— А вот меч сакабато говорит мне, что это моё дело, однако. Давай сразимся!

— Я не буду сражаться с тем, чьего имени не знаю, — презрительно ответил Чандрагупта.

— Химура Кенсин. Так меня называют друзья. Тебе, пожалуй, лучше называть меня хитокири Баттосаем.

— Отойди!!! — прорычал Чандрагупта, наполняясь гневом. — Иначе тебе не жить!

— Глядя тебе в глаза, — всё так же мягко продолжал Кенсин, — я ясно вижу, что и ты хитокири, но нет в тебе самурайской чести ни на сен*. Так что, пожалуй, против тебя я буду использовать сакабато, повернув его остро заточенной стороной, вопреки своей клятве. Полагаю, преданность Мангаке-доно, нашей праматери, превыше любых клятв.

Внезапно Чандра увидел, что в глазах огненноволосого парня мелькнула ледяная искра. Он отнюдь не являлся столь мягким и безобидным, каким мог показаться на первый взгляд. Изогнутый меч повернулся в сторону юного царя-захватчика вогнутой частью лезвия.

— Ачарья!!! — отчаянно завопил Чандрагупта, оглядываясь на Чанакью. Увы, тот не мог ему помочь, ибо позади гуру стоял высоченный парень с торчащими в разные стороны чёрными лохмами и с гигантским мечом наперевес.

— Сагара Саноске по прозвищу Дзандза, — негромко пояснил Кенсин. — Его меч дзамбато славится тем, что валит с ног лошадей. Мы тут пройдёмся немного по вашему полю битвы, не возражаете? — Баттосай обернулся через плечо на Дхана Нанда, уже успевшего прийти в себя и подняться на ноги. — Или вот что… Нанда-сама, берите-ка меч, подсобите чуток. За минутку тогда управимся, однако.

С приоткрытым ртом Чандра разглядывал странного воина, решив, будто огненноволосый пошутил насчёт «минутки», однако дальнейшие события наглядно показали ему: тот не преувеличивал. На полную зачистку армии Чанакьи парню со шрамом потребовалось не более минуты.

До этого Чандра наивно полагал, будто нет воинов сильнее Чанакьи и Дхана Нанда. Впрочем, бывший самрадж Магадхи, ослабленный смертью любимой сестры и братьев, предательством жены и постоянными атаками заговорщиков, проведя год в изгнании, уже не был так могуч. Но вот сейчас словно новые силы влились в него, и бывший царь снова гордо поднял свой меч и ринулся на врагов. Вместе с огненноволосым и лохматым. Казалось, парень со шрамом — сам Ваюдэв, спустившийся на землю. Ни один человек не был способен двигаться так быстро! Баттосай летал по полю быстрее сокола. Лишь яркие отблески сакабато на солнце и крики умирающих, падающих десятками к его ногам, показывали место, где он находился. Чанакья, попытавшийся напасть на Сагару и оглушённый ударом дзамбато по голове, упал на землю, и его затоптал чей-то конь, перепуганный нечеловеческим мастерством Баттосая и Сагары. А потом Дзандза двинулся вперёд, размахивая своим мечом вправо и влево, снося и конных, и пеших. Когда же ему это занятие наскучило, то он отшвырнул дзамбато и продолжил валить врагов врукопашную. Тут и там слышался хруст рёбер противников, гулкий звон пробитых доспехов, а Сагара шагал по полю битвы, посмеиваясь тому, что даже костяшки пальцев себе не отшиб, настолько плох и хрупок тонкий металл.

— Ну вот и всё, однако, — спокойно сообщил Кенсин, когда на той стороне поля, где ещё некоторое время назад выстроилась армия противников Дхана Нанда, не осталось ни души. — Хотя, — тут его глаза сузились, и Баттосай уставился в упор на Чандрагупту, — сразишься со мной или оставить тебя царю? Как вы решите, Нанда-сама? — уточнил он у того, чью жизнь так вовремя спас.

— Я готов сразиться, — Дхана Нанд выступил вперёд, приближаясь к Чандрагупте. — Этот предатель теперь только мой!

Чандрагупта с ужасом взирал на царя, понимая, что теперь точно конец. Его не пощадят. После всего, что он натворил, даже святой аскет, проповедующий с младых ногтей ненасилие, предал бы его смерти. Последний шанс спастись — снова ударить ниже пояса. Всех троих разом, благо, что они стоят близко. И будь что будет! Однако прежде, чем Чандра замахнулся, он ощутил оглушающий удар по голове.

Раздался осуждающий голос Баттосая:

— Дзандза, ну зачем?

А потом мир померк. Однако не успел Чандра осознать, что смерть, от которой он так долго убегал, наконец, его настигла, как глаза его открылись, и наступило новое утро.

К Чандрагупте в покои снова вошёл ачарья, чтобы внушить ему мысли о победе. Тогда Чандра ничего не сказал учителю. Решил, что ему приснился дурной сон, о котором следует скорее забыть. Он отправился на поле боя, где с немалым удивлением увидел: события развиваются в точности, как в сегодняшнем жутком сне. И аматья Ракшас, и ачарья Чанакья, и Селевк, и Дхана Нанд говорили всё те же реплики, словно повторяя самих себя, делали всё те же жесты, заставляя Чандру холодеть от ужаса.

Однако юноша, полагая по-прежнему, что просто увидел вещий сон, ждал, появится ли в решающий миг битвы Баттосай со своим другом. Если да, тогда надо успеть крикнуть учителю, чтобы он опасался удара по голове. И самому следует опасаться того же. Ничего, он всё заранее знает, благодаря сну, и не позволит себе проиграть.

Отвлекающий манёвр, ловкий удар ниже пояса коленом — и Дхана Нанд оказался на земле. Чандрагупта замахнулся мечом, уже предвкушая, как его клинок наткнётся на сакабато Баттосая, либо вонзится врагу в горло, однако ни того, ни другого не случилось.

Перед Чандрагупой неожиданно возник, словно сгустившись из воздуха, очень красивый юноша в незнакомых одеяниях, плотно закрывавших его тело от шеи до пят. Рядом с парнем стояла очаровательная дэви с высокой грудью, пухлыми розовыми губами и волосами цвета пшеничных колосьев, свободно спускавшимися до плеч. Лишь две тонкие светлые пряди по бокам головы девушки крепились диковинными крохотными ленточками. Дэви была одета в чёрное сари непостижимого покроя, не прикрывавшее толком ни грудь, ни ноги. Невольно подумав о том, что даже вешьи одеваются скромнее, Чандра ощутил совершенно неуместный прилив желания. Правда, через мгновение он усомнился, вызвало ли в нём греховную страсть созерцание полуобнажённой дэви или холодных глаз красивого юноши.

— В-вы кто? — заикаясь, пробормотал Чандра, опуская меч, ибо незнакомцы были не вооружены.

Вместо ответа юноша с холодными глазами медленно повернулся к девушке и спросил её:

— Видишь его имя?

— Да, — кивнула девушка. — Прекрасно вижу. Но этих кандзи я не знаю. Незнакомое что-то.

— Срисовать сумеешь?

— Ради тебя я новую «Мону Лизу» нарисую и второй Собор Парижской Богоматери отстрою. Только прикажи, любимый, — нежно улыбнулась светловолосая.

— Тогда держи, — и юноша протянул своей спутнице тонкий прямоугольный предмет чёрного цвета. — Записывай.

Девушка достала откуда-то из складок своих одежд чёрную палочку, нажала пальцем на один её конец. С тихим щелчком из противоположного края палочки выскочил маленький наконечник, подобный игле.

— А тебе не жаль его, Лайт? Сдаётся мне, он ненамного старше тебя.

— Да чего жалеть: видно же, что преступник. А я поклялся: мир будет очищен от всей грязи. Заодно его впиши, — тот, кого назвали Лайтом, указал на стоявшего неподалёку Чанакью. — Тоже на преступника похож. Давай, поспеши, Миса-тян! Я ещё сегодня с утра даже чашку чая не выпил и Рюку яблок не купил.

— Эй, а что вы собираетесь делать? — не выдержав, полюбопытствовал Чандра, наблюдая за действиями странной парочки.

Ему не ответили.

Девица старательно выцарапывала что-то в пергаментах, заключенных в чёрную обложку, время от времени взглядывая то на Чандру, то на Чанакью, а потом парень и девушка сгинули, словно их никогда здесь и не было. Однако не успел Чандра снова поднять меч, чтобы прикончить Дхана Нанда, оставшегося без своих защитников, как внезапно сердце юноши пронзил животный страх. Словно ледяная рука сжала его и начала выкручивать, вырывая прочь из тела. Вдохнуть не получалось. Было больно и страшно, ибо он не понимал происходящего.

— Ачарья… — прохрипел Чандрагупта, чувствуя, как вся жизнь начинает вставать перед глазами, отматываясь длинной лентой из настоящего в прошлое и замирая, как ни странно, на том моменте, когда пальцы ненавистного царя впервые приласкали его волосы. — Ачарья…