– Не знаю. – Эмира поставила Брайар на пол. – Но эта подруга может часами разглядывать орехи, так что…
– Мира зашибает бабки, Мира зашибает бабки… – Зара, приплясывая, двинулась по отделу замороженных продуктов, Эмира и Брайар шагали за ней; она подпрыгивала, положив руки на коленки, и на отражениях ее бедер в темных стеклянных дверцах холодильников красовались пастельные логотипы мороженого. Ее телефон снова звякнул. – О боже, я что, дала свой номер тому чуваку у Шони? – сказала она, глянув на экран. – Запал на меня, вот бред.
– Ты танцуешь. – Брайар показала на Зару, сунула два пальца в рот и повторила: – Ты… ты танцуешь без музыки.
– Хочешь музыку? – Зара начала скроллить большим пальцем. – Сейчас что-нибудь поставлю, но ты тогда тоже должна танцевать.
– Только без неприличных слов, пожалуйста, – предупредила Эмира. – Если она начнет их повторять, меня уволят.
Зара помахала тремя пальцами в направлении Эмиры и пропела:
– Поняла, поняла.
Пару секунд спустя из телефона грянула музыка. Зара вздрогнула и, сказав «упс», уменьшила громкость. Мелодия синтезатора заполнила проход, запела Уитни Хьюстон, Зара закрутила бедрами, Брайар начала подпрыгивать, обхватив ладошками мягкие белые локотки, а Эмира привалилась спиной к дверце холодильника, за которой глянцевито блестели коробки с замороженными колбасками и вафлями.
Брайар Чемберлен была ребенком совсем не глупым. Она не впадала в восторг при виде воздушных шариков, и когда клоуны начинали кататься по земле или понарошку поджигать себе пальцы, ее это не веселило, а настораживало. На днях рождения и в балетной студии, когда раздавалась громкая музыка или фокусники-аниматоры призывали всех вопить, Брайар напряженно вслушивалась в себя, то и дело поглядывала на Эмиру, и ее встревоженные голубые глаза словно говорили: Я точно должна это делать? Это точно необходимо? Поэтому, когда Брайар легко, без усилия, стала раскачиваться вместе с Зарой под хит восьмидесятых, Эмира, как она часто делала, притворилась, будто ничего не замечает. Она хотела, чтобы Брайар всегда, всегда была уверена: если ей надоест, она имеет полное право перестать, выйти из игры – пусть даже самой Эмире происходящее грело душу. В данный момент двадцатипятилетняя Эмира зарабатывала деньги: тридцать два доллара в час за танцы в супермаркете с лучшей подругой и самым любимым маленьким человеком.
Зара, казалось, удивилась не меньше Эмиры.
– Ух ты, – сказала она, глядя на самозабвенно пляшущую Брайар. – Подруга, да ты шикарно танцуешь.
Брайар посмотрела на Эмиру:
– Ты тоже танцуй, Мира.
Эмира присоединилась к ним, когда Зара подхватила припев – как она хочет ощутить чей-то жар[1]. Эмира крутанула Брайар вокруг себя, крест-накрест сложила ее ручки на груди, и тут в проходе появился кто-то еще. Эмира с облегчением выдохнула, увидев, что это женщина средних лет с короткими седыми волосами, в спортивных штанах и футболке «Фестиваль тыкв». Судя по внешности, в этой жизни ей явно доводилось танцевать с ребенком – а может, и не с одним, – так что Эмира решила не останавливаться. Женщина положила в корзинку пинту мороженого и широко улыбнулась пляшущей троице, а Брайар крикнула Эмире: «Ты танцуешь, как мама!»
На последнем куплете песни в проход въехала тележка, которую толкал некто очень высокий, гораздо выше, чем женщина с фестивалем тыкв. На его футболке был логотип университета штата Пенсильвания – «Пенн-Стейт», а глаза были красивые и сонные, но Эмира танцевать не перестала, иначе он бы сразу понял, что произвел на нее впечатление. Она продолжала отплясывать хип-хоп, краем глаза заметив в движущейся тележке связку бананов, и щелкала себя по плечам, словно стряхивая пылинки, пока он тянулся за смесью мороженых овощей. Зара предложила Брайар поклониться, и мужчина, прежде чем удалиться, поаплодировал им – четыре медленных хлопка. Эмира одернула юбку.
– Трам-парарам, ну ты меня уморила. – Зара наклонилась к Брайар: – Дай лапу. Молодчина, подруга. Все, меня нет.
– Ты уходишь? – спросила Эмира.
Зара с бешеной скоростью что-то строчила в телефоне:
– Похоже, кому-то сегодня повезет.
Эмира перебросила через плечо длинные черные волосы:
– Мать, ты делай как знаешь, конечно, но он такой прямо совсем белый-белый.
Зара толкнула ее:
– На дворе две тыщи пятнадцатый, Эмира! Да, мы можем!
– Угу.
– Спасибо, что подвезла. Пока, сестренка.
Зара пощекотала макушку Брайар и повернулась уходить. Под удаляющееся цоканье ее шпилек «Маркет депо» вдруг сделался очень белым и очень пустынным.
Брайар заметила отсутствие Зары, только когда та уже скрылась из виду.
– Твоя подруга, – сказала она, тыча пальцем в пустоту. Два передних зуба выдавались вперед, нависая над нижней губкой.
– Ей пора спать, – ответила Эмира. – Хочешь посмотреть на орешки?
– И мне пора спать. – Брайар запрыгала вперед по сияющим плиткам пола, держась за руку Эмиры. – Мы будем спать в магазине?
– Не-а, – ответила Эмира, – мы еще чуточку тут побудем, и все.
– Я хотю… я хотю понюхать тяй.
Брайар всегда было важно знать, что в каком порядке будет происходить, и она беспокоилась, если этот порядок нарушался, поэтому Эмира начала объяснять, что можно сначала пойти посмотреть на орешки, а потом понюхать чай. Но ее объяснение прервал голос:
– Прошу прощения, мэм.
За голосом последовали шаги, и, когда Эмира обернулась, перед носом у нее сверкнула золотая бляха охранника. Наверху значилось: «Служба безопасности», а внизу, полукругом: «Филадельфия».
Брайар показала пальчиком вверх, на лицо охранника.
– Это, – сказала она, – не почтальон.
Эмира сглотнула слюну и словно со стороны услышала свой голос:
– О, привет.
Мужчина стоял прямо перед ней, просунув пальцы в петельки для ремня, и он не поздоровался в ответ.
Эмира коснулась своих волос и сказала:
– Вы, что ли, закрываетесь или типа того?
Она знала, что до закрытия еще целых сорок пять минут, – по выходным «Маркет депо» работал до полуночи, стерильный, безлюдный, набитый товаром, – но хотела, чтобы он услышал ее голос, услышал, как она говорит. Подальше, в другом конце ряда, за темными бакенбардами охранника, Эмира заметила еще одно лицо. Та седая, спортивного вида женщина, которая вроде бы умилилась при виде танцующей Брайар, стояла теперь, скрестив руки на груди. Магазинную корзинку она поставила на пол.
– Мэм, – сказал охранник.
Эмира подняла взгляд на его широкий рот и маленькие глазки. Он выглядел как человек, у которого большая семья из тех, что проводят выходные вместе, целый день с утра до вечера, а не как человек, который назовет тебя мэм просто так, мимоходом.
– Слишком позднее время для таких маленьких, – сказал он. – Это ваш ребенок?
– Нет! – Эмира рассмеялась. – Я ее бебиситтер.
– Да, но… при всем уважении, в данный момент вы явно не похожи на бебиситтера.
Эмира ощутила, как у нее кривится рот, словно она проглотила что-то слишком горячее. Она поймала взглядом отражение в дверце холодильника и увидела себя во весь рост. Черты ее лица – пухлые коричневые губы, крошечный нос, высокий лоб под черной челкой – были почти неразличимы. Черная юбка, топ в обтяжку с глубоким треугольным вырезом, густо подведенные глаза – все это тоже не желало как следует отражаться в длинных панелях из толстого темного стекла. Эмира видела только что-то очень темное и худющее – и хвостик светлых волос, принадлежащий Брайар Чемберлен.
– Окей, – выдохнула она. – Я ее бебиситтер, и ее мать позвонила мне, потому что…
– Простите, мне так неловко, но… Я просто… – Та женщина двинулась к ним из конца ряда, ее очень потертые кроссовки поскрипывали при каждом шаге по плиточному полу. Женщина прижала руку к груди. – Я сама мама, и я услышала, как малышка сказала, что она сейчас не с мамой, а поскольку уже так поздно, я слегка встревожилась.
