– Но… – выговорила она, задыхаясь, – но я слышала про ту реанимацию, когда все сдались, а ты спас человека…

Остап усмехнулся. Они тогда с бригадой первой помощи приехали посреди ночи в офис к местному депутату. Странно было смотреть, как человек, наделённый большой властью, беспомощно лежит на полу и, словно большой сом, хлопает ртом. Он лежал посреди ковра в холле, выставив огромный живот, вращая красными глазами и давясь слюной. Вокруг бегала девица в шелковом халате, явно не его жена, и причитала.

Полчаса они откачивали его, и Остап действительно вспотел и вымотался, пока они возвращали несчастного к жизни. Молодой человек не сдался даже после того, как уже семь минут не билось сердце, и обозлённые санитары отказались «возиться с трупом». Но Остап просто не любил бросать начатое дело. И сердце вдруг ожило…

– Это мои обязанности, Лана. Вот и всё.

– Ну и ну… Скромник нашёлся.

Он снова нахмурился.

Она взяла его под руку, и они молча пошли по пустой улице дальше.

– Ты всё время такой разговорчивый?

– Стараюсь как могу, – буркнул Остап. – Не люблю трепать языком, что тут такого?

– Человек-загадка, – сказала она самой себе, отвернувшись. И облачко пара вырвалось из её губ.

«Кто бы говорил…» – подумал Остап, застёгивая молнию на куртке.

Первые заморозки уже чувствовались в воздухе.

– Ну, рассказывай… – продолжила Лана.

– Что рассказывать?

– О чём ты мечтаешь? Чего тебе хочется? Я не верю, что работа на скорой и уход за больной матерью – всё, чем ты живёшь. Так и свихнуться недолго. Наверняка у тебя есть какая-нибудь цель, идеал.

Остап ухмыльнулся. Никто не верит. Ему иногда казалось, именно потому, что у него не было цели, идеала и всех этих высоких мыслей, он пока ещё не свихнулся. Он просто день за днём делает своё дело. Вот и весь секрет.

– На работе у меня есть друзья, а с мамой тоже бывает весело.

Ну да, обхохочешься. Прошлой ночью, часа в четыре, пришлось делать уколы, которых она жутко боится, – так Остап посоветовал ей петь в голос, пока он вводит лекарство, и это сработало.

– Я спрашиваю про тебя, – сказала девушка с нажимом.

Остап задумался, и Лане, которая в этот момент взглянула в его лицо, на мгновение показалось, что сейчас он где-то далеко, за тысячи километров отсюда.

– Я бы хотел уехать из этого места, – сказал он наконец.

Она ехидно улыбнулась:

– Не ты первый, не ты последний. Только знаешь, я бывала в местах похуже. У вас хотя бы есть театр.

– Ну да, я могу пересказать тебе все спектакли. Мы ещё в школе пересмотрели весь репертуар.

Она подняла руки в знак протеста:

– Нет уж. Я здесь не так долго, как ты. Оставь мне немного утешения.

Он вздохнул:

– А ты не хочешь уехать отсюда?

– Я полжизни переезжаю с матерью и младшей сестрой. Хватит.

«Значит, у неё нет отца, – понял Остап. – Это многое объясняет».

Он давно уже заметил, что у девушек, которые росли без отца, есть какая-то нервность, надлом.

Ну что ж, он тоже с пяти лет не знал отца. Мать говорила, что тот был моряком, – уплыл, наверное…

– Долго ты собираешься работать на скорой? – прервала его размышления Лана.

– Вообще-то, как раз сегодня мне предложили новое место…

– Градус сказал мне, что по вечерам ты будешь работать в психушке вместо него. Это правда?

В её голосе прозвучала ирония.

Остап пожал плечами:

– Должен же кто-то там работать. К тому же психиатрия была моим любимым предметом.

Где-то неподалёку прогромыхал поезд. Из мглы выплыл железнодорожный вокзал.

Место, которое Остап помнил с детства. Беспокойное, пребывающее в вечном движении. Не выветривающийся запах табака. Пассажиры, выходящие из поезда в спортивных штанах, тапочках и куртках, накинутых на плечи, – покурить, купить беляш или дешёвую лапшу со вкусом курицы. Сорок минут остановки в городке, который они, наверное, считали неким перевалочным пунктом. Бронзовый бюст человеку с бородой и в шляпе – единственное, что они могли запомнить на этой станции, когда шли за соком в ближайший магазинчик. И вряд ли кто-нибудь из них всерьёз задумывался о том, что новые сорта фруктов и ягод для их сока вывел именно этот человек в шляпе – селекционер Иван Мичурин.

Поезда приходили сюда из городков поменьше Мичуринска, и Остап ещё мальчиком научился отличать тех, кто едет из таких городков, от тех, кто жил в северной или южной столице. Иногда он подолгу смотрел со старой водонапорной башни, как отбывает поезд в Москву или Петербург, и ему казалось, что в маленькой точке на путях, тающей на горизонте, собрались все его неясные надежды.

Хотя Остап с Ланой были далеко от вокзала, он даже отсюда чувствовал запах сигаретного дыма. Это разозлило его и напомнило о матери.

Пора домой, возможно, она так ни разу и не поднялась с кровати за весь день, чтобы поесть или сходить в туалет. В последнее время она хандрит.

Остап бросил последний взгляд на вокзал – его недавно отремонтировали, но вид всё равно был неважный из-за мелких магазинчиков, облепивших его со всех сторон. От этого нарядный фасад выглядел как новогодняя ёлка, на которую вместо игрушек навесили консервные банки и старые носки.

В сумерках ему показалось, что этот вокзал заколдован, уехать с него невозможно – поезда ходят по замкнутому кругу.

– Мне пора, – Остап неловко кашлянул, когда они подошли к перекрёстку.

Лана была начеку. Приблизилась к нему быстро и плавно, поцеловала прямо в губы.

Остап от неожиданности замер. Обычно девушки ждали его поцелуя. Да и вообще он ещё не решил, нравится она ему или нет. От её волос приятно пахло мёдом и цветами.

Лана обняла его за талию, вздохнула – и, когда он невольно ответил на её поцелуй, опустила голову и сделала шаг назад.

– До встречи, скромник.

Он ничего не ответил. Её прохладная рука скользнула по тыльной стороне его ладони.

Затем Лана посмотрела прямо ему в глаза и сказала строго:

– Пообещай мне, Остап…

Парень вздрогнул. Всё притворство будто разом слетело с неё.

– Что пообещать?

– Пообещай, что жизнь тебя не сломит, – прошептала она, волнуясь, – что ты не станешь серым скрюченным человечком, какими становятся трудоголики вроде тебя. Вроде моего отца, которого проклятая система раскатала в лепёшку. Пообещай мне, что не станешь рабом.

Она будто заглянула ему в самую душу. Он кивнул:

– Я постараюсь. Мне бы тоже этого не хотелось…

Лана открыла рот, чтобы сказать ещё что-то, но только неопределённо взмахнула рукой и пошла прочь через перекрёсток.

Дома его ждал сюрприз. Остап застал мать на их крохотной кухне: она не только поднялась на ноги, но и подогревала ужин.

– Я проснулась голодной, как людоед в последний день поста.

– Не думаю, что людоеды соблюдают пост, – заметил Остап.

Он, как был в куртке, сел на стул, с удовольствием откинулся на спинку и закрыл глаза.

– Сними верхнюю одежду, – сказала мать. – Что это ты такой довольный?

– Так, ничего.

Мать сегодня была разговорчивой и без остановки рассказывала обо всём, что видела в вечерних новостях. Только теперь, когда она поднялась на ноги, Остап увидел, как мать похудела за последние полгода. Сделав паузу, она подошла к окну, и её рука легла на пачку сигарет, лежавшую на подоконнике.

Невольно она бросила взгляд на сына.

– Мам, – нежно сказал Остап. – Может, пока не надо?

Он ещё помнил, как вчера ночью она заходилась очередным приступом кашля.

Мать пару секунд стояла в раздумье. Потом её пальцы начали ловко выуживать сигарету из пачки.

– От этого мне уже не станет хуже, а вот если я не закурю…

Остап вздохнул, опустил тяжёлую голову на ладони.

– Я не смогу тебе помочь, мам, если ты себе не поможешь.

– Когда у тебя выпускные экзамены? – сменила она тему, выпуская струйку дыма в приоткрытое окно.