Пашка приткнулся к колесу, спустил кепку и закрыл глаза. Некоторое время я чувствовал его дыхание. Его сердцебиение. И его жизнь.

Когда солнце вскарабкалось на небосвод, на высоком холме, откуда видна вся деревня, так и стоял безжизненный трактор, а рядом, уткнувшись в колесо, сидел старик.

Ильяна Анатольевна, по своему обыкновению, всегда ставила будильник и всегда же просыпалась за пятнадцать минут до звонка.

Лежит на кровати возле окна. Вытащит руку из-под одеяла, отдернет шторку и любуется луной. Звездами любуется. Любуется тишиной в избе. Лежит и ничего не делает. Ждет…

Ждет, когда будильник подаст признаки жизни. Чтобы с проворностью кошки успокоить его. Чтобы он успел лишь цокнуть. Чтобы дети не проснулись.

Это время всегда тянется как кисель. Но стоит будильнику чихнуть, как эти пятнадцать минут кажутся минутой. Не больше. Честное слово. И так каждое утро.

Ильяна тихонечко выползла из-под одеяла, оставив там блаженное тепло. Изба за ночь остыла. Только печь в утробе хранит остатки тепла. Да дети, закутанные в одеяла, прячутся от холода.

Ильяна натянула юбку, закуталась в телогрейку и повязала голову платком. Отодвинула занавеску на печи, проверила детей, что смиренно посапывают, выставив личики прохладе избы.

Спят.

Сбились втроем под одним широким одеялом и спят на печи, как щенки в соломе. Даже не ворочаются. Не шелохнутся лишний раз. Лешка, Сашка и Олечка – середочка. На отдельной кроватке – спит Вера – самая старшая. Ей и вставать раньше всех. А рядом с Ильяниной кроватью, в колыбели, посапывает Юра – самый маленький – всего полтора года от роду.

Ни разу сегодня не проснулся. От того Ильяна и просыпалась среди ночи. Вскакивала и смотрела в колыбель – не случилось ли чего. Все ли хорошо. Спит?

А Юрка, открыв рот, как в свое время любил делать Ваня, покойный муж Ильяны, пустил слюну и лежит на спине. Только крохотная грудь едва заметно поднимается и опускается, поднимается и опускается.

Так бы и стояла здесь всю жизнь, глядя на это спящее чудо. Но даже это чудо требует еды и требует внимания. И таких чуд еще четверо в избе.

Печь «грубка» загудела. Зашипела и вода в кастрюле, когда Ильяна накинула тулупчик, влезла в валенки с колошами и вышла во двор. За ночь слегка завьюжило. Успеть бы прочистить. Узкая тропка ширилась и удлинялась от крыльца до сарая, затем до поленницы и до калитки. Деревня еще спит. Даже псы не лают, забившись в будки. Мороз щиплет кожу. Снег хрустит под ногами и искрится на лунном свете.

Ильяна вернулась в дом. Крышка только начала подпрыгивать на кастрюле. Ухватила кипяток, вышла в сени, запарила комбикорм со вчерашними очистками от ужина. Выставила на улицу – пусть стынет, свиньям вредно горячее. Еще желудки себе распарят. Два ковша зерна, два сухаря и два ведра воды.

Курицы сонно кудахтали в курятнике, пока не услышали манящий звук зерна, бьющегося о замерзшее корыто. И Марта очнулась в сарае. Зорька встала с настила. Глаза огромные, заспанные. Смотрит на Ильяну.

– Доброе утро, мои хорошие. – Сказала женщина и погладила корову по мордашке. В ответ шершавый язык облизнул руку. – Да, да… сейчас мы тебя подоим.

Дала сухарь, который за секунду исчез во рту Зорьки. Только хруст остался.

– Пей, моя дорогая. Пей.

Зорька жадно прильнула к ведру. Можно было подумать, что она кипяток пьет – из ведра валили клубы пара. Туда же и Марта попыталась сунуть свой нос.

– И тебе сейчас дам. – Улыбнулась Ильяна, оттаскивая козу за кривой рог и пихая в рот сухарь.

За перегородкой хрюкали Фан и Фин, как назвала их Вера. Ильяна налила им воды. Поросята, как обычно, залезли в кормушку с копытами и, топчась, и толкая друг друга, лакали воду.

В это время Зорька глубоко залезла в ведро, что глаз не видно.

– Еще? – спросила Ильяна.

Сходила еще раз в сени. Перемешала комбикорм, сунула руку – теплый.

Напоила скотину, насыпала немного сена в ясли, чтоб Зорька не брыкалась при дойке. Запах парного молока только усилил аппетит Фина и Фана, которые снова топтались в кормушке и тупыми носами лезли в угол, дабы дотянуться и съесть последние крохи. Обиженная Марта стояла в стороне, ожидая очереди.

– Спасибо, мои дорогие! – обернулась Ильяна к животным.

С ведром коровьего молока и бидончиком козьего, она вернулась в дом.

А в доме все еще было тихо, уютно и спокойно. Изба прогрелась от печи.

Ильяна выставила на стол молоко. Да так тихо, что и ручка ведерная не щелкнула. Не задребезжала.

Подошла к кроватке Веры.

– Доченька, – прошептала она и погладила по головке ребенка. Каждое утро, она испытывала волнительную жалость, когда будила детей. Ей так хотелось оставить их. Пусть спят. А она бы только и делала, что любовалась их сном. Мирным, тихим, нежным сном. – Любовь моя, Верочка.

Дочка заворочалась, открыла глаза.

– Доброе утро, солнышко.

– Доброе. – Ответила дочь.

– Вставай, надо скотину накормить, а я пока завтрак приготовлю. Вставай-вставай…

Ильяна оставила Веру просыпаться, а сама стала к печи. Понимая, что детям пора просыпаться, она уже не так заботилась о тишине. Иногда нарочно чуть-чуть шумела: то нож бросит, то крышку прижмет к кастрюле. Запах каши заставил детей заворочаться.

Вера спросонья неуклюже натянула штаны и кофту, влезла в войлочные тапки и вышла в сени.

Ильяна только провела ее жалостливым взглядом, понимая, что ей сейчас, как самой старшей, больше всех и достается. Кто, как не она, будет помогать по хозяйству. Было бы время, никогда в жизни не тронула свою дочурку, но времени не хватает. Да и рук рабочих не хватает, если уж на чистоту.

– Детки мои, – Ильяна заглянула на печь. Погладила Сашку. Лешка уже лежал на спине и моргал глазами в потолок. Оля, как обычно, отвернулась и закрыла глаза, пытаясь выкроить себе еще минутку сладостного сна. – Пора просыпаться. Новый день пришел.

Ильяна задернула штору и только потом включила свет, чтоб детям не было так ярко.

Пока самые малые просыпались, сготовила завтрак. Подгоревшие блины отложила для Веры – она их больше всего любит. Достала варенье, разложила по тарелкам, уже нисколько не заботясь о тишине. Странно, чего Юрка еще не проснулся. Проверила. Спит и даже не думает просыпаться.

Заглянула на стеллаж возле печки, где кисло молоко. Собрала сливки и выставила на стол. Вернулась Вера, все еще заспанная и угрюмая.

– Садись, позавтракай. Хорошо, что не лето, – улыбнулась Ильяна, подмигивая дочери.

– Ну да, хоть Зорьку в стадо не вести.

Зимний день, в отличие от Ильяны, только просыпался. Сквозь заиндевевшие окна и тонкий слой занавесок серое утро просачивалось в теплую избу. Дети завтракали.

Хотела было разбудить Юру, чтобы не сбивал график, да пожалела. Уж слишком сладко спал ее самый маленький. Пусть поспит. Пусть набирается сил.

– Верочка, проверь Сашку с Лешкой. Сегодня холодно, надо бы им одеться потеплее. Возьми другую шапку… – сказала она Олечке.

– Ну, мама, эта шапка не идет к штанам.

– Ты же не на показ идешь, а в школу. Главное, чтоб тепло было.

Дочь в ответ только посмотрела на нее и Ильяна поняла, что шапка действительно не подходит.

– И откуда у вас берется все это, – причитала она про себя. – Ребенок еще совсем, а уже про моду думает. Вот дают…

Утреннее время шло, как всегда, быстро. Как не хотелось ей будить свое золотце, однако, надо. И все упирается в это «надо». Она провела пальцами по лицу Юрки – не шелохнулся. Платочком подобрала капающие слюнки.

– Юрочка. Юрааа, Юрий Иванович…

Открыл глаза. Похлопал ими и улыбнулся. Ну… ну разве это не прекрасно. Разве это не стоит всего того, что она делает. Ради этой улыбки. Ради этого заспанного личика.

Не сдержалась. Подхватила из кроватки, прижала к груди и расцеловала ото лба до подбородка. А Юрка в ответ прижался к матери и, смешно скручивая губки, поцеловал маму.