— Не такое уж и доброе.

Даже Джорджу, который работал тут недавно, было непривычно слышать бурчание от Историка. С врачами он оставался приветливым и всегда улыбался.

— Что-то случилось сегодня? — Спросил он, опережая Майлза.

— Плохо спал.

— Хорошо, выпишу тебе снотворного.

— Это не поможет, доктор Майлз. Я слышал голоса, и это были не те, что с Инсанабили. Точнее, там был один голос.

Майлз серьезно посмотрел на БОЛЬНОГО. Что же это такое, почему им всем так захотелось начать болеть?

— И что говорил этот голос?

— Он просил крови. Говорил, что хочет есть. Сказал, стоит мне заснуть, как он выпьет всю кровь, опустошит мое тело, словно бокал хорошей выпивки.

— Но ведь палаты на ночь запираются, а двери железные.

— Если вы не будете взламывать замки и ходить ночью по больнице, — добавил Джордж, — вам ничего не будет угрожать.

— Никогда ничем подобным не занимался.

— И правда. Историк — самый спокойный пациент.

Оставшийся сеанс прошел не очень хорошо: казалось, он только ухудшил состояние больного. Историк начал пересказывать свою вчерашнюю работу, а потом вдруг перескочил на рассказ о сломанном радио. Когда Майлз его спросил, чем же закончилась работа на кухне, тот сказал, что вчера не работал, а еще предположил, что сегодня без радио больные заскучают.

— Уменьшу дозу препаратов. — На этих словах сеанс окончился.

Второй пришла одна из сестер. Она вбежала в кабинет и, даже не поздоровавшись, обняла обоих. Майлз усадил девушку на кушетку, и попросил вести себя спокойнее.

— Как прошел сегодняшний день, что тебя так обрадовало?

На вопрос доктора девушка звонко расхохоталась.

— Мне так хорошо спалось, эти стены такие мягкие! Я выспалась, меня никто не будил, даже встала раньше остальных.

Вдруг ее хохот перешел в истерический.

— А моя сестра… Ей наверно было плохо. Она всю ночь просидела в том карцере.

— Ты тоже. — Заметил Джордж.

— Ах, точно. — Опять улыбка. — Ей всю ночь хорошо спалось, я уверенна в этом! — Девушка склонила голову на бок, и закатила глаза вверх. — Уверена, потому что мне снились кошмары.

— Жанна говорила, во сне ты поцарапала обивку. Что тебя так сильно напугало?

— Я не помню, честное-пречестное. — Скачки настроения прекратились и оно остановилось на счастливом.

— Ладно, тогда приступим к терапии. Я тут подобрал несколько вещей, один человек сказал мне, что они очень его веселят. Сейчас я покажу тебе картинки, а ты скажешь, какие эмоции они вызывают.

На первой картинке были изображены сестры-вишни из сказки «Чипполино». Они пытались побежать в разные стороны: одна к своему племяннику, другая — к шкатулке с украшениями. При этом они скорчили довольно забавные рожицы.

— Нет, эта картинка меня не веселит. Мне их жалко: они всю жизнь вот так бегают, наверно, устали друг от друга.

Майлз показал еще одну картинку. Джордж все записывал.

На втором изображении маленький котенок повис на куске колбасы, а хозяйка тщетно пыталась его отцепить.

— Бедное животное, влетит же ему.

Так повторялось с каждым изображением. Джордж заметил, что девушка жалела кого-то или злилась, но при этом оставалась в хорошем настроении.

На последней картинке был изображен пряничный человечек, который сидел около своего домика.

— Ой, эта картинка совсем мне не нравится!

— Не любишь сладкое? — Задавая этот вопрос, Джордж слегка улыбнулся.

— Сказку не люблю.

Радость снова стала Грустью.

— Про пряничный домик… Гензель и Гретта?

— Да! Моя сестра ее обожает, а я нет.

(сучьи дети, что вы натворили?!)

Девушка закрыла лицо руками и пригнулась.

— Тише, — Майлз убрал картинки, а Джордж успокоил Грусть, — никакой ведьмы тут нет.

— Знаю, это просто моя фантазия. Может, стоит мне пить больше этих таблеток, чтобы быстрее выздороветь?

— Это не тебе решать, Грусть. Да и тебе вроде как не нравился их вкус.

— Не знаю, что на меня нашло. Просто в голове проскочила такая мысль.

— Я оставлю дозу прежней. На сегодня это все.

После ухода девушки Майлз перечитал записи интерна.

— Самоубеждение?

— Да. Она правда расстраивалась, видя те картинки, но старалась улыбаться. Мне кажется, она просто догадывается, что ее сестра боится Картера, и поэтому так себя ведет.

— Можешь попытаться сказать им это, но они не поверят.

— Параноики не верят, что еда безопасна, даже если на их глазах ее попробуют тысяча других людей. Скажите, если мы таки найдем то, что их развеселит, заведем их в одну комнату и покажем это, что помешает сестрам так же изобразить противоположные эмоции?

— Другого выхода мы пока не нашли.

— А что если работать не над общими чертами, а над разными? Научить их чувствовать эмоции заново, не сводя все только к хорошему или только к плохому?

— Скажу об этом Картеру, если одобрит, так и поступим.

Третьей порог кабинета переступила Чужая.

— Итак, начнем сегодняшнюю про…

— НЕТ! Не смейте этого делать! — Девушка так старалась выглядеть угрожающе, что даже подскочила со стула.

— Процедуру. — Закончил Майлз. — Джордж, будь добр, отложи ненадолго записи и проследи, чтобы она не дергалась.

Парень послушно положил на стол тетрадку и подошел к Чужой. Он стал достаточно близко, чтобы в случае чего ее остановить, но не настолько, чтобы она могла его цапнуть.

— Нам придется сделать одну очень неприятную вещь, таким обычно занимается Картер, но он попросил об этом меня. Понимаешь, Чужая, мы старались не перевязывать твою руку слишком туго, но после недавней выходки с радио… Мы были вынуждены наложить перевязку покрепче. Сейчас я сниму бинты и кое-что проверю, а тогда посмотрим, что будем делать дальше.

Майлз начал медленно разматывать бинты, иногда кидая взгляд на больную. Она успокоилась и сидела тихо, но стоило врачу снять повязку, как рука тут же потянулась к его шее.

Джордж поспешил остановить ее, но не успел: взвыв от боли Чужая опустила руку назад, точнее, та упала, как мягкая игрушка.

— Так я и думал. — Он посмотрел на бледно-голубую кожу, которая, словно леопард, была усеяна темно-фиолетовыми синяками, достал небольшой молоточек. Несколько легких ударов. Рука не реагировала.

— Некроз? — Такая глупая мысль пришла в голову интерна. Нет, он и сам порой залеживал руку, после чего не мог ей шевелить минут пять, но сейчас ему казалось, что рука этой девушки была ее врагом, и она умерла. Не просто начала умирать, а совершенно точно погибла.

— Не настолько опасный, как ты думаешь. — От одного из ударов рука все же дернулась. — Понимаешь, Чужая, эта перевязка была слишком тугой, и твоей руке после такого нужен отдых, но стоит ей отойти, как она снова начнет безконтрольно все крушить. Я ее просто зафиксирую, совсем легенькой повязкой, а чтобы она не двигалась… Мне придется кое-что тебе вколоть.

— НЕ СМЕЙТЕ! Доктора, вы все лжецы! Хотите парализовать меня, чтобы я не мешала!

— Ты не права, это для твоего же блага. Джордж, подержи ее.

Майлз достал из ящика стерильный шприц и небольшую ампулу. Стоило ему взять ватку со спиртом и протереть руку, как Чужая снова дернулась, хотя и не чувствовала этого.

(она слышала запах)

(это запах боли и отравы в твоих венах)

Джордж никогда не претендовал на роль крепкого санитара, который скручивает людей как узлы, но как мог старался держать девушку. Она посмотрела на него и заплакала.

— Не надо, прошу, отпустите.

Майлз спокойно сделал укол. Ему не стоило объяснять интерну, что все это бред, и он не должен ее отпускать.

Девушка еще немного посидела в кабинете, пока ей накладывали повязку. После укола она стала немного спокойнее. Ее отвели в палату пораньше, и у Джорджа осталось время, чтобы все записать.

Четвертой привели Инсанабили. Она, на удивление, перевязку терпела спокойно, даже не отворачивалась.

— Хорошо бы было надеть на тебя смирительную рубашку за такое. — Говорил Майлз, осматривая рану.