Они приходили семь раз в день как минимум, иногда чаще (хах, они каждый день приходили чаще, кого я обманываю?!) и мир рушился. Кто-то боялся встречи с ними, кто-то наоборот — просыпался с улыбкой и дергался после возвращения.

Сегодня он помогал поварам. Историк готовил с душой и даже чувствовал себя свободным, повара относились к нему как к коллеге и забывали, что он душевнобольной. Но это только на время. Стоя над кастрюлей с кашей мужчина вспомнил кое-что: его первые дни в этой лечебнице.

Тогда там были совсем другие больные. Они очень быстро менялись. Видимо, еще были те, которые не боялись Картера, или ему не было дела до пациентов, главное, чтобы они БЫЛИ. Да, тогда им нужна была массовка, чтобы называться клиникой. А потом им понадобилось что-то еще

(кровь)

и калейдоскоп остановился на этих четырнадцати. Тогда он хотел, чтобы его называли Хранителем, Хранителем Историй. До тех пор, пока калейдоскоп не остановился.

Врачи перестали существовать отдельно от больных, теперь их интересы переплелись. Два мира, которые тулились в этой больнице, переплелись между собой, и из этого великого взрыва родилась новая вселенная, что-то управляло ей, оно имело много власти, даже больше чем Картер.

Кстати, что касается Картера, так он сегодня дежурит. После взрыва прошло некоторое время и Историку казалось, что мир установил свои правила. Но вот Картер нарушает одно из них, стоя на пороге их территории.

Мужчина отвлекся от своих раздумий и посмотрел по сторонам. Потеря радио сильно сказалась на пациентах: им сейчас как никогда нужно было поговорить друг с другом, и как назло в это время Картер решил дежурить. Они вели себя очень скованно, даже Артист, а ведь он был любителем веселья. Но хуже всего пришлось 13-му. Он даже не вышел со своей комнаты, настолько боялся сделать что-то не так. Историк направился к нему.

(если ты и правда ХРАНИТЕЛЬ мира, то ДОЛЖЕН ПОДДЕРЖИВАТЬ его в порядке)

— Привет.

— Добрый — 13-й сделал паузу. Он посмотрел в окно, пытаясь понять, как высоко сейчас солнце. Парень был настолько напуган, что боялся даже неправильно ответить. — Доброе утро -наконец-то сказал он.

— Ты весь как на иголках, что случилось? — Историк сел рядом и дружелюбно улыбнулся.

— Сам знаешь.

— Боишься интерна Майлза?

— Нет, — голос перешел на шепот, — Картера. Он так близко, СЛИШКОМ близко.

— Но ведь Картер — просто доктор. Такой же, как и все остальные. — Историк и сам слабо верил своим словам, но все еще улыбался.

— Он не просто врач он… он… — 13-й замолчал.

— Что?

Нервный смешок.

— Просто доктор. Да, сволочь, да, злой, но он просто доктор. Хах, такой же как и все они.

И тут они уже захохотали вдвоем. Хранители могут вторгаться в их мир сколько захотят, но как долго они там продержаться? Картер так и простоит там, он не войдет. Нет, слишком много психов.

— Слишком много психов, для такого гения.

И хотя он сказал свою мысль не до конца, 13-й все понял. Они продолжали хохотать, и мысль о том, что Картер был

(хирургом)

намного опаснее залегла на дно их сознания, но не исчезла с концами.

***

— Забывашка и Соломка.

Больные послушно подошли к двери, как маленькие дети взяли Жанну за руки, и ушли.

Зэд проводила их холодным взглядом. Неужели они думают, что их кто-то ждет? Что они могут быть здоровыми, что все вернется? А что, если их родные не хотят, чтобы те вернулись?

Около пятнадцати минут она просто смотрела в стену.

Нет, они может и хотят, но никто их не выпустит. Им же было четко сказано что они

(мертвые)

больные. Хочешь выйти — выздоравливай, хочешь стать здоровым — уходи от сюда. Это замкнутый круг, нет выбора. Это чистилище, а чем же ему еще быть?

Пять минут она ходила кругами.

Чистилище — это место, где все идет по кругу, где от тебя добиваются

(непонятно, чего они добиваются)

покаянья. Ты не чувствуешь боли, но она, пускай и очень редко, чувствовала. Ее чистилище постепенно превращалось в ад.

Десять минут сидела на диване.

Инсанабили подходит к ней. Странно, разве она не сидит около Штейна? Ах, да, наверно, он уснул.

(вырубился. Мда, знакомое ощущение)

— Не теряй надежды, Лиз.

Похоже, она говорит не с Зэд, а с кем-то другим. Зэд давно потеряла надежду. Даже если это место реально

— Есть только один способ отсюда выбраться — сдохнуть к чертовой матери.

А самоубийцы попадают в ад, ад — это такая же больница. И опять замкнутый круг.

Девушка даже не поняла, что какие-то мысли она сказала в слух. Размышления опять сменились бездумными действиями.

***

— Историк и Зэд.

Забывашка подошел к центру комнаты и плюхнулся на диван. Он обхватил голову руками, и едва не расплакался. Вдруг он почувствовал, как его схватили за плечи. Над головой пролетел Артист, и приземлился перед диваном.

— Оставь свои фокусы на потом, не до тебя сейчас!

— Так ты помнишь, что я умею делать фокусы? Глядишь, через полгода запомнишь мое имя.

— А ты не думал, что он не специально забывает нас? — Вмешался 13-й.

— Да ну, каждый хотел бы напрочь стереть себе воспоминания об этом месте.

— Я и правда пытаюсь запомнить, но вовсе не вас. Дочь, у меня есть дочь!

— О-о-о-о, теперь понятно.

— Что?

— Понятно, почему ты всем говоришь, что слышишь детский голос, почему иногда поешь детские песни и зовешь какую-то принцессу!

— Так это уже не впервые?!

Улыбка на лице артиста увяла. Посмотрев сейчас на Забывашку он впервые понял, что тот правда НЕ ХОЧЕТ забывать. Сам Артист не считал себя больным, поэтому жаловался на врачей. Он думал, раз его посадили сюда такого невиновного, то и остальных тоже. А нет, психические заболевания реально СУЩЕСТВОВАЛИ и они УНИЧТОЖАЛИ людей.

Вот этот парень, сейчас Артист посмотрел на него по-другому. Врачи каждый день вталдычивают ему, что он пациент, и, скотина такая, должен знать свое место в этом мире. Он не может запомнить даже этого — того, что происходит каждый день. А что ему сейчас действительно нужно вспомнить, так это что-то приятное. Но как же вернуть эти воспоминания? Даже самый умелый фокусник не сможет взлететь вверх, если не будет опоры.

— Опора, тебе нужна опора!

13-й уже хотел треснуть этого идиота, чтоб тот не доводил Забывашку.

— Какая к черту опора?

— Опора для твоей памяти. Если ты с утра вспомнишь то, что вспоминаешь днями, тебе будет от чего оттолкнуться.

— И кто же напомнит мне об этом?

— Я. — Заявил 13-й.

Забывашка удивленно посмотрел на этого бугая.

— Мы тут все в одной лодке, парень. Словно помечены одной МЕТКОЙ, так что друг за друга горой.

Даже болея на амнезию, Забывашка никогда уже не смог забыть этих слов, тем более, когда их сказал такой верзила.

***

— Чужая и Жених.

Это все, что услышала Грусть, перед тем, как двери карцера захлопнулись.

И снова эти мягкие стены — идеальное место чтобы погрустить. Она не боялась его, нет, наоборот — когда тебе печально ты мечтаешь именно о таком местечке, где тебе дадут поплакаться в подушку

(стены, пол и потолок — все твоя подушка!)

только вот что тебе здесь делать, если ты радуешься? Тогда это место превращается в душное пуховое одеяло, которое так приятно греет зимой, но досаждает в летние дни. Она сама закутала сестру в это одеяло.

И зачем только Грусть согласилась ее прикрыть? О ком она думала? О Штейне? Об Инсанабили? А должна думать о сестре!

На лице девушки промелькнула легкая улыбка, но она все еще грустила.

Она думала о других больных так же, как и о ней. Значит, они тоже стали ее семьей, их семьей.

***

— Хэппи и Артист.

Штейн проснулся и снова заскулил от боли. Инсанабили сидела рядом, будто и не отходила. Ее изумрудные глаза стали еще печальнее.

— Как больно… расскажи мне что-нибудь, пожалуйста, я хочу отвлечься от этой боли.