— Нет. Взял себе другие.

— Зря. Тебе бы понравилось. Мне так кажется.

— А что там, на потолке? Покажешь? — заинтересовался Чандра.

— Когда-нибудь, — лицо Дхана Нанда стало задумчиво-печальным. — Впрочем, могу сказать. Там обнажённые юноши в разных позах и ни единой дэви. Художник, рисовавший это, отправился в лес, приняв обет молчания. Недруги потом пустили слухи, что я ему язык отрезал. Но я его не трогал. Он сам решил, что после греха, заключавшегося в росписи потолка моей опочивальни непристойными изображениями, ему следует совершить суровую аскезу.

— О Махадэв, — только и вымолвил Чандра. — То есть, ты всегда… С самого начала? Даже в юности?!

— Да. Теперь представь, во что я влип: Тара рассказала отцу о нашем поцелуе. Да и как смолчать, если тебе восемнадцать, и ты по уши влюблена? Ачарья лишь обрадовался этой новости. Мне ничего не оставалось, как пообещать, что, став царём, я сделаю Тару своей махарани. Я не хотел позора для дочери своего гуру. Раз уж так случилось, что я прикоснулся к ней, значит, мне и быть её мужем. Я поклялся взять её в жёны. Ачарья, воодушевившись моей клятвой, стал тренировать меня лучше, чем всех моих братьев. Он много занимался со мной, зная, что махарадж Махападма поклялся сделать царём того из своих сыновей, кто окажется лучшим воином и одержит победу над его заклятыми врагами. Ради этого из меня сделали лучшего воина в Бхарате, и я получил трон… Тару я всё это время любил, как сестру. Она меня — как будущего мужа. Я дарил ей подарки, проводил с ней время в саду и во дворце, но не мог заставить себя повторить тот наш поцелуй… Ведь я уже точно знал, кто она! В конце концов, Тара поняла: со мной что-то неправильно. Она задала мне честный вопрос, и я честно на него ответил. После этого Тара, оскорбившись, ушла в лес совершать аскезы. Я не мог препятствовать ей, ибо в браке не смог бы дать ей ничего, кроме заботы и уважения.

— Нет, погоди! Ты что-то не то говоришь, — нахмурился Чандрагупта. — Она ушла, потому что была в ужасе от твоей жестокости.

— Хм. Девушка, попросившая собственного отца сделать из неё воина, не слабее мужчин, пришла в ужас от воина, защищавшего границы своего государства? Чандра, не будь наивным!

— Значит, и это ложь?

— Конечно.

— Но ты… убил её отца, своего гуру. Он был против ваших с Тарини отношений, и ты его отравил.

— А это кто тебе это сказал? — вяло удивился Дхана Нанд. — Дашасиддхика?

— Нет, Пандугати. И он сказал это не только мне, но и Таре.

— Ясно. Шкуру свою пытался спасти. Подлец…

— Не спас. Тарини его убила.

— Да, знаю. В любом случае он такой же предатель, как и многие. Только Кайварта и Раштрапала не предали меня. И аматья Ракшас.

— Неважно, кто предал тебя и кто сказал нам правду! Ты убил моего отца, своего и отца Тары тоже.

— Сожри меня пишач, я убил всех отцов Бхараты!

— Прекрати…

— А что мне ещё сказать? Нет, я не травил отца Тарини. Да и зачем бы мне это делать? Он совершенно не препятствовал нашим с Тарой отношениям, даже поощрял и направлял их. А вот Тара на меня точила зуб, и я не могу её за это осуждать… С годами крепкая любовь, не встретившая взаимности, перерастает в столь же яростную ненависть. На этом, видимо, и сыграл Чанакья, отравив её душу, как прежде отравил твою. Бесспорно, он что-то с Тарой сотворил… Прежняя Тарини никогда бы не подняла руку ни на меня, ни на моих братьев.

— И всё же ты женился на ней! — воскликнул Чандрагупта с упрёком.

— Когда она по вашему с Чанакьей приказу явилась ко мне во дворец, не только мои братья, но даже слуги стали унижать её и насмехаться над ней, вспомнив о нашем прошлом. Они всячески оскорбляли её, намекая на то, что раз уж она мне не нужна была в восемнадцать, то теперь в тридцать пять — и подавно. Я не мог этого терпеть. Девушка, чью жизнь я загубил много лет назад, сам того не желая, страдала. Я хотел дать ей хоть немного тепла. Думал, если я попытаюсь осуществить её мечту хотя бы теперь, то её сердце смягчится, и она станет прежней. Не вышло… И с Амбхикумаром ничего не вышло тоже.

Чандра во все глаза смотрел на Дхана Нанда.

— Амбхикумар? — наконец, выдавил он, сильно взволновавшись. — А что с ним могло выйти у тебя? Или, — внезапно юноша вскипел, — что этот наглец позволил себе?!

— Он не наглец, Чандра. Просто несчастный парень, потерявший семью и веру в людей. От отчаяния он искал хоть чьей-то любви… Но я ему мог дать только пищу и кров. Я был с ним жесток поначалу, потом — равнодушен, о чём сожалею. Я о многом сожалею. Сколько людей погибло по нашей вине, из-за того, что между нами встал Чанакья. Из-за того, что ты больше верил ему, чем мне! Мы освободились из круговорота одного дня, Чанакья исчез, но… Как искупить все эти смерти? Если я сейчас начну перечислять имена всех, кто погиб, пока мы с тобой делили Бхарату, словно горячую лепёшку, это займёт время до утра, — Дхана Нанд сделал ещё глоток вина. — Я иду спать.

— Нет! — Чандра удержал его за край накидки.

— Что ты ещё хочешь узнать? Я всё сказал.

— Ты знал, что Тарини — шпион Чанакьи?

— Разумеется.

— Как давно?

— С того момента, как Ракшас поймал её ночью возле окна с тайной запиской. Я сразу всё понял. И ещё — она просила пощадить тебя и Чанакью. Уж тут только глупец бы не догадался, кто её ко мне подослал.

— Тогда почему ты не отправил её в темницу, под замок?! — он почти кричал.

— Я и тебя не отправил в своё время.

— Ответь про неё, а не про меня, — настаивал Чандрагупта.

— Мне уже всё равно было.

— Почему?

— Ты меня предал, уничтожив мою душу. Ты увёл Дурдхару, хотя не любил её. Мне было абсолютно безразлично, кто со мной живёт под одной крышей. Ещё одна предательница? Ничего, я привык. Теперь моя очередь спросить… Ты увёл с собой мою сестру, потому что тебе так сказал Чанакья?

— Да. И он же уговорил меня на свадьбу с ней.

Дхана Нанд с болью рассмеялся.

— Вот это самое отвратительное! Если бы ты сгорал от любви, я бы забыл обо всём и дал вам благословение, но ты… Вы оба воспользовались чувствами моей сестры! А чуть раньше ты точно так же играл со мной… Как я был слеп! С Дашасиддхикой у тебя, кстати, что было? — в глазах самраджа Магадхи мелькнула ревнивая искра. — Уж теперь можешь не скрывать. Говори всю правду. Ложь больше не имеет значения.

— Ничего, — честно отозвался Чандра, удивившись вопросу.

— Ты ему написал в секретном послании: «Скоро мы будем вместе». Это, по-твоему, «ничего»?

— Я нарочно подбросил то письмо, чтобы ты рассвирепел и убил Дашасиддхику.

— О… Умный ход. Я его действительно убил. Но не потому, что прочёл то подложное письмо, хотя оно меня и разозлило, а потому что этот предатель, как выяснилось, метил на мой трон. Говорю же, меня всегда окружали лжецы!

— Я не хотел быть таким, — еле слышно отозвался Чандрагупта. — В мою душу демон вселился, и я плясал под его дудку пять лет. Ты ведь знаешь теперь…

— Да, потому и не снёс тебе голову после всех этих сражений и объяснений. И хватит на сегодня. Спать, Чандра. Спать! Беседы окончены, — Дхана Нанд встал с места, слегка шатаясь, как несколькими минутами раньше Селевк.

— И это всё?! — разочарованно спросил Чандрагупта.

— А чего бы тебе ещё хотелось? — полюбопытствовал самрадж.

— Вот этого, — он прильнул к груди царя, крепко обнял его за шею, приникая к нему губами, сминая его рот, пытаясь пробраться языком внутрь, но его решительно отстранили.

— Я слишком многое вынес вчера и сегодня. Возвращайся в Поурав.

Чандра проглотил эту горечь и даже попытался улыбнуться.

— Ты простишь меня… когда-нибудь? — только и смог он спросить.

— Уже простил. Живи. У тебя остался сын — кстати, мне он тоже не чужой! — и два неплохих царства. Если понадобится помощь с восстановлением Пиппаливана — обращайся. Помогу. Но, учти, мне ещё в Паталипутре разбираться… после вашего с Чанакьей переустройства. И занавески… Чандра, вспоминай, куда занавески дел! В Хава Мехел всё мне сжёг, здешние выбросил куда-то! — на лице царя появился лёгкий намёк на улыбку. — Всё прощу, но за занавески ответишь! — и он мягко притянул юношу к себе, мимолётным касанием губ целуя в висок.