрадчиво рассказывать мне историю про какого-то там писателя, который когда-то писал прекрасные романы – мировые бестселлеры, зарабатывал на этом кучу денег, а потом – бац! – умерла его любимая жена и писатель этот впал в жуткую депрессию, перестал общаться с друзьями и близкими и, что самое плохое, писать, а потом и вовсе сошёл с ума. То есть не совсем сошёл, но общаться по-человечески с ним уже стало невозможно, заставить что-то сделать тоже, единственное, чем он мог заниматься, – это рассматривать фотографии своей жены и плакать… Но нашлись люди, которым очень хотелось, чтобы наш писатель дописал свой неоконченный роман, который, вполне возможно, произведёт переворот в мировой литературе и, уж точно наверняка, будет очень хорошо продаваться. И помочь этим людям в их благородном порыве должен не кто иной, как сидящая перед ним молодая красивая женщина по имени Лена, то есть я… и вот тут – внимание! – словно по мановению волшебной палочки, мне опять стало спокойно, как будто ничего и не было! Видимо, потому что этот гад снова что-то такое в воду подмешал, какой-нибудь антидепрессант или ещё чего. Страх мой куда-то ушёл, мысли стали чистыми и ясными, и весь мир вокруг тоже стал таким чистым и ясным, каким, наверное, никогда не был. Единственным побочным эффектом была моя общая тормознутость – на обдумывание любого вопроса мне требовалось гораздо больше времени, чем обычно.
Я не спеша прокрутила в голове всё, что мне говорил Глеб, и поинтересовалась, каким же это образом я могу помочь этому писателю дописать роман, если я в этом деле ни черта не смыслю? Глеб улыбнулся и ответил, что писать мне не придётся ничего, мне нужно будет всего на всего сидеть рядом с автором и вовремя нажимать на кнопку диктофона, когда тот изволит что-то говорить. Потом эти диктофонные записи будут расшифровываться и редактироваться, в результате чего получится очередное и, видимо, последнее гениальное произведение автора. Поскольку именно так и были написаны все его крупные произведения – он диктовал, а его жена записывала! Я тогда спросила: «А с какой стати он будет мне надиктовывать роман, если он ни с кем не общается?» Глеб снова улыбнулся и сказал фразу, которую я запомню на всю свою сраную жизнь: «Дело в том, Леночка, что вы как две капли воды похожи на его безвременно усопшую жену, и для общего блага вам предлагается сыграть её роль». После этой фразы пазл в моей голове сошёлся окончательно, я поняла, зачем была нужна эта буффонада с фотосессией на «Семёновской» и на кой чёрт они вообще меня сюда привезли и прочее, прочее, прочее… Всё это новое знание просто падало в мою голову, как фигурки тетриса, и где-то там укладывалось, кирпичик за кирпичиком, кирпичик за кирпичиком…
И снова пауза, заполненная каким-то странным звуком, похожим на шелест страниц. Олегу пришло в голову, что Лена, возможно, сверяется с какими-то своими записями.
– Вот, забыла! – сообщил Ленин голос, подтверждая его догадку. – Я тогда ещё спросила: «А как же фамилия этого великого писателя?» На что Глеб мне ответил: «Похлебин. Андрей Похлебин». Не скажу, что я сильно много читаю, но всех известных наших писателей знаю: Пелевина, Сорокина, Ерофеева, Шишкина там, Прилепина… но ни о каком Похлебине никогда в жизни слыхом не слыхивала и поэтому удивилась. Спросила, что тот написал. Глеб будто ждал этого вопроса и спокойно так протянул мне нехилый такой кирпич страниц на семьсот и сказал: «Вот, последний его роман, называется – «Мастерская Иакова». И нам надо сделать так, чтобы он стал не последним, а предпоследним». Я сначала не поняла, что он имеет в виду, потом спросила: «Он что, болен?» Глеб утвердительно кивнул и сказал, что времени у нас немного. И я, главное дело, почувствовала ответственность, подумала, что действительно надо спешить закончить такую важную работу, дура обдолбанная…
