Превозмогая боль, Виктория все же оторвала голову от подушки и с трудом приняла вертикальное положение. Комната перед глазами крутилась, а пол уходил из-под ног. Надо было съесть хоть что-нибудь. Питьевой йогурт, крепкий кофе и пара галет – не самый полезный завтрак, но думать о еде совершенно не получалось. Вика убрала суп в холодильник, собрала овощи в пакет и отправила их вслед за супом, затем вернулась в комнату и распахнула створки шкафа. Обычно она очень придирчиво выбирала, что надеть, но тут был совсем не тот случай, и Вика, схватив первую попавшуюся рубашку и брюки, быстро вызвала такси.
Стоило ей появиться в холле родного отделения, как тут же все умолкли. Под пристальными сочувствующими взглядами стало втройне неуютно, и она поспешила скрыться за дверьми своего кабинета. Да только и там ей не было покоя: в дверь почти тут же постучали.
– Вика, – произнесла тихонько Валентина Павловна – одна из медсестер хирургии. – Если ты не занята, мне надо тебе кое-что… точнее, кое-кого показать. Идем, это срочно.
Вика раздраженно фыркнула и хотела было отказаться, все-таки она должна была попасть в первую очередь к мужу в палату, но что-то в глазах этой женщины было такое, что отказываться было бессмысленно.
Эти секунды навсегда въелись в память, выжгли себе место в веренице воспоминаний серной кислотой и останутся жить там, в искалеченном сердце. Кудряшова просто показала ей мальчика, мирно спящего в своей кровати. Он лежал, подсунув под щеку кулак. Вторая рука была в гипсе и лежала поверх сползшего одеяла.
Ей просто показали неизвестного мальчика, а она сразу все поняла.
Просто он маленькая копия мужа и Виолетты, верной, тихой помощницы, что как хвост везде таскалась за Максом. Детдомовская девочка, которую Вика всегда жалела, настолько забитой и тихой та была. Виолетта незримой тенью ходила за Максом везде. Раздражала поначалу дико. Эти взгляды, полные обожания, эта собачья преданность… А потом Вика успокоилась – наверняка отцовской любви не хватало, вот она и тянется.
Девочка была необщительной, разговаривала исключительно с Максом и изредка с другими сотрудниками по работе. С Викторией Виолетта и вовсе никогда не разговаривала, сразу взгляд прятала и уходила подальше. Странное поведение Виолетты Максим объяснял тем, что девушка социопат, но при этом исполнительная и умная. А когда Виолетта исчезла на долгое время, Вике сказали, что нашлась какая-то троюродная тетка, вроде как уход нужен. Вернулась девчонка так же неожиданно, как и пропала. И стала еще тише, чем была, хоть и смотрела все так же преданно… И тогда Вика не придала этому значения, и как оказалось – зря. Нельзя сказать, что Виолетта сильно участвовала в их с Максом жизни, но ощущение, что пригрели на ше гадюку, плотно обосновалось внутри. Все тихоню из себя строила, а сама от женатого мужика родила.
И злость такая подкатила к горлу! Идиотку из нее все это время делали, а она верила, дура. Вика сильнее сжала кулаки и зажмурилась. Ей впервые хотелось кричать, хотелось разорвать всех и вся, разнести по кирпичику эту чертову больницу! А еще пойти к Максу на работу и каждому – каждому! – посмотреть в глаза. Но в первую очередь Косте, партнеру Максима. Как он мог? А еще друг, называется. Ее трясло так сильно, что казалось зубы сейчас сотрутся в крошку, а судорогой сведенные ноги не позволят ступить и шагу.
Вика обняла себя за плечи и сжала пальцы что есть силы, чтобы сбросить оцепенение, но выходило плохо. Она даже боли не чувствовала, хотя была уверена, что завтра на месте, где сжались ее пальцы, расцветут багровые синяки.
Мальчишка заворочался на кровати, отчего одеяло сползло еще больше, и Вика даже сделала шаг в сторону палаты, но вовремя застыла.
– Кто это? – на грани слышимости спросила она у коллеги, больше для того, чтобы убедиться: она не сошла с ума на фоне стресса, ей не кажется.
И понятно же все, и бежать отсюда хочется сломя голову, а еще подойти и поправить ему одеяло, чтобы не мерз. Максим вот всегда мерзнет. Интересно, как он там?
– Это Гриша. Гриша Оршанский, Вик.
– А…
– Свидетельство о рождении нашли на месте аварии, как и другие медицинские документы мальчика. – И столько сочувствия было в этом голосе, что удавиться захотелось. Прямо сейчас, немедленно.
– Вот значит как.
Она смотрела на мальчика, все понимала, но отказывалась верить. Как же так? И где же мать? Почему он тут один? И как, черт возьми, Вике теперь жить с осознанием того, что муж нагулял сына на стороне? Эти вопросы, кроме последнего, она и задала Валентине.
– Так погибла на месте. Документы при себе были. Теперь родственников искать…
– Если это Виолетта Смирнова, то напрасны поиски, нет у нее никого.
– Кажется, да, она, – задумчиво прозвучало откуда-то со стороны. – Это что же, Вик, получается у твоего мужа сын на стороне?
Вместо ответа Вика лишь закусила щеку изнутри до боли, до соленого металлического привкуса, чтобы не послать любопытную коллегу к черту. И вроде давняя знакомая говорила тогда что-то еще сочувствующим тоном, но как же услышать, когда мир схлопнулся до одной маленькой точки? До одного мальчика, тихо лежащего на больничной койке.
К мужу она в тот день так и не попала. Стояла еще какое-то время возле прозрачных дверей, а потом тихо побрела на улицу. Мысли, словно дикие пчелы, роились в голове. Как он мог? Что теперь делать? Как жить? Тут и ДНК никаких не надо, ей даже фамилию могли не называть, настолько на Никитку маленького похож. Тот тоже во сне смешно причмокивал и хмурил темные брови. А Вика часами могла рядом сидеть и рассматривать спящего сына.
Чего Максу не хватало, а?
Страсти? Так была она, в юности, а потом созрела и переросла во что-то другое, более ценное, как Вике казалось.
Молодого, красивого тела? Так и Вика всегда выглядела моложе своих лет, ухоженнее многих. Недостаточно, видимо. Да, в последнее время они с мужем отдалились, да, такое бывало и раньше. Загруженность на работе и новая должность Макса сделали свое дело. И Вике даже стало казаться, что муж теряет интерес, но она всегда успокаивала себя – страсть не живет вечно. И когда получалось, когда оставались силы, старалась подогреть отношения. Недостаточно, видимо.
– Вика? – раздался над ухом удивленный возглас.
Виктория охнула и прижала обе ладони к груди, стараясь унять заполошно колотящееся сердце. Медленно подняла взгляд. Костик. Стоял и странно улыбался, растерянно зачесывая волосы назад.
– Ты как тут?
– Не знаю, – ответила честно и огляделась: перед ней была яркая детская площадка вместо унылого больничного двора.
– Идем. – Костя помог ей подняться и, приобняв за плечи, повел в сторону своего подъезда. – Ты как тут очутилась? Раздетая.
– На автопилоте, наверное, пришла. Не знаю.
Костя старался идти рядом, поддерживая Вику под локоть. Видеть ее здесь было странно, но Костя постарался не думать об этом, лишь о том, что подруга совсем продрогла и ее надо срочно отогреть, пока не заболела.
Оршанская даже не заметила, как оказалась за столом с огромной кружкой горячего чая в руках. Вдохнула приятный аромат, сделала осторожный глоток и зажмурилась.
– С чабрецом и мятой, как ты любишь.
– Ты помнишь?
– Я помню все, Вика.
Она оставила чашку и посмотрела в окно. Не было там больше ярких красок осени. Поблекло все. Когда любишь самозабвенно столько лет, врастаешь в человека, его обман ощущается так, будто вскрыли грудину, вытащили все органы и, пропустив через мясорубку, вложили обратно. И кажется, будто упала с большой высоты, а кто-то рядом поднял, отряхнул и сказал что ничего, так тоже можно жить. Только как забыть этот ужас не сказали.
– Как там Макс? – Вика почувствовала, что ее руку накрыла мужская ладонь. Большая и горячая.
– В коме, – она перевела взгляд на их сцепленные руки и почему-то почувствовала себя чуточку легче.
– Ты знал?
– О чем? – прозвучало слишком осторожно.
– Знал, конечно, – она кивнула своим унылым мыслям и посмотрела Косте в глаза. А ведь когда-то он был именно ее другом. И Макс ему никогда не нравился, потом только смирился, что все именно так и не иначе. И почему-то именно сейчас ей стало так горько, будто это не Макс ее обманывал, будто ее предал весь мир. – Он с ними в машине был, Костя. С ней. Почему, Костя? Почему? И ты молчал.
