Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Егор Куликов

Изгородь

Трудяга

Наверное, моя жизнь покажется вам однообразной. Работа, работа и еще раз работа! Встал утром, точнее разбудили. Дали время прийти в себя и на работу. До обеда впахиваешь, затем короткий перекур и снова. Но это еще что…

Вот когда в две смены были, тогда вообще хоть в петлю лезь. Только нельзя мне в петлю. На мне ведь не одна семья держится. Да и если бы захотел, все равно бы не смог. Я подконтрольный. Не безвольный, а именно подконтрольный, прошу это учитывать. В стороны посмотреть не могу без разрешения. Только и могу что работать. Вот сегодня встал намного раньше обычного. А все почему? Потому что кто-то позвонил Валерке и попросил дернуть в четыре ночи. Господи, как слипаются глаза… как же хочется отдохнуть. Я устал, сорок лет. Сорок долгих лет изо дня в день тружусь как раб. Впахиваю похлеще любого вола.

И вот опять. Тело дрожит и еще не отошло ото сна, а меня гонят в эту промозглую слякоть. Дождь, хоть и не сильный, но сыпет, как через сито. Холодно, мерзко, противно. Фу… под навесом было лучше. Еду, колеса в грязи прокручиваются. Уже третий день льет, и почва давно превратилась в какое-то подобие болота.

Жуть. Отвратительно.

Сидит Валерка (это мой нынешний хозяин) попыхивает сигареткой, а у самого глаза липнут. Зевает так, что рот сейчас порвется, но едет. Гонит меня. Закутался в бушлат вонючий и щурится, всматриваясь в темноту, будто боится чего-то. А кого, собственно, бояться, если на дворе четыре часа ночи и ни одной живой души. Собаки и те не провожают лаем. Забились в будки – спят. Там тепло и хорошо. Под навесом тоже уютно, но Валерка не мог отказать. Да и деньжат подкинуть должны за это дело. А денежки его семье сейчас нужны. Малого-то Егорку, в школу собрать надо. Хороший он малый. Противный иногда, но в общем, хороший.

Да у них вся семья такая. Противная, но хорошая. И наоборот. Хорошая, но противная. Вот Валерка вкалывает, как вол. Не так, конечно, как я… хотя нет. Мы же друг без друга никуда. В общем, работает он здорово. От зари до зари, как говорится. Но самое главное, деньги он не только на себя тратит. Мне ведь тоже чуть-чуть перепадает.

А я ведь знал его еще совсем ребенком. Он тогда как Егорка был. Только молчаливее и угрюмее. Я в те года еще в Совхозе работал. Там, конечно, жизнь была не самая лучшая. Часто работали в две смены и на отдых времени совсем не оставалось.

А вот когда Совхоз начали по частям делить, да тащить оттуда все, что плохо лежит, тут и появился Пашка (это отец Валеры) он-то и приволок меня в семью. Я тогда себя дурно чувствовал. Еще бы мне себя не чувствовать дурно, когда на тебе пашут изо дня в день, а взамен ничего не дают. Да еще и техники там были так себе. Один пил, а второй пропивал. Выделят на меня n-ную сумму денег, а он возьмет, да закинет все себе в карман. Иногда мне перепадало что-то, но так, по мелочи. Чаще всего я новья годами не видел. В один прекрасный день пахал в поле и чувствую, что всё… вот и за мной пришла старуха с косой. Еду, еду и начинаю задыхаться. Кашляю, плююсь, чувствую, как сердце колом стало. Все, думаю, приплыли. Отпахал свое.

Отволокли меня в гараж, да там и бросили. Тогда-то Совхоз и начали окончательно обносить. Люди хватали что под руку попадется, а на меня и не смотрели вовсе. По правде сказать, и я на них не смотрел. Стоял себе под брезентом в углу и гнил потихоньку. Колеса спустили. Ржавчиной начал покрываться.

Слышу шаги. Недобрые шаги. И точно знаю, что эти шаги добра не принесут.

Хрустят сапоги на мелких камнях и звук такой противный. Ближе, ближе, ближе…

Брезент сорвали и ярким светом как даст по глазам. Оказывается, пока я тут стоял в темноте, уже все окна выбили и кусок крыши сняли. Вот на кой черт крыша была нужна, мне не понять. Там ведь шифер уже весь мхом оброс, как старая черепаха, а все равно утащили.

От солнца не сразу и разглядел, кто стоит передо мной. Одни силуэты ходят, бормочут, да курят.

Подошел ко мне один, окинул так взглядом.

– Сколько за него дадут, как думаешь?

– За эту рухлядь?

И так больно стало на душе. Зрение привыкло и я ведь узнал его. Это Ваня, техником работал. Тут же работал, со мной трудился. А сейчас рухлядью меня обзывает. Если бы в гараже был кто-то еще, я бы подумал, что рухлядью называют не меня, но я тут был один. Завален, запылен, брошен.

И хотя знал, что ничего эти люди доброго не принесут, а все равно рад был обществу.

– Его легче на металл сдать.

Меня на металл?!

Был бы голос, я бы закричал. Я бы зарычал. Я ведь еще молод. Я еще много могу сделать. Дайте мне шанс. Дайте…

Не дали. Приволокли другого, зацепили тросом и потащили. И вот еду я по родному селу. Все тропки тут знаю. Каждую ямку лично, своим колесом не единожды трогал. А сейчас качусь, как на плаху. Твердые диски больно жуют резину. А когда меня из гаража дергали, так я вообще слезами зашёлся. Кости одеревенели, колеса не крутятся. Вал внутри идет тяжело, как будто и не мой вовсе. Как будто чужой внутри крутится. Всем нутром его чувствую.

Дайте мне… дайте прийти в себя. Нет. Волоком волокут. И плевать они хотели, что мне больно. Каждой деталью больно. Каждый болтик в теле дрожит от изнеможения. Того гляди и выскочит. Сыплюсь, как трухлявый пень, который сам же не раз и корчевал, когда здоров был. Да что там трухлявый. Я, когда был молод, мог целое дерево с корнями вырвать и не запнуться ни разу. Мог ведь. Мог. А теперь уже того… рухлядь и на металлолом.

Телом-то ладно. Тело болит и ноет, но оно всегда так. Разве в поле, когда часов двадцать кряду батрачишь, не болит? Болит! Еще как болит. Но там-то хоть понимаешь, что работаешь. Пользу приносишь. А тут? Тащат на глазах у всех. Стыдно, а сделать ничего не могу. Душа болит, вот что хуже всего. Тело оно гибкое. Как болит, так и выздоравливает. А душа твердая и, если заболит однажды, то потом еще долго ныть будет. Можно сказать, до самых весов, что на приембазе стоят.

Приволокли меня кое-как, отцепили. Потерял я по дороге пару запчастей, так хоть размялся. Стою рядом с кучей металла и понимаю, что все. Тогда, в поле был не конец, а вот сейчас точно конец.

Один мужик крикнул что-то, вскрыл мне капот, забрался туда, а через минуту вылез и…

– Все плохо. – говорит.

Я уже прощался с жизнью, а тут Пашка показался. Как обычно с сигаркой, в кепке, штаны на пять размеров больше. Он ведь на мне о-го-го сколько отработал и, видимо, жалко ему меня стало. Стоит он, смолит сигарку, щурит глаз от дыма и смотрит на меня. А я на него смотрю.

Смотрю и прощаюсь.

А он возьми, да ляпни.

– Забираю!

Как я счастлив был слышать эти слова. Даже взбодрился и силы почувствовал. Хотя какие там силы в моем обрюзгшем теле. Не было там сил. Да и душа на двух гайках едва держалась.

– Куда денешь?

– Как куда!? Я с ним о-го-го сколько отработал. Думаю, и сейчас справится.

Я прослезился от его слов и остатки масла вытекли на землю. Это ведь даже не его слова: «о-го-го сколько отработал» это мои слова. Нет, это наши слова. Да, именно наши.

– Так мне теперь обратно что ли переть? – недовольно бубнит водитель.

– Нет. Давай ко мне.

Меня вновь зацепили тросом и потащили. Правда, в этот раз у меня не болела ни душа, ни тело. В этот раз я был горд, когда катился по знакомым улочкам. Резину продолжало жевать стальными дисками, но боли не было. Было счастье, будто бы меня, как брошенного в паршивый денек щенка, подобрали ласковые руки ребенка и несут домой. Да, я чувствовал себя щенком. Брошенным, несчастным, одиноким, но все-таки счастливым.

Гаража у Пашки не оказалось. Точнее, была какая-то будка, куда и легковушка втиснется едва ли, а мне-то куда, с такими габаритами. Поставили на улице. Почти неделю стоял там и днем, и ночью. Никто ко мне не подходил, разве что юный Валерка излазил всего вдоль и поперек. В каждое отверстие руку сунул, каждый болтик потрогал и покрутил найденным где-то ключом. Щекотно было и забавно наблюдать. Влезет в кабину, схватится за руль и рычит, как щенок. Голову из-за руля не видно, а он сидит, рычаги дергает, руль крутит. Приятно было.

1
{"b":"773279","o":1}